Аутодафе - Виктор Точинов

Ртищев вздохнул с нешуточным сожалением.

– Времена другие были, Субботушка… Наши времена. Ныне же с холопов владычных не мы – земцы спрос держать будут. А затем и я на лавку эту лягу…

Он похлопал ладонью по предмету меблировки, служившему им сиденьем, – бурое от въевшейся крови дерево, сыромятные привязные ремни, наружные края досок неровные, волнистые, изъязвленные сотнями и тысячами ударов кнута…

Помолчали.

Затем Ртищев спросил:

– Тебя-то по какому делу государь прислал? Ужели мы измену в Новограде просмотрели?

Осетр покачал головой:

– Жениться вдругорядь государь надумал… Смотрины на два месяца затянулись, во всех видах суженую приглядывал… Да и мы не в накладе остались – кои девы царю не показались, слугам верным жаловал. Не везти ж обратно?

И Осетр молодецки подкрутил длинный ус – носил он их на польский манер, оставляя подбородок бритым, кромешникам такое позволялось…

– Из чьих царицка новая будет? – спросил Ртищев без всякого почтения.

– Худородная, из Собакиных.

– Тьфу! – кратко прокомментировал Гаврила. – А с наших-то палестин что потребовалось? Гол и нищ Господин Великий Новгород, жирок токма у медведей в лесу остался да у Леонида, борова ненасытного…

– Медведи и нужны. Плясовые да со скоморохами. На Москве своих-то и не осталось – какие сдохли, каких государь в потешных боях извел. Ватаги две-три нужны для пира свадебного, а с Белой Руси не выписать, сам ведаешь – который год с Литвой замириться не можем… Пособишь?

– Людей в помощь дам. Да только и у нас медвежьих вожатых не осталось – народец всех кошек с голодухи сожрал, где уж зверя этакого пропитать… Подале езжай, в Тотьму или Вагу – их государь из-под Леонида под вологодского епископа переверстал, хоть как-то людишки там дышат… Может, и найдешь кого.

На том и порешили. Через два дня Суббота Осетр двинулся во главе отряда кромешников дальше на север…

Про второе свое задание Осетр так и не сказал старинному приятелю. Про заказ, полученный от придворного лекаря, немца Бомелея. Тому для знахарских дел тоже потребовалась пара живых медведей, да не каких-либо – непременно сморгонских.

Поди сыщи таких ныне…

А еще просил Бомелей привезти старух-ведуний, которые, был отчего-то уверен знахарь, непременно при тех медведях окажутся… Хорошие деньги сулил немчура. Причем, странное дело, ни имен, ни где искать тех ведуний, не знал. А вот внешность описал в подробностях, будто сам где-то видывал… Загадка.

И попахивало явственно от той загадки запашком горелой людской плоти, прямо как от сруба-кострища… Суббота знал, что Расправа давно точит зубы на доктора Бомелея. Соратники Гаврилы иначе как «волхвом Елисеем» и не зовут немца. А волхвам на Святой Руси одна дорога – на костер.

Осетр и сам был не против такого исхода – нечего заниматься рядом с государем волхованием да чернокнижием непонятным, добром не кончится… Но пусть сначала немчура расплатится.

Потому и не сказал ничего Гавриле Тем более что ходили по Москве и Александровской Слободе [8] слухи, что между приезжим немцем и Леонидом согласие самое сердечное. А Ртищев любому поводу рад будет, лишь бы до шеи архиепископской добраться..

Осетр уехал и пропал. Обещал вернуться через неделю, много через две – месяц уж на исходе, а он словно в воду канул.

Ртищев недоумевал: с огнем играет дружок, этак-то волю государеву исполняючи… Ладно, хоть пришла со Слободы весть, что свадьба откладывается – невеста занедужила. Гаврила от надежных людей знал и подробности: ровнехонько в тот день, как объявил царь свой выбор, его избранница Марфа Собакина —молодая, крепкая девка, кровь с молоком – начала сохнуть; не обошлось без сглаза или порчи, дело ясное, и Святая Расправа начала уже розыск…

Но Осетр, незнамо чем занимавшийся в глухих северных лесах, то известие получить никак не мог. И на что надеялся – непонятно.

Гаврила, дабы пособить старому приятелю, если дело у того не заладилось, даже выпросил двух медведей у юрьевского архимандрита Феоктиста – правда диких, лесных, трюкам никаким не обученных. Но хоть что-то – псами можно затравить для потехи или на гостей напустить негаданно в разгар свадебного пира, любит государь такие шутки…

К концу четвертой недели в Новгород прибыл целый обоз – несколько десятков саней да верховая охрана. Привезли не только медведей с вожатыми – и песельников, и дудошников, и скоморохов, и гудошников… Не приехал лишь Осетр и семеро ближних его кромешников, сопровождавших Субботу из Александровской Слободы.

