Иметь или быть? - Эрих Зелигманн Фромм

В этом смысле современное общество находится в таком же положении, в каком находились евреи три тысячи лет тому назад. Обращаясь к народу Израиля и говоря об одном из самых тяжких грехов, Моисей сказал: «Ты не служил Господу, Богу твоему, с веселием и радостью сердца, при изобилии всего» [77]. Радость сопутствует творческой деятельности. Это не «пиковое переживание», которое внезапно возникает и так же внезапно прекращается, это скорее ровное эмоциональное «плато», то состояние, которое сопровождает продуктивное проявление самых важных человеческих способностей. Радость — это не исступленное, сиюминутное пламя. Радость — это ровное горение бытия.

После достижения так называемого пика удовольствия и возбуждения наступает чувство печали, ведь хотя мы испытали возбуждение, внутри нас ничего не изменилось. Наши внутренние силы не возросли. Просто была сделана попытка прервать скуку неплодотворной деятельности и на мгновение сконцентрировать всю свою энергию, все свои силы, за исключением разума и любви, — в едином порыве. Иными словами, предпринята попытка стать сверхчеловеком, не будучи человеком. Вроде бы и удалось достичь минуты торжества, но затем наступил черед испытать горечь печали — ведь внутри-то человека ничего не изменилось. И когда говорят: «После совокупления животное печально» («Post coitun anin altriste est»), то эти слова могут быть отнесены к сексу без любви, то есть достижению «пикового переживания» сильнейшего возбуждения — и волнующего, и доставляющего наслаждение, — за которым неминуемо следует разочарование, ведь все уже позади. Радость в сексуальной сфере возможна лишь тогда, когда физическая близость является в то же время и духовной близостью, то есть любовью.

Как и следовало ожидать, радость играет главенствующую роль в тех религиозных и философских системах, которые провозглашают целью жизни бытие. Отвергая удовольствия, буддизм рассматривает состояние нирваны как состояние радости, что находит выражение в изображениях и описаниях смерти Будды. (Я весьма признателен покойному Д. Т. Судзуки за то, что он обратил мое внимание в этом плане на известную картину, изображающую смерть Будды.)

В Ветхом завете и более поздних иудаистских сочинениях содержатся предостережения против удовольствий, получаемых от удовлетворения человеческой алчности, радость же считается тем состоянием, которое должно сопровождать бытие. Псалтырь завершает группа из пятнадцати псалмов, составляющих единый великий гимн радости, причем внутренняя динамика псалмов такова: вначале — страх и печаль, которые сменяются радостью и весельем. Суббота — это день радости, и по пришествии мессии преобладающим настроением будет радость. В книгах пророков мы находим выражение радости в следующих отрывках: «Тогда девица будет веселиться в хороводе, и юноши и старцы вместе; и изменю печаль их на радость…» [78] и «И в радости будете черпать воду из источников спасения» (Исаия, XXII, 3]. Бог называет Иерусалим «городом радости моей» [79]. Бог называет Иерусалим «городом радости моей» [80].

[81]

То же самое подчеркивается и в Талмуде: «Радость, проистекающая из исполнения заповеди, есть единственный путь к духу Святому» [82]. В Талмуде радости придается столь большое значение, что траур по близкому родственнику, умершему меньше чем неделю назад, следует прервать для радостного празднования Субботы.

Движение хасидов, заповедь которых «Служи богу с радостью» был взят из псалмов, характеризуется тем, что одним из самых важных элементов их образа жизни была радость, а печаль и угнетенное состояние духа считались признаком духовных заблуждений, чуть ли не явным грехом. Даже само название Евангелия — Благовествование — указывает на то, что центральное место в христианстве принадлежит веселью и радости. В Новом завете радость — это результат отказа от обладания, тогда как печаль сопровождает всякого, кто цепляется за собственность [83].

Как указывалось выше, радость играет также важнейшую роль в учении Майстера Экхарта. Вот одно из самых прекрасных и поэтических выражений его мысли о творческой силе смеха и радости: «Когда Бог улыбается в душе и душа в ответ улыбается Богу, тогда зарождаются образы Троицы. Гиперболизируя, можно сказать, что, когда отец улыбается сыну, а сын в ответ улыбается отцу, эта улыбка рождает удовольствие, это удовольствие рождает радость, эта радость рождает любовь, а любовь рождает образы [84], один из которых есть Святой дух» [85].

Спиноза отводит радости главное место в своей антропологической этической системе. Радость, говорит он, — это «переход человека от меньшего совершенства к большему». Печаль — это «переход человека от большего совершенства к меньшему» [86].

Утверждения Спинозы можно понять до конца только в том случае, если рассматривать их в контексте всей его философской системы. Чтобы избежать полной деградации, мы должны стремиться приблизиться «к образцу человеческой природы», а это значит, что мы должны быть как можно более свободными, разумными и активными. Мы должны стать тем, кем мы можем быть. Это следует понимать в том смысле, что нашей природе потенциально присуще добро. Спиноза понимает под «добром» «то, что составляет для нас, как мы наверное знаем, средство к тому, чтобы все более и более приближаться к предначертанному нами образцу человеческой природы; под злом же то, что, как мы наверное знаем, препятствует нам достигать такого образца» [87]. Радость — это добро; печаль (tristitia, что лучше перевести как «скорбь», «уныние») — это зло. Радость — это добродетель; печаль — это грех.

Таким образом, радость — это то, что мы испытываем в процессе приближения к цели стать самим собой.

ГРЕХ И ПРОЩЕНИЕ

В классическом иудаистском и христианском теологическом учении грех, по существу, отождествляется с неповиновением воле божьей. Это со всей очевидностью явствует из распространенного представления о первородном грехе как о неповиновении Адама. В отличие от христианской традиции иудаизм считает неповиновение Адама не «первородным» грехом, наследуемым всеми его потомками, а лишь первым грехом, совершенно не обязательно распространяющимся на его потомков.

И все-таки чаще всего неповиновение воле божьей — какой бы она ни была — есть грех. Это и неудивительно, если учесть, что образ бога в этой части Библии представлен как непререкаемый авторитет, созданный по образу и подобию