Слуги дьявола - Сергей Владич

«Как такое совершенство можно отдать? Вернуть вглубь горы? Никогда! Что за дурацкие предрассудки! Я буду им владеть, тайно и бескорыстно…» — возникла в голове шальная мысль. Он сделал над собой еще одно усилие, положил кристалл в сумку, щелкнул замком, затем закрыл ларец и металлический контейнер. Пустой теперь ларец и контейнер отправятся обратно в хранилище, сумку же он заберет с собой. Все, дело сделано, можно возвращаться в мир!

Покидая комнату для клиентов, Бестужев был настолько взволнован и погружен в собственные мысли, что едва ли обратил внимание на необычное поведение уже знакомого служащего банка, который не спускал с него глаз. Когда Артур Александрович прошел через операционный зал к выходу, крепко сжимая в руке сумку, тот снял трубку телефона, торопливо набрал номер, дождался ответа и заговорил по-английски, прикрывая микрофон рукой:

— Он только что покинул банк. В этот раз он был в хранилище с сумкой и вел себя очень странно. Я уверен — ларец был вскрыт, реликвия похищена.

— Вы хотите сказать, что он нарушил клятву? — спросили на том конце линии.

— Да, именно это я и хочу сказать. По-моему, настало время действовать.

— Спасибо, брат. Да настигнет кара каждого клятвоотступника!

По дороге из Лимассола в аэропорт в машине царила тишина. Никто и не пытался разрядить напряженную атмосферу, возникшую сразу, как только Бестужев вышел из банка. Трубецкой и Анна ожидали, что по меньшей мере он им скажет, что же было в ларце, если не предложит продемонстрировать реликвию живьем. Артур же был как будто в трансе и никак не мог решиться на этот шаг. Он покинул банк в крайне возбужденном состоянии. Точнее говоря, он уже сожалел, что не сдержался и взглянул на содержимое ларца. Теперь золотой кристалл не шел у него из головы… Тут было уже не до обид Трубецкого и Анны.

В таком напряженном молчании они добрались до аэропорта. Трубецкой чувствовал, что с Бестужевым что-то не так. Обиженный, он уже собрался пожелать Артуру хорошего перелета в Израиль, поскольку, согласно плану, они с Анной возвращались в Санкт-Петербург, как по громкой связи объявили, что единственный на сегодня рейс в Тель-Авив отменен. Сергей Михайлович заметил, как Бестужева мгновенно прошиб пот, — прямо на глазах его рубашка стала мокрой, несмотря на вполне прилично работающие внутри аэропорта кондиционеры. Анна посмотрела на часы.

— Пять вечера, — сказала она. — Банк уже закрыт.

На Бестужева стало больно смотреть. Без слов было ясно, что он не представляет, как провести еще день с тем грузом, который в этот момент находился в его сумке.

— Артур, ты ли это? — вдруг откуда-то сзади раздался возглас на ломаном русском языке. Все трое обернулись. Прямо к ним направлялся невысокий мужчина средних лет, бородатый, с кругленьким брюшком, одетый в шорты, ботинки для походов по горам, рубашку-поло фирмы «Тимберленд» и в помятой брезентовой шляпе.

— Бен! — едва выдохнул Бестужев. — Шалом, какими судьбами? Машлом-ха? Как поживаешь?

— Шалом, адони! Аколь бе-седер, уважаемый Артур, все в порядке. — Бен подошел к ним, обнялся с Бестужевым и представился Трубецкому с Аней: — Бен Цви, Иерусалимский университет, очень приятно.

— Это мой старый друг, археолог из Иерусалима. — Бестужев действительно был рад встрече. Появление Бена Цви как-то сразу разрядило ситуацию.

— Ты на Кипр по делам или на отдых? — поинтересовался Бен мимоходом, вроде как просто из вежливости.

— Какой там отдых осенью. — Артур досадливо махнул рукой. — Дела, все дела. А теперь вот хотел лететь в Тель-Авив, есть там у меня одно дело, так рейс отменили. Просто какое-то невезение!

— Ты собрался в Израиль, а я об этом не знаю? Смертельная обида на всю жизнь! В наказание я тоже тебе не сообщу, когда буду в Петербурге. А впрочем… — Бен вдруг хлопнул себя по бедру. — Так я же с собственным транспортом, полетели со мной! Я сегодня добрый!

— Что ты имеешь в виду?

— Да меня тут в этот раз местные археологи с комфортом зафрахтовали — прислали маленький чартерный самолетик. Там четыре посадочных места, а я один. Полетели вместе, какая тебе разница, а?

Артур переглянулся с Трубецким и Анной.

— Почему бы и нет? — сказал Трубецкой. — Тут лететь-то всего ничего, часа два.

— Значит, так тому и быть! — сказал Артур. — Прощайте, до встречи в Санкт-Петербурге. Я мигом — в Иерусалим и домой. Спасибо за помощь и поддержку, без вас бы не справился. — Он пожал руку Трубецкому, чмокнул Анну в щечку и вместе с Беном отправился куда-то вглубь аэропорта.

