Несущая свет. Том 3 - Донна Гиллеспи

Был второй час ночи. Оставалось всего лишь пять дней до начала Игр в честь богини Цереры. Акко еще не пришел. Новички тупо глазели перед собой или болтали о всякой всячине. Их разум был ограничен их сиюминутной жизнью, они боялись думать о прошлом или будущем. Питающие хоть какие-то надежды, тренировались в парах, как это делали сейчас Ауриана с Сунией.

Ауриана легко и непринужденно двигалась по арене, выполняя различные приемы защиты и нападения, парируя удары Сунии и делая встречные выпады. Ее глаза вдруг подернулись предательской пеленой, и она часто заморгала, стараясь избавиться от слез. В горле встал комок от усилий сдержать крик душевной боли, грозившей вырваться наружу. Чтобы успокоиться, она начала думать о новой луне, которая появилась прошлой ночью. Ее ясный, прозрачный свет, от которого отдавало холодом, проникал во все существа, передавая им разум Фрии. Время народившегося месяца считалось благоприятным для рискованных дел.

Постепенно она обошла Сунию и оказалась почти за спиной у нее. Взглянув на стражников, Ауриана не заметила на их сонных, равнодушных лицах никакой тревоги. Их остекленевшие глаза были устремлены куда-то вдаль. Она сделала еще пару шагов, и теперь стражники совсем не могли ее видеть за фигурой Сунии.

«Сейчас. Пора. Теперь все будет зависеть от воли богов».

Ауриана прыгнула на Сунию и изо всех сил ударила подругу по лодыжке правой ноги коротким мечом в кожаном чехле. Когда меч коснулся тела Сунии, Ауриана закрыла глаза и почувствовала взрыв боли, сверкнувшей у нее в голове, будто она ударила саму себя. Ей показалось, что она слышала жуткий хруст ломающейся кости, который прозвучал в ее ушах в тысячу раз сильнее, чем это было на самом деле. Затем она увидела, как копье вонзается Бальдемару в грудь, и у того появляется выражение страшной, мучительной боли и удивления. Кто может быть готовым к такой боли, даже если он сам себе ее причиняет?

«Суния! Как только я смогла это сделать? Я ужасаюсь сама себе, я слышу твой ледяной смех, Херта, отдающийся эхом через годы».

Суния на миг онемела и застыла неподвижно. Ее глаза вдруг вобрали в себя все небо, словно душа вылетела из тела. Она жутко содрогнулась в конвульсии, затем упала на бок, схватившись руками за ногу, будто желая оторвать ее напрочь. Она с изумлением смотрела на Ауриану, не веря в то, что с ней случилось. Это был взгляд доверчивого ребенка, которого прежде заботливая мать вдруг взяла и швырнула оземь.

Стражники встрепенулись, и на их лицах появилось явное раздражение.

— Ауриана, почему? — с трудом, задыхаясь, словно чьи-то руки стискивали ее горло, произнесла Суния.

К ним уже приближались стражники. Ауриана упала на колени рядом с Сунией и схватила ее за плечи.

— Суния, умоляю тебя, молчи!

— Да ты сошла с ума! — тяжело выдавила из себя Суния, разгребая руками песок, попеременно то сжимая, то разжимая кулаки. — Ты чудовище! Теперь они убьют меня!

— Суния, послушай меня! Теперь тебе нет места на арене, от тебя там не будет проку. Вот почему я сделала это. Я не могла сказать тебе заранее, потому что тогда ничего бы не вышло. Суния, они услышат нас! Не выдавай меня.

— Убирайся прочь!

— Суния, пойми, я прошу тебя!

— Я проклинаю тебя! Я никогда не пойму.

И она со злостью сбросила со своего плеча руку Аурианы.

В этот момент рядом с ними оказались стражники. Один ударил Ауриану ногой, а другой, грубо дернув Сунию за руку, попытался поставить ее на ноги Та издала пронзительный крик, наступив на поврежденную лодыжку.

— Эй вы, тупые бездельники, идиоты, не смейте этого делать! — вскричала Ауриана на своем родном языке.

Вскочив на ноги, она вцепилась в стражника, державшего Сунию. Однако его товарищ накинул на Ауриану сеть, одну из тех, которыми пользовались гладиаторы, дравшиеся трезубцами. Запутавшись в ней, женщина рухнула на землю и затрепыхалась, как заяц, попавший в силки. Затем этот стражник занес над ней железный прут, намереваясь избить ее до бесчувствия, но тот, который держал Сунию, не дал ему этого сделать.

— Стой! Что ты делаешь? Она еще пригодится!

— Да, ты прав, — неохотно признал стражник, который с трудом расстался с желанием проучить эту вредную бабенку. — Однако вот эта годится лишь на корм собакам. Посмотри на ее ногу.

«На корм собакам? Они лгут! Суния отправится работать на кухню. Они не видели, что это сделала я — вот что главное».

Пришли помощники наставников и уволокли Сунию. Ауриане показалось, что у Сунии были те же глаза, что и у Бальдемара — полные агонии и укоризны.

Эрато вскочил на ноги, когда Ауриану привели в его кабинет. Он уставился на нее, грозно нахмурив брови и сверкая глазами. Огромные кулаки были сжаты так, что побелели костяшки пальцев.

— Ты, безрассудная и глупая женщина! Ты обманула их, но меня ты не проведешь!

Спохватившись, он кивнул сопровождавшим Ауриану стражникам, приказывая им уйти.

— Это была не моя вина, — тихо ответила она, чувствуя себя совершенно разбитой и обессиленной.

— Ты нарочно сделала ее непригодной к боям!

— Я нарочно спасла ее.

— У тебя нет права спасать кого бы то ни было!

— А у тебя нет права отнимать жизнь.

Префект ударил что было силы кулаком по столу. Бюст Домициана подпрыгнул и, покачнувшись, чуть было не упал на пол.

— Прибереги эти басенки для питающейся павлиньим мясом знати, которая не знает, чем бы еще себя занять. Нам же приходится тяжким трудом отрабатывать деньги, которые мы получаем. Я не люблю, когда меня водят за нос.

Ауриана сочла за лучшее промолчать. Ведь что бы она сейчас ни сказала, это только еще больше разозлило бы Эрато. Он отвернулся от Аурианы, находясь во власти гнева. Он был похож на быка, который никак не может решить, что же ему желать — поднять своего обидчика на рога или сначала помучить его, гоняясь за ним.

— То, что ты натворила — преступление. Ты понимаешь это? — он попытался пронзить ее взглядом, быстрым и неотразимым, как бросок копья, но, к его досаде, она была готова принять его и в свою очередь посмотрела на него презрительно и надменно, всем своим видом показывая полнейшее безразличие.

— Я вижу, с тобой бесполезно о чем-либо спорить, — сказал наконец Эрато. — Ты считаешь это верностью дружбе. Я не против верности, но я враг непослушания. Что сделано, то сделано. Ты добилась своего. Но если ты еще раз совершишь что-либо подобное, я обязательно узнаю об этом. И тогда можешь быть уверена, что наказание будет неотвратимым и суровым. А сейчас я хочу, чтобы о случившемся не знала ни одна живая душа — могу я хоть в этом положиться на тебя?