Проделки небожительницы - Наталья Александрова

– Зыдесь пять миллионов? – недоверчиво спросил Киргиз.

– Считай, – Жрец пожал плечами.

– А как же! Обязательно посычитаю.

Толстяк положил чемодан на землю у ног Киргиза, откинул крышку и поспешно отошел, оказавшись за спиной у Жреца.

Киргиз внимательно посмотрел на суетливого толстяка, потом перевел взгляд на чемодан с деньгами. Слегка наклонившись, он поднял одну из пачек. Только сверху лежала стодолларовая купюра, под ней была нарезанная бумага.

Жрец достал из кармана белый платок и вытер лоб. Ничего не произошло, и он невольно бросил взгляд в сторону возвышавшегося на краю пустыря бетонного недостроя.

– Зыря ты туда сымотришь, – спокойно проговорил Киргиз, разглядывая очередную пачку резаной бумаги. – Вы, городские люди, сылишком долго спите.

В то же мгновение в руке Киргиза вместо бумажной «куклы» возник черный «вальтер». Вороненый ствол уставился прямо в грудь Великого Жреца.

– Ты уже помахал белым пылатком, – Киргиз показал в усмешке кривые волчьи зубы, – теперь я помашу!

Не сводя глаз со своего противника, он выдернул левой рукой из кармана белый платок и взмахнул им.

По этому сигналу с верхнего этажа недостроенного здания сбросили, как тюки с ветошью, тела снайперов-айсоров.

– Долго сыпите, – повторил Киргиз, – мы у себя в сытепи привыкли рано выставать. Когда ты пыривез сюда своих стрелков, мои ребята их уже ждали. Мы привыкли рано выставать и привыкли честно пылатить.

Киргиз вторично взмахнул платком, и на верхнем этаже недостроя что-то тяжело бухнуло – два раза подряд. Тут же за спиной у Жреца полыхнуло багровое пламя, и обе его машины, черный «Мерседес» и зеленый «Форд», подорванные гранатами из базуки, взлетели на воздух и рассыпались на сотни пылающих обломков. С верхнего этажа застучал прокуренным басом тяжелый армейский пулемет, добивая оставшихся в живых айсоров.

Только Великий Жрец и прятавшийся за его спиной лысый толстяк – казначей – стояли невредимые посреди этого праздника смерти, а Киргиз, хищно усмехаясь, глядел на своего врага, наслаждаясь победой, и в его узких холодных глазах отсвечивало багрянцем зарево пылающих автомобилей.

– Вот, кырутой, что бывает с беспыредельщиками, – проговорил он наконец тоном, каким разговаривает строгий учитель с нерадивым учеником, и с сухим металлическим щелчком снял пистолет с предохранителя.

Но в это же мгновение Великий Жрец едва заметным движением надавил на кнопку зажатого в кулаке пульта дистанционного управления. От сигнала, посланного этим пультом, сработал детонатор взрывного устройства, спрятанного в желтом кожаном чемодане под толстым слоем фальшивых денег.

Тяжело громыхнул взрыв, и Киргиз, не успев понять, что происходит, не успев даже удивиться, отлетел в сторону, мгновенно став грудой искалеченной плоти.

Самого Великого Жреца едва не сбило с ног взрывной волной. Поднятая взрывом туча фальшивых денег, как дымовая завеса, прикрыла его от армейского джипа с бойцами Киргиза. Схватив за плечо перепуганного лысого толстяка-казначея и прикрываясь им, как щитом, от случайных пуль, Жрец, воспользовавшись буйством огня, укрылся за фурой с наркотиками, где его не могли бы подстрелить ни из джипа, ни с крыши недостроя. Навстречу ему рванулся мотоциклист-автоматчик, но Жрец, толкнув под автоматную очередь полуживого от страха казначея, одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние, мощным рывком сбросил автоматчика с мотоцикла, оглушил его ударом ноги в висок и оседлал мотоцикл.

Могучий мотор двухколесной машины взревел, мотоцикл, как норовистый конь, взвился на дыбы, и Великий Жрец богини Ламашту умчался с поля боя, оставив на нем мертвые и корчившиеся в предсмертной агонии тела своих преданных слуг.

Вдали уже звучали сирены полицейских автомашин…

Сырое полутемное подземелье святилища было, как обычно, озарено мерцающим багровым светом факелов. В центре, на блестящей поверхности алтаря, красовалась золотая статуэтка львиноголовой богини. Перед алтарем, подняв к потолку святилища худые руки, стоял высокий длинноволосый мужчина в белом одеянии.

