1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит! - Гровер Ферр

Из письма осведомительницы Волковой 1956 года известно, что о подготовке убийства ей стало известно заранее и сведения об этом фигурировали в следственном деле 1934 года, хотя ни одним из ее донесений того времени мы не располагаем.[256] Одного такого факта достаточно, чтобы понять, как много нераскрытых тайн могут содержать материалы дела об убийстве Кирова.

Но мы пока не рассматривали показаний на московском процессе 1938 года и части материалов предварительного следствия, связанных непосредственно с Г. Г. Ягодой. Признания последнего весьма разнородны. Сознавшись в согласии на подготовку убийства и мероприятий по его сокрытию, он настаивал, будто не знал, что речь идет о Кирове. Кроме того, Ягода утверждал, что необходимость убийства Кирова он обсуждал с Енукидзе и обещал тому не стