Расправить крылья - Наталья Ружанская

Дрожа от холода, намокшая от снега одежда, уже остыла, покрылась хрусткой корочкой наледи, она раскрыла крылья, укутавшись как в плащ. Пушистые перышки, обволакивали не хуже перины, согревая и не пропуская ледяной воздух, а вот ниже…едва переставляя ноги в легких туфельках, она горько усмехнулась: "Вот ирония, сбежать от Повелителя демонов и умереть в незнакомом мире от гангрены".

Через час, она поняла, что сейчас упадет и больше не поднимется. Дальше идти было нельзя. Ноги просто не держали, словно и не ноги были вовсе, а непонятно чем и как примотанные к бедрам деревянные ходули. Устроившись под елкой, впрочем, зима выдалась снежная, и под деревом намело не меньше снега, она выкопала ямку, кое-как выгребая снег, подобрала под себя ноги, свернулась калачиком и накрылась крыльями. Вскоре холод вообще перестал чувствоваться, наоборот, стало жарко как в бане. Правда, почему-то в этой бане ее намертво примотали веревками к полку — двинуться при всем желании не получалось. Да и не хотелось, честно говоря… Мысли ползли тараканами, увязшими в кленовом сиропе: "Нужно отдохнуть, хотя бы десять минуточек, чуть-чуть…"

Зеркало вывело Повелителя в ночной зимний лес. Портал, мигнув синими искрами, закрылся, отрезая мужчину от своего мира и от магии…

Несколько минут ушли на то, чтобы пообвыкнуть, принимая этот мир таким, каков он есть, но все равно Конрад чувствовал себя практически ослепшим, оглохшим инвалидом. Что уж говорить о светлой: маленькая дурочка, одна в зимнем ночном лесу, совершенно не приспособленная к выживанию. Надо будет Айрэлу гневную петицию отправить: чему их только учат в школе? Да первый же встречный волк с удовольствием поужинает крылатым деликатесом…

"Но, — демон усмехнулся, — решать вопросы можно не только магией. А демоны не просто так считались лучшими воинами и следопытами". Сосредоточившись, он окунулся в привычную, за тысячелетия войн трансформацию: сила, быстрота, зрение и нюх сейчас играли главную партию взамен утраченной магии. Впрочем, полная трансформация и не требовалась.

Мужчина, или вернее сумрачное нечто, хоть и напоминавшее человека, но лишь общими чертами, прошелся по полянке: тишина и только легкий шелест крупных хлопьев, манной небесной сыплющихся с неба.

Присев на корточки, темный провел рукой, смахивая верхний свежий слой снега и теперь уже отчетливо почувствовал легкий запах жасмина, прикрыл глаза с наслаждением вдыхая запах любимой девушки и уже уверенно направился по следу. Сколько же часов их разделяют? Впрочем, вряд ли ангелесса будет двигаться в незнакомом лесу быстрее демона. Особенно если он Повелитель…

Мама гладила по голове, и пела веселую песенку про пастушка и белого ягненка, сбежавшего в лес. А васильки легко вплетались в причудливый узор венка, так красиво дополняя желтый огонек зверобоя, синие колокольчики, белые солнышки ромашек. В восемь лет уже кажешься себе очень взрослой, а уж когда тебе в первый раз разрешают, как большой, встретить рассвет… И солнце вначале маленькое и желтое, а после… такое большое, яркое и доброе, наполняющее энергией утра.

— Эля, Элечка?

Почему-то мамин голос вдруг огрубел, стал вовсе не женским, а хриплым мужским баритоном.

Нет, не уходи! Куда же ты? Почему ты меня бросаешь, мама? Ты меня больше не любишь?… Меня никто не любит, я никому-никому не нужна… Никто…

Девушка с трудом разлепила белые покрытые инеем ресницы и минуту молча смотрела на склонившегося над ней мужчину, явно не понимая, наяву ли, или это сменившийся кошмаром сон… Шевельнула губами, хотя не возникло ни звука, но губы отчетливо прошептали: "Конрад"…

Темный нахмурился, прикидывая, как бы половчее ее освободить из снежного плена: по-хорошему, ее сейчас нужно было срочно в тепло, растереть шерстяной тканью, да напоить чем-нибудь высокоградусным… Хорошо хоть крыльями укуталась, можно надеяться, что ничего не отморозила. Только что — надеяться. И он, дурак… Вот не зря говорят, любовь лишает мозгов, так оно видимо и есть. Отправился в незнакомый мир, зимою, ни взяв ни одежды, ни оружия, ни еды. Хорошо хоть золото при себе было где-то в поясе, кажется…

Он нагнулся, пытаясь взять ее на руки, как вдруг, она отшатнулась, закрылась руками. Синяя глубина глаз потемнела. Узнала. Вспомнила…

Едва гнущимися пальцами, выхватила спрятанный в рукаве нож, замахнулась:

— Не тронь!

Он растерянно нахмурился, шагнул вперед.

— Нет!

"Она боится меня больше, чем какого вурдалака! Неужели…"

— Эля, прекрати. Послушай, не знаю, что ты…

Тысячелетия тренировок не прошли даром — он успел быстрее. Черное лезвие нырнуло вниз хищной рыбкой… остановленное его ладонью, в миллиметре от ее груди… напротив сердца.

С расширившимися от ужаса глазами она смотрела, как темный выдирает лезвие из руки. Кровь, обычная, красная, не отличимая от человеческой, потекла струйкой вниз, пачкая брюки и заляпывая снег.

— Больше так не делай. Никогда.

Вздрогнув от сухого ледяного голоса, она обессилено опустила голову, не издав ни звука. Даже когда он поднял ее на руки и так сильно прижал, что, казалось, затрещали, едва не ломаясь, хрупкие кости крыльев.

После ледяной улицы, даже нетопленая заброшенная избушка, с покосившейся дверью, казалась парной. Печка-грубка, с лежаком укрытым мешковиной, да несколько лавок из наспех, как попало сколоченных досок — вот и все скудное убранство хибарки.

Осторожно опустив светлую на лежак — она все так же сидела с безразличным видом, даже не пытаясь заговорить — Конрад, поколебался: "Что же произошло? Неужели она узнала, про Ритуал?… Если так, то дело — дрянь". Так и не сумев начать разговор, он отошел — пусть отогреется, а там поговорим.

Обледенелые еловые ветки разгорались неохотно, нещадно чадя, прежде чем обрасти зеленовато-желтыми язычками пламени. Вороша длинной палкой дрова, Конрад украдкой поглядывал на девушку. Вновь укутавшись в крылья и подобрав под себя ноги, Элли сидела неподвижно и молча: золотистые косы встопорщились, сразу намокнув от снега, а после в спутанном состоянии высохнув; левое крыло, помятое при падении со склона, висело неестественно-криво. И только глаза беспомощно сверкали от обиды, а под ними черными кругами синяков залегли тени усталости.

Прикрыв заслонку, он подошел к девушке, та упрямо поджимая губы, зло взглянула на мужчину и тут же отвела взгляд. Он не выдержал:

— Почему ты сбежала? Что это за фокусы?

Ледяной тон, будто он разговаривал с преступницей, которая достойна лишь смертного приговора, откровенно пугал. Она обиженно засопела.