Ртищев изумился еще больше: выполнить задание и не спешить за наградой? Не похоже, совсем не похоже на Субботушку… Изумился, но проследил, чтобы груз отправился в сторону Москвы без задержки.

Через шесть дней явился и Суббота Осетр, а с ним опять несколько крытых груженых возов: еще одна ватага медвежьих вожатых да полтора десятка где-то схваченных старух-ведуний… Пленницы удивили Ртищева – огромные ростом, необъятные телесами, словно и не было в окрестных землях мора и голода. Зато Осетр исхудал, лицо, посеченное холодным зимним ветром, покраснело, шелушилось… А глаза… Первым делом подумал Ртищев, что на подъезде хорошенько приложился дружок к фляге, от мороза спасаючись, но винным зельем от Осетра не пахло.

«С чего ж так черти-то в очах расплясались?» – удивился Гаврила, крикнув младшим служкам, чтоб растопляли побыстрей баньку.

А Осетр продолжал удивлять.

– Леонид, говоришь, жизни не дает? Земцы вконец заели? – сказал, кривя губы в нехорошей усмешке. – Пособлю, дело недолгое… Завтра с утра и займусь.

С земцами – государевыми чиновниками, управлявшими не вошедшей в опричнину частью Великого Новгорода, – Осетр разобрался на редкость просто.

Заявился на Софийскую сторону в компании своих кромешников и медвежьих вожатых, вышиб двери земской избы [9] – и запустил внутрь зверей. Главный земской дьяк Бартенев попытался было увещевать, грозить карами государевыми – был заперт в подклете с одним из медведей. Дьяка на его подворье унесли изодранного когтями, чуть живого… Перепуганные писцы и подьячие затворились наверху, в сытнице. Осетр и там велел вышибить двери. Спасаясь от когтей и клыков, земцы прыгали в окна, расшибались, ломали ноги…

Осетр – как в лучшие опричные времена, на коне, в черной рясе, со свежеотрубленной собачьей головой у седла, – кричал им:

– На верных слуг государевых доносить вздумали, бляжьи дети?! Гуляй, робята, что у выблядков в закромах найдете – всё ваше!

Затем вошедшая во вкус компания двинулась по приказным избам, где история повторилась. Молва шла впереди Осетра – и в большинстве изб чиновники поспешно разбежались по домам, даже не заперев присутствий. Новгород остался без земской администрации.

Завершился погром грандиозной пьянкой. Выпивший Осетр хвалился, что назавтра тем же манером разберется и с владыкой Леонидом…

Но архипастырь не стал дожидаться, чем обернется пьяная похвальба опричника, – той же ночью возок Леонида, запряженный лучшей в Новгороде четверней, куда-то укатил – не то в Москву, не то в Слободу.

Суббота обещанное исполнил, но резвились похмельные кромешники на архиепископском подворье уже без давешнего куражу…

А город замер в тревожном ожидании. Чем всё обернется? Любому, хоть он трижды опричник, не уйти за этакие дела от дыбы и плахи.

Осетр, надо думать, тоже всё понимал – и засобирался к царю, рассчитывая верхами опередить Леонида.

На прощание сказал Ртищеву:

– Ну вот, Гаврилушка, правь в свое разумение. И духа Леонидова тут не будет, поверь. И до волхва Елисея доберусь, на дыбу вздерну, хватит чернокнижием царя морочить… Кого на Новограде наместником видеть хочешь?

Ртищев недоуменно молчал. Субботе от пытошной бы отвертеться, а он наместников назначать собрался… Осетр продолжал, не смущаясь:

– А что, если наследника посадить? Ивана? Люб ты царскому сыну, всем ведомо…

Гаврила ухмыльнулся. Еще бы не люб, когда лежали у него в укромном месте два перехваченных письма наследника к Хоткевичу – Иван Иванович втайне от отца, стремящегося усадить на опустевший польский престол младшего сына Феодора, предлагал польским магнатам свою кандидатуру, обещая уступить немалые земли…

– Точно, пусть Иван сидит, – постановил Осетр. – Дело делать тебе не помешает. А ты за главным следи: чтобы до старух-ведуний, что я в башне Детинца запер, никто чужой не добрался. Без них моя голова тут же полетит да и твоя на плечах не задержится…

Как говорил Осетр, так и вышло… Никаких кар за самоуправство царь на него не обрушил. Наоборот, гулял Суббота в Слободе на государевой свадьбе, заведовал на брачном пиру столовой рухлядью да застольными потехами.

Не то сглаженная, не то порченая царица на свете не зажилась – и, по дошедшим до Новгорода слухам, кандидаток на роль очередной государыни подбирал именно Осетр, чьи дела неожиданно и круто пошли в гору…