В плену любви - Джой Оутс

Откровенно говоря, ей был неприятен весь клан Даниэли. Синьор Даниэли старался оценить каждого в рамках финансовой значимости. И затем принять или не принять эту личность. У его жены были пронзительные, злобные глаза и надменные манеры. Что касается Антонии…

Она ответила вежливо, но достаточно твердо и формально:

— Я совсем никуда не сбегаю, синьор…

— Паоло, — настойчиво подсказал он, продолжая гипнотизировать ее взглядом. Линнет не захотела его так называть.

— Я просто должна вернуться в Англию и заняться своими собственными делами.

— Какими? — продолжал настаивать Паоло, как бы ненароком обнимая ее за талию. — Что такое вы собираетесь делать, если для этого должны покинуть нашу страну?

— Я — студентка, — коротко ответила Линнет, собираясь прекратить этот разговор. Антония тихо засмеялась.

— Все окутано тайной. Нам объяснили, что Линнет училась, чтобы стать оперной певицей, — небрежно заметила она. — Мы никогда не слышали, как она поет, поэтому приходится верить ей на слово!

Ее тон был шутливым, и посторонний наблюдатель, может быть, не обратил бы внимания на ее слова, отнеся их к обычной болтовне на приеме. Но Линнет с ее музыкальным тренированным слухом легко могла различить в высказывании Антонии издевательскую снисходительную ноту. Она вдруг обнаружила, что вокруг нее образовался молчаливый, напряженный вакуум и что в этот раз она должна дать отпор! Она не имела ни малейшего понятия, почему вдруг Антония решила объявить ей войну, но понимала, что если даже это впоследствии убьет ее, разрушит ее будущее, или она останется безгласной до конца своих дней, она должна поставить на место эту агрессивную и наглую женщину!

— Я что-то не припомню, чтобы я пыталась рассказать вам что-то о моем призвании, синьорина, — спокойно заметила она. — Но это все неважно. Если вам этого хочется — я спою для вас!

Выпрямившись, легко положив руки на диафрагму, Линнет глубоко проветрила легкие, так как ее этому учили. Ее голос прекрасно отозвался, именно так, как ее учили. В комнате, где внезапно воцарилась мертвая тишина — урони булавку, ее падение отозвалось бы грохотом в ушах присутствующих, Линнет спела великолепную арию Моцарта. Каждая нота звучала чисто и правильно, как хрустальный колокольчик, каждый слог выпевался как отдельное произведение оперного искусства. Более того, ее страдающее сердце, которое иначе не могло выразить свою боль, перелагало ее в музыку и придавало новое звучание известной арии. Линнет пела и ее итальянская аудитория внимала ей с огромным уважением, пока она не кончила петь!

Тишина продолжалась и после того, как замолкли последние ноты. Линнет вдруг увидела, что к ней прикованы глаза всех присутствующих. Ее не волновали ни восхищение во взгляде Паоло, ни новая переоценка ее возможностей, которую она смогла прочитать в глазах синьоры Даниэли. Даже удовлетворение от того, что она смогла разоблачить инсинуации Антонии, которая сейчас молча стояла, словно окаменела, не принесло ей той радости, которую она могла бы ожидать.

Для нее была важна реакция только одного человека — Макса, но на его лице было такое грозное выражение в сочетании с глубоким и горьким разочарованием, что она почувствовала, как все внутри сжимается от страха. Она не могла понять, чем вызвано такое недовольство, но ей хотелось скрыться от него.

Дина, прервав удивленное молчание, начала аплодировать.

— Брависсимо! — воскликнула она. — Вы прекрасно пели, Линнет! У вас такой редкий дар!

Да, особенно когда надо сделать из себя полную идиотку, подумала Линнет, окидывая невидящим взглядом окружавшие ее лица. Она наверное сошла с ума, устроив это сумасшедшее представление.

— Простите! — задыхаясь промолвила она и, не сказав больше ни слова, выбежала из комнаты. Она вбежала в свою спальню и захлопнула за собой дверь.

Уже стемнело, но она не стала зажигать свет. Она, не двигаясь, сидела на кровати. Она не знала, сколько прошло времени — может пять минут, а может полчаса или час. Ей было все равно.

В ее мозгу вертелись только две мысли. Они повторялись и повторялись бесконечно. Первая — я пела, и вторая — Макс меня ненавидит!

К ней вернулся голос — чистый и сильный, каким он был раньше. Такой же гибкий, каким он был до ее болезни. Она давно не занималась, но даже это не помешало ей свободно взять высокие ноты. Голос оставался по-прежнему богатым оттенками; чувство такта, зависящее от инстинкта и тренировки, также было прекрасным. Она сможет проявить себя как певица.

Но не как женщина, с этим явно было покончено. То, как смотрел на нее Макс, несомненно продемонстрировало, до какой степени он ее презирает. Она не думала, что она может скатиться еще ниже в его оценке, но каким-то образом то, что она сделала сегодня, положило конец ее робким надеждам, что она как-то сможет обелить себя в его глазах. Почему — она не знала, но это было именно так!

Быстрый стук в дверь был всего лишь формальностью. Дверь сразу же отворилась, не дожидаясь ее разрешения, и Макс предстал перед нею, освещенный светом из коридора. Он уже успокоился, но она достаточно хорошо знала его, чтобы понять, что его ненормальное спокойствие было прелюдией перед жуткой вспышкой злобы — она даже поежилась.

Когда он вошел и закрыл за собою дверь, она не сказала ни слова и не пошевелилась. Единственным освещением в комнате был свет, пробивавшийся сквозь занавеси. Ночь была безлунной и очень темной, просто иногда были видны отблески света из других освещенных окон.

— Я думаю, что вы довольны тем представлением, которое устроили здесь, его голос прорезал молчание, как острый нож.

Линнет пожала плечами.

— Я доказала, что все еще могу петь! — защищаясь, ответила она.

— Вы доказали также, что не можете логично рассуждать, как та птица, именем которой вас назвали, — презрительно добавил он. — Разве вы не помните, что ваш врач ясно сказал вам: не петь ни в коем случае? Не потому, что на этой стадии выздоровления вы не сможете этого сделать, а потому, что вы не должны делать то, что вам запрещено! Вы ни на секунду не остановились, чтобы подумать, какой вред вы можете нанести своим голосовым связкам, если будете напрягать их раньше времени!

Она непонимающе смотрела на него, удивленная силой его возмущения.

— Я об этом не подумала, — призналась Линнет несколько озадаченно. Правда, в тот момент она вообще ни о чем не думала.

Если бы она и имела время для размышлений, то в охватившем ее негодовании все равно сделала бы то же самое! Она совершенно не контролировала свое поведение. Гнев был спровоцирован ревностью к женщине, которая собиралась отобрать у нее любимого мужчину.