— Кажется, немного отошел, — заметила Анна, — а то так нервничал, что я уж подумала — инфаркт получит.

— А ведь он так и не сказал, что там за штука была, — с сожалением констатировал Сергей Михайлович. — Ладно, может, потом у него совесть проснется. Пойдем, нам тоже пора на самолет.

Вдруг Трубецкой заметил, что Бестужев спешит к ним обратно.

— Сергей, совсем забыл: заберите жезл с собой. Все должно быть, как договаривались. — Он протянул Трубецкому завернутый в кусок ткани жезл. — Верни его хозяевам, пусть радуются. Все равно он уже никому и никогда больше не понадобится.

Ничто, кроме этого короткого эпизода («Возвращаться — плохая примета», — подумала тогда в этой связи Анна), не предсказывало несчастья. Однако по прилете в Санкт-Петербург Сергей Михайлович и Шувалова узнали из новостей, что самолет Бена Цви исчез с экранов радаров над Средиземным морем и упал по неизвестным, скорее всего, техническим причинам. Как сообщили спасательные службы, на месте крушения ни одно из тел найти не удалось, однако было очевидно, что все находящиеся на борту пассажиры и члены экипажа погибли. Услышав эту новость, Анна Николаевна потеряла сознание и слегла на неделю с нервным расстройством. Трубецкой неотлучно находился при ней все это время, а после выздоровления уговорил ее немедленно вернуть жезл масонской ложе, чтобы поскорее разделаться со всей этой историей. Его же не покидала мысль, что авиакатастрофа была не случайной: реликвия тамплиеров забрала с собой на морское дно свои последние жертвы и теперь была утеряна, очевидно, навсегда.

А вот чего они так никогда и не узнали, так это то, что уже утром следующего дня после их посещения в Банк Кипра пришло письменное предписание за подписью Артура Бестужева переслать находящийся у них на хранении депозит в Банк Ватикана на имя кардинала Мазарини, что и было немедленно исполнено.

Прошло несколько месяцев после возвращения Сергея Михайловича в Киев. И вот однажды в продолговатом импортном конверте ему пришло приглашение на конференцию во Францию, посвященную исследованию гностических христианских текстов II–V веков. Ему предстояло путешествие в тот самый городок Везеле, что в Бургундии, где был провозглашен Второй крестовый поход. Кроме того, именно в местном аббатстве, как утверждали официальные источники, была захоронена часть мощей Марии Магдалины. С учетом указанных обстоятельств Трубецкой с радостью принял это приглашение.

В конференции принимали участие как университетские ученые, так и духовные лица, а среди обсуждаемых тем важное место занимали раннехристианские образы святых апостолов, в том числе Марии Магдалины, в рукописях Наг-Хаммади. Особенно запомнилось Сергею Михайловичу выступление, или скорее проповедь, монаха местного бенедиктинского монастыря о Марии Магдалине как святой жене и образце любви к Иисусу. Забавно было, что вместе с собой он привел слушательниц — группу молоденьких симпатичных монашек, мгновенно исчезнувших после окончания его выступления. Собравшиеся вежливо выслушали монаха, но позднее, когда дело дошло до публикации материалов конференции, организаторы почему-то отказались печатать его проповедь.

Кстати, именно во время этой конференции Сергей Михайлович узнал кое-какие удивительные подробности, имеющие отношение к делу Дубянского. Так, некоторые маститые историки утверждали, что орден госпитальеров, или иоаннитов, а именно такие названия Мальтийский орден носил во времена крестовых походов, был назван в честь святого Иоанна Иерусалимского. Однако нигде — ни в церковных источниках, ни в исторической литературе — не обнаружилось ответа на вопрос, а кто такой, собственно, был этот Иоанн Иерусалимский. Из порядка тридцати различных святых, носящих имя Иоанн, канонизированных и почитаемых христианскими церквями, ни один не имел прозвища «Иерусалимский». Удалось лишь обнаружить единственное упоминание о монахе с таким именем, который оставил после себя необыкновенное наследие.

Выяснилось, что Иоанн Иерусалимский был монахом из местного Бенедиктинского аббатства в Везеле. Он жил в Иерусалиме примерно в 1100 году и работал врачом, или целителем. Иоанн Иерусалимский умер в 1120 году и якобы оставил после себя ни много ни мало, а семь книг под общим названием «Тайный реестр пророчеств», написанных в стихотворной форме. Этот монах, возможно, поддерживал связь с орденом рыцарей Храма, поскольку имелись свидетельства, что после его смерти одна из книг написанного им «Тайного реестра» обнаружилась во владении храмовников. В 1307 году книга Иоанна Иерусалимского была якобы конфискована в Париже вместе со всей собственностью ордена и даже служила уликой предполагаемого «пакта рыцарей Храма с дьяволом», поскольку Церковь объявила, что эти сочинения «продиктованы сатаной».