– Приди, приди к нам, Великая Богиня! – проговорил он нараспев. – Приди к нам, львиноголовая! Поднимись к нам из своих подземных чертогов, яви свою мощь верным твоим слугам! Лицезрей нашу верность тебе, о великая мать тьмы! Мы исполнили твое приказание – твое земное вместилище, древнее золотое изваяние, заняло подобающее ему место на алтаре нашего Храма! Мы доказали свою верность тебе, о великая черная мать!

Жрец опустил руки, бросил на алтарь горстку сухой травы, прикоснулся к ней, и трава вспыхнула. Над алтарем поднялось облачко ароматного дыма, вкусно запахло пряностями – базиликом, сельдереем, еще чем-то хорошо знакомым.

Толпившиеся вокруг алтаря посвященные удивленно переглянулись – запах был совсем не тот, к которому они привыкли, и не пришло вслед за этим запахом знакомое сладковатое головокружение, пьянящее чувство душевного подъема, чувство собственной значительности, ощущение причастности к Великому делу, принадлежности к древнему могучему племени.

Да и самих посвященных было сегодня гораздо меньше, чем обычно, среди них не было самых старших, самых близких к Великому Жрецу людей – воинов Ламашту. В храме были только юноши, почти дети, недавно прошедшие посвящение.

Перед началом богослужения кто-то шепотом говорил о неудачной операции, о том, что большинство воинов погибло, один только Жрец сумел спастись, бросив на поле боя своих верных слуг. Новообращенные с недоверием и опаской слушали эти разговоры, они ждали, что Жрец опровергнет гнусные слухи и вернет своей пастве чувство уверенности и самоуважения.

– О, львиноголовая! – продолжал Жрец свои причитания. – Приди, приди к нам, приведи за собою своих чудовищных прислужников, приведи злых духов и голодных демонов, приведи страшных пожирателей трупов, обитателей могил, призраков темных кладбищ! Яви нам свое великое могущество!

Жрец подсыпал на алтарь сухой травы, но от этого только усилился запах пряностей, к тому же сильно запахло горелым лавровым листом.

Молодые айсоры растерянно переглядывались. Привычное легкое головокружение не приходило, а без этого ощущения слова Великого Жреца казались им пустыми и смешными, да и сам он не производил прежнего впечатления значительности, не внушал почтительного страха к своей особе.

– Приди, приди к нам, львиноголовая Ламашту! – Жрец возвысил свой голос, и вдруг под сводами пещеры, где прежде раздавались только его заклинания или леденящий душу звериный рев, послышался громкий, отражавшийся от стен, усиливаемый и множимый этими отражениями женский голос. Этот голос говорил на древнем языке ассирийцев, и в первый момент посвященные подумали, что богиня услышала призывы Жреца и отвечает ему, но потом некоторые из айсоров, знавшие язык своих предков, начали возмущенно перешептываться, переводить ассирийские слова своим соседям, и тут раздававшийся под сводами пещеры женский голос перешел на русский язык, чтобы его поняли и те, кто не знал древнего языка:

– Дети мои, он обманывает вас! Тот, кто называет себя Великим Жрецом, – всего лишь жалкий жулик, обманщик, аферист, цирковой фокусник! Он обкуривал вас наркотическим дымом, чтобы ему было легче управлять вами, чтобы вы верили ему и не задавали лишних вопросов. Он, выдающий себя за Жреца, за служителя ассирийской богини, даже не знает древнего языка! Спросите его о чем-нибудь по-ассирийски – и посмотрите, сумеет ли он вам ответить! Он ничего не знает о древних традициях ассирийцев, он клеймит вас знаком, которым ваши предки отмечали рабов!

В святилище поднялся возмущенный ропот. Молодые айсоры, сгруппировавшись, начали постепенно приближаться к алтарю. Тогда Жрец, злобно покосившись на темные своды пещеры, откуда, усиленный мощными динамиками, спрятанными под потолком, раздавался обвиняющий его голос, ударил в тяжелый медный гонг.

Тоскливый металлический гул заполнил святилище, пламя факелов заколебалось, и посвященные отшатнулись от алтаря: позади него из-за красного покрывала появились двое прислужников Жреца, двое высоких людей в белых одеждах, чье безмолвное появление всегда наводило ужас на посвященных, от чьей тяжелой поступи содрогалась земля, от чьих немых фигур веяло сырым холодом подземного мира…

Но сегодня и златолицые были не такими, как прежде.

Во-первых, они, собственно, и не были златолицыми. Один из них торопливо пытался напялить золоченую маску, чтобы скрыть свое одутловатое, бледное, как сырая картофелина, лицо, изуродованное гноящимися нарывами, и прикрыть веревочные завязки, на которых держалась его красная борода из ярко окрашенного конского волоса. Второй «златолицый» уже надел маску, но напялил он ее как-то криво, поэтому плохо видел и все время спотыкался. И оба неуверенно покачивались на ходу, как пьяные.