Венец всевластия - Нина Соротокина

Вот такие дела. Наверное, Петр Петрович не вкладывал в слово «молитва» прямой смысл. Наверное, он имел в виду — стоять на расстоянии и верить, что сын найдет силы, чтобы начать трезвую жизнь. Но где взять эту веру?

А на горизонте уже прорисовывалась очередная подсказка судьбы. Соседка зашла отдать старый долг и, как благодарный человек, принесла кусок свежего пирога, а Юлия Сергеевна, тоже как вежливый человек, должна была предложить ей чаю. Соседка была очень не ко времени, хозяйка прямо-таки извертелась от напряжения, но ведь не выгонишь. И вдруг в разговоре соседка сообщает, что дочка ее ездила в прошлом году в Высоцкий монастырь отмаливать мужа-пьяницу.

— Отмолила?

— А как же! Не до конца, конечно, но безобразить перестал. В Серпухове очень сильная икона. Всем помогает. Только надо верить. Без веры ничего не получится.

Опять — вера! Ее не обретешь силовым усилием, не свяжешь на спицах, как шарф. Говорят, что веру можно заработать чистой жизнью. Но кто знает, что раньше — курица или яйцо. И какая она, эта чистая жизнь?

Юлия Сергеевна не была атеисткой в советском понимании этого слова, но и православной ее нельзя было назвать. Крещеная, да, куличи пекла на Пасху и сама делала творог из кефира. Любила читать про иконы, помнится, Солоухинские «Черные доски» конспектировала. Запрещала Киму ругать церковь. Вот и весь ее камень веры.

Ее раздражала новая волна верующих, которая нахлынула с приходом демократии. Нельзя всех огульно подводить под один знаменатель. Юлии Сергеевне казалось, что приход людей в храмы не связан с верой, а является естественной тягой к объединению в стада. Церковь для многих стала чем-то вроде клуба по интересам, и началась там у бывших атеистов новая интересная жизнь со своими байками и интригами. И все это под музыку и красивые слова. А где, скажите, усадьба и где вода?

Но, с другой стороны, в глубине души признавала наличие неких таинственных высших сил: высший разум или сгусток энергии. Трудно жить без этих сил один на один с мирозданием. А великие религии были всего лишь уважаемым и важным разделом культуры, вечно действующим сюжетом для художественных и музыкальных полотен. В молитве она видела нравственное начало — они для того, чтобы человек стал лучше.

Но как бы то ни было, в церковь ходить ей было неловко, словно ее заставляли играть в игру с чужими правилами, поэтому ей и в голову не пришло, что она поедет в Серпухов. Но в памяти рассказ соседки задержался, и время от времени Юлия Сергеевна мысленно к нему возвращалась. Церковь плохому не научит. И уж кому-кому, а матери алкоголика там самое место.

А дальше все пошло развиваться стремительно. Мудрая жизнь, цепко ухватив ее за руку, повлекла совсем уж в непросматриваемые дали. Семен, который столько лет играл роль верного, нужного, но как бы бесполого друга, вдруг сделал предложение. Он уже набивался в мужья, давно, сразу, после ухода Павла. Тогда она сказала «нет», и Семен Львович, не выказывая никаких эмоций, словно волна в прилив, откатился, вернувшись в плоскость старых отношений. Семен был свой. Он был умницей. Они редко виделись, но встречи были истинным праздником, говорили и не могли наговориться. Семен умел таким образом назвать и обозначить мир, что он становился приемлемым для существования. С ним было легко. За пятнадцать лет он успел жениться, развестись, поменять специальность и обзавестись некими знаками отличия, по которым мы угадываем зажиточного человека.

А ее предприятие с кормом для собак терпело крах. Уже и бухгалтер Нинка сбежала, взвалив на плечи Юлии Сергеевны непонятную цифровую науку, и за аренду помещения платить было нечем, и налоговая инспекция стала слишком пристально коситься в сторону ее лавчонки.

Она не дала себе и минуты на размышление, сразу сказала: «Да, согласна». Более того, ночью, наедине с собой, когда можно было схватить себя за руку — одумайся! — или хотя бы мысленно представить, как следует строить храмину позднего брака, она не стала «приводить в порядок мысли». Сказано — будет сделано. И всё!

Семен Львович, видимо, придерживался такого же мнения. Ведь немолодые уже люди. Они быстро договорились, что свадьбу отметят в купе поезда, который повлечет их по длинному туристскому маршруту. Называлось все это свадебным путешествием, а на самом деле оба решили, что начать совместную жизнь лучше в безликих гостиничных номерах. Безбытность лучше скорректирует их взаимный договор, чем особняк Семена за окружной дорогой, в котором Юлия Сергеевна и была-то всего один раз.

Она поднялась на плоскую вершину холма и огляделась: перед глазами все та же пойма Нары, за спиной высился старый собор и остатки древней стены. Мудрая жизнь сделала еще один виток, протащив ее по кругу.

Силы небесные, что она делает? Какое, к шутам собачьим, новое счастье? В ванной с импортной сантехникой не словишь радугу. Разве возможна ее благополучная жизнь с Семеном? Она давно живет одна и любит свое одиночество. Одиночество ее беспорядочно, но она в нем хозяйка. Сыновей не выбирают, она обязана сосуществовать с сыном и терпеть его заморочки. А с Семеном… не только закрепленные в паспорте права его, но и сама его забота могут показаться невыносимыми.

Она всматривалась в туманную пойму реки, а на самом деле пробиралась с фонарем по темным углам сознания высвечивать старый слежавшийся хлам. Вдруг вспомнились руки Семена. Многие годы они были только подспорьем в разговорах, а сейчас она отметила, что ей неприятны утолщения на фалангах его пальцев. Семен очень печется о собственном здоровье, и хоть стесняется говорить об этом подробно и часто, она знает, что он был увлечен сыроедением, раздельным питанием и лечил что-то там мочой. Он переносит табачный дым в ее доме, а в своем, пожалуй, назначит ей определенное место для курения.

О любви говорить не будем. Это вообще заповедная тема. Семен — бабник со стажем, и в свои шестьдесят с хвостиком вряд ли изменил своей привычке. При его деньгах он мог найти молодую, упругую, большеглазую… Зачем он вспомнил о ней — неупругой, толстой и в очках. Делая предложение, он не ограничился короткой формальной фразой, а излил водопад прочувствованных слов, в которых рефреном звучало: мы проверили друг друга (да уж!), мы достойны «покоя и воли» (тоже мне Пушкин фигов!).

Но не об этом сейчас, главное — выявить суть поступка. Суть, конечно, студениста, расплывчата и илиста. И не надо делать вид, что она непонятна. Всю эту храмину она выстроила только ради Кима, а значит, Семен только статист, загипнотизированный мудростью жизни. Задача Семена Львовича — подать ей топор, которым она разрубит пресловутую пуповину, соединяющую ее с Кимом.