Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 2 - С. Т. Джоши
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В «Загадочном доме на туманном утесе», написанном девятого ноября, стиль Дансени прослеживается сильнее, чем в «Серебряном ключе», а его влияние Лавкрафт пропустил через себя таким образом, чтобы выражать собственные чувства с использованием языка и атмосферы Дансени. Заимствованием можно назвать только некоторые детали места действия и применение фантазийных элементов с философской и даже сатирической целью.
Мы снова попадаем в Кингспорт, куда Лавкрафт не возвращался со времен рассказа «Праздник» (1923), в котором он впервые передал впечатления от поездки в Марблхед – городок, где волшебным образом сохранились многие признаки прошлого. К северу от Кингспорта «ввысь взбираются любопытствующие скалы, уступ за уступом, пока самая северная из них не повисает в небе замерзшей серой тучей». На той скале стоит старинный дом, однако живущего в нем человека никто никогда не видел, даже Ужасный старик. Однажды Томас Олни, турист, «философ» и любитель всего странного и удивительного, решает добраться до этого дома и повидать его таинственного обитателя. С трудом вскарабкавшись по скале, он подходит к дому и видит, что с этой стороны нет входа, только «пара маленьких круглых окон с грязными стеклами и с решетками, как было модно в семнадцатом веке». Единственная дверь находится с другой стороны, прямо над отвесной скалой. Олни вдруг слышит тихий голос, из окна высовывается человек с «огромным лицом, заросшим черной бородой» и приглашает его зайти. Турист залезает внутрь через окно и ведет разговор с обитателем дома:
«Шли часы, а Олни все слушал легенды о былых временах и далеком прошлом, рассказы о том, как правители Атлантиды сражались с жуткими скользкими существами, что вылезали, извиваясь, из расселин на дне океана, и о том, как храм Посейдона, украшенный колоннами и заросший водорослями, до сих пор иногда появляется ночью перед сбившимися с курса кораблями – стоит только его увидеть, и сразу поймешь, что ты заблудился. Хозяин вспоминал о временах Титанов и уже с испугом заговорил о мрачной первой эпохе хаоса, когда еще не было ни богов, ни даже Древних, а когда только другие боги плясали на вершине Хатег-Кла в каменистой пустыне близ Ултара, что за рекой Скай».
Внезапно раздается стук в дверь – ту самую дверь, расположенную прямо над скалой. В конце концов хозяин все-таки открывает дверь, и комнату заполняют разные причудливые существа – «Нептун с трезубцем», «убеленный сединами Ноденс» и другие. На следующий день Олни возвращается в Кингспорт, и Ужасный старик торжественно заявляет, что это уже не тот человек, который поднялся на скалу. Олни больше не стремится к чудесам и тайнам, а довольствуется своей простой жизнью с женой и детьми. А вот жители Кингспорта, глядя на дом на скале, говорят, что «по вечерам в низеньких окошках свет горит ярче, чем прежде».
Лавкрафт неоднократно признавался, что при написании этого рассказа не имел в виду какое-то конкретное место, хотя отчасти он вдохновлялся воспоминаниями о «гигантских скалах Магнолии»82 (правда, никакого дома на утесе там нет), а также мысом неподалеку от Глостера – Лавкрафт называет его «Матушка Энн»83, но его точное расположение остается неизвестным. На выбор места действия могли повлиять и «Хроники Тенистой Долины» Дансени, так как в этой книге упоминается дом волшебника на вершине скалы84. Таким образом, в этом рассказе Лавкрафт изменил пейзаж Новой Англии даже больше, чем в своих «реалистичных» историях, а сделано это было, чтобы усилить фантастичность произведения: в «Загадочном доме на туманном утесе» практически нет топографических деталей, и мы попадаем в вымышленную страну, где, что необычно для Лавкрафта, внимание почти целиком сосредоточено на характере людей.
Ведь суть истории как раз заключается в странном преобразовании Томаса Олни. В чем его смысл? Почему он потерял интерес к чудесам, который привел его в Кингспорт? Намек на ответ можно найти в словах Ужасного старика: «Где-то под серой остроконечной крышей или же среди бескрайности зловещего белого тумана все еще бродит потерянный дух того, кто раньше звался Томасом Олни». Тело вернулось к привычной жизни, тогда как душа его осталась в загадочном доме на высоком утесе. Встреча с Нептуном и Ноденсом стала апофеозом, после чего Олни осознал, что ему место именно в этом царстве туманных чудес. Тело его теперь – лишь пустая оболочка без души и воображения: «Женушка полнеет, дети растут, становятся обыкновенными практичными людьми, а он не забывает с гордостью улыбаться, когда предоставляется случай». Эту историю можно рассматривать в качестве зеркального отображения «Селефаиса»: если Куранесу пришлось умереть в реальном мире, чтобы его дух попал в мир фантазий, то тело Олни продолжает жить, хотя душа его остается в другом месте.
Стоит также упомянуть стихотворение «Ужас Йуле», опубликованное в Weird Tales в декабре 1926 года. Оно состоит из четырех строф и написано в стиле Суинберна, как и «Заклятый враг», «Дом» и «Город». Лавкрафт отправил его на Рождество Фарнсуорту Райту под названием «Праздник». Редактору стихотворение настолько понравилось, что он, к удивлению Говарда, напечатал его в журнале, выкинув, правда, последнюю строфу, в которой Лавкрафт намекал на самого Райта:
И пусть в таких делах
Вы будете и аббатом, и служителем,
Воспевающим алчность каннибала
На каждом дьявольском пиру
И показывающим знак зверя всему недоверчивому миру.
Не считая «Праздника», за первые восемь месяцев после переезда в Провиденс Лавкрафт написал только еще два стихотворения: печальную элегию на смерть кота Оскара, попавшего под машину (написано в конце июня, хозяином кота был сосед Джорджа Кирка), и стихотворение «Возвращение», посвященное Ч. У. Смиту, которые появились в Tryout за декабрь 1926 года.
Двадцать третьего ноября он написал эссе «Коты и собаки» (Дерлет со временем дал ему другое название – «Кое-что о кошках»). Редакторский клуб в Бруклине готовился провести дискуссию о преимуществах кошек и собак. Лавкрафт с удовольствием принял бы участие в такой встрече лично, тем более что любителей собак среди членов клуба оказалось больше, но так как поехать в Нью-Йорк он не мог (или не хотел), то подготовил материал, в котором рассказал о своей любви к кошкам, подкрепляя – местами вполне серьезно – свои заявления замысловатыми философскими рассуждениями. Результатом стало одно из самых замечательных произведений Лавкрафта, хотя свои чувства в этом эссе он выражал довольно саркастично.
Вкратце, Лавкрафт утверждал,
