Озарение Нострадамуса - Александр Казанцев

— Это-то я понимаю.

— Я обладаю уверенностью в вашей порядочности, гepp Ильин, и неупоминании моего имени в связи с остающимися У вас миллионами марок.

— Будьте покойны. Послу Германии в этой стране ничего не будет известно, тем более что у меня нет с ним никакого общения.

— Это я уже выяснил, герр Ильин. И прошу извинить меня за желание раскланяться. Сочту долгом передать мое уважение вашей гостеприимной супруге.

Надежда Константиновна стояла на пороге, прощаясь с гостем.

— А чемодан? — воскликнула она. — Вы забыли свои вещи.

— Не беспокойся, Наденька, он останется у нас на хранение по просьбе господина фон Шпрингбаха.

Немец раскланялся и, надев дорогую шляпу, бодро зашагал по направлению к пристани.

— Адвокат, а выправка у него, как у заправского военного, чином не менее капитана.

— Я тоже обратила на это внимание. А что нужно этому переодетому германскому офицеру?

— В первую очередь повышение по службе в связи с деликатным заданием помочь нам продолжить свою революционную деятельность, развернув агитацию в печати за прекращение войны.

— Что за странная помощь немецкого офицера?

— Который на развертывание такой кампании передал нам пятьдесят миллионов марок, чувствуя за своей спиной генералов, а то и кого повыше.

— И ты принял деньги от врага?

— Чьего врага?

— России, разумеется, с которой воюет Германия, убивая наших русских.

— А русские убивают немцев во имя выгоды капиталистов.

— Людей гонят на смерть послушные воли капитала власти.

— Воюют не народы, а их правители! И долг революционера положить конец этому преступлению цивилизации, как называл войну Виктор Гюго.

— Я не понимаю тебя, Володя. Неужели в тебе не осталось никакого патриотизма, оттого что ты эмигрировал из России?

— Чувство патриотизма чуждо интернационализму. Единственная борьба, которую мы признаем, — это борьба соединившихся пролетариев против своих угнетателей.

— Я простая русская женщина, я шла за тобой и в тюрьму, и в ссылку, за границу, наконец, но я осталась русской. Тебе нужны деньги, чтобы твои статьи увидели свет? Инесса обещала кое в чем помочь. Она при деньгах. Управляющий поместья твоего деда Брандта прислал нам очередную сумму. Мы урежем себя во всем, но поможем нашей партийной печати. Как же можно брать эти грязные деньги у врага, расчитывающего ослабить нашу армию и ворваться на русские просторы?

— Грошовый расчет, оправдывающий топтание на месте. Ни Инесса, ни управляющий дедовым поместьем не решат наших денежных затруднений, а тут нам сваливается с неба пятьдесят миллионов марок. Нужно потерять всякую революционную совесть, чтобы пройти мимо возможности использовать эту сумму для партийных целей.

— Уверена, что Центральный Комитет, прежде всего товарищи Зиновьев и Радек не одобрят тебя. Я не говорю уже о Маркове.

— Дорогой мой «партай геноссе», пишущий в ЦК партии социал-демократов о моей революционной деятельности под твоим бдительным оком! Марков — меньшевик, и этим все сказано, а товарищи Зиновьев и Радек — качающиеся политики, которых надо направлять, притом жесткой рукой, что я и постараюсь сделать.

— Свое личное мнение, как член ЦК, я передам в Женеву, притом немедленно, — жестко заявила всегда мягкая Надежда Константиновна.

— Скатертью дорога! Поспеши к очередному катеру и собери по моему требованию заседание Центрального Комитета. Я прибуду туда незамедлительно. И чемодан захвачу с собой. Посмотрим, кто возразит против развертывания нашей революционной деятельности.

— Володя, опомнись! Это ляжет темным пятном на нашу партию.

— Ради света — любая тьма! Мы зовем к светлому будущему, а ради этого можно вытерпеть что угодно и в кромешной темноте.

— Ты неисправим в своем упорстве и в потере всего русского, что должно было остаться в тебе.

С этими словами Надежда Константиновна, захватив с собой только сумочку и зонтик, отправилась на пристань.

Владимир Ильич не провожал ее, как с удивлением отметила наблюдавшая за поссорившимися своими жильцами фрау Штальберг.

Но к следующему катеру Владимир Ильич отправился, неся в руках чемодан, доставленный ему элегантным господином.

Заседание ЦК, на которое были приглашены и меньшевики, состоялось в арендованном банкетном зале одного из женевских ресторанов.

За столом рядом с Ульяновым сидели Зиновьев, Радек и Марков (от меньшевиков).

Плеханова в Женеве не оказалось, а Инессу Арманд Крупская намеренно не позвала, чувствуя, что та окажется на стороне Владимира Ильича.

Владимир Ильич, водрузив на стол чемодан с пятьюдесятью миллионами марок, раскрыл его и, показывая пачки аккуратно заклеенных банкнот, говорит своим товарищам:

— В чем преступление? В отказе от развертывания нашей революционной деятельности и создания в России предреволюционной ситуации, первым лозунгом которой должно быть требование немедленного прекращения кровопролития, выгодного мировой буржуазии империалистов, или мелкобуржуазное предательство интересов всего мирового рабочего класса во имя квасного патриотизма и нежелания запачкать свои ручки, как только что изволил выразиться товарищ Марков? Я напомню нашим товарищам, что мы не останавливались ни перед чем, чтобы пополнить партийную кассу экспроприациями банков, беря отнятые у народа деньги для общенародного дела освобождения от царской тирании, мы не обращали внимания, пачкаем ли мы руки, принимая деньги, скажем, от Саввы Морозова, этого крупного капиталиста, знавшего, что они будут употреблены для подрыва капитализма. Более того, напомню, что идеологи нашего мировоззрения Маркс и Энгельс не гнушались тем, что Фридрих Энгельс был фабрикантом, имел фабрики, где эксплуатировались наемные рабочие, а часть прибыли отдавал на существование Карла Маркса и разработку идей коммунизма; призрак которого, как они провозгласили в Коммунистическом манифесте, бродит по Европе. Я имел возможности сказать сомневающейся в нашем возможном решении, которое она называла темным пятном на репутации нашей партии, товарищу Крупской, что ради света, то есть победы революции у нас в России и во всем мире, можно и нужно пройти через любую тьму. И когда с нашей помощью начнет разгораться в России революционное пламя, то я не испытаю никакого сомнения, если враг русской буржуазии и самодержавного царя предоставит возможность мне и всем, кто готов идти за мной, переправиться через воюющую с царской Россией Германию, чтобы попасть в столицу и возглавить там борьбу за спасение русского народа и всего мирового пролетариата а сейчас использовать на революционные нужды, считайте, ОТНЯТЫЕ нами у одной из воюющих сторон деньги! — И Владимир Ильич поднял привезенный чемодан.

Предвидение Владимира Ильича, все чаше выступавшего в разросшейся, к гневному удивлению Жандармского управления, большевистской печати под именем Н. Ленина, оправдалось.

Напряжение у изнемогавшего от военных тягот народа достигло предела, и царский строй, пытавшийся продолжать войну рухнул, но власть перешла к Временному правительству во главе с Керенским, готовому по-прежнему служить интересам капитала под лозунгом «Война до победы!».

И снова Ленин встретился с Эриком фон Шпрингбахом, одетым теперь в форму майора германской армии. Ему было поручено сопровождать через Германию вагон с Лениным-Ульяновым и его спутниками, среди которых была и Надежда Крупская, и Инесса Арманд, и Григорий Зиновьев, и Карл Радек, а также представители еврейского «Бунда», захватившие с собой даже детей.

В таком составе, за исключением австрийского подданного Радека, который подлежал бы интернированию в России, группа Ленина прибыла в Петроград, где на Финляндском вокзале их встречали толпы узнавших об их приезде рабочих с возвышавшимся над морем их голов броневиком.

Забравшись на его башню, Ленин произнес свою первую на родине речь, высказав основные революционные лозунги — «МИР, КОНЕЦ ВОЙНЕ!», «ФАБРИКИ — РАБОЧИМ ЗЕМЛЯ — КРЕСТЬЯНАМ», «ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМ!».

Возникшие по всей стране советы обретали власть, и Временное правительство с трудом терпело их, все еще рядясь в демократическую тогу, допустив возвращение политэмигрантов.

Впервые Временное правительство почувствовало, откуда грозит ему опасность, на Первом Всероссийском съезде Советов, когда председательствующий меньшевик Церетели заявил, что в России нет сейчас партии, способной взять власть. Тогда из зала прозвучал возглас:

«Есть такая партия!»

Это был голос большевика Ленина, определившего в своих Апрельских тезисах тактику грядущей революции, а когда была сделана июльская попытка претворить их в жизнь, Временное правительство решило арестовать Ленина, и ему пришлось уйти в подполье, скрываться переодетым и даже загримированным в охотничьем шалаше под Петроградом вместе со своим швейцарским соратником Зиновьевым. Руководя оттуда решающим наступлением, которое и завершилось в октябре старого стиля (7 ноября нового стиля), когда в Зимний дворец отряд большевиков прошел, не ощутив сопротивления со стороны защищавших Зимний женского батальона и находившихся внутри разбежавшихся юнкеров. Временное правительство в полном составе было арестовано, правда без отсутствующего Керенского. И власть бескровно перешла к соратникам Ленина: Антонову-Овсеенко, к вновь прибывшему из Америки Троцкому и другим. Так была перевернута новая страница русской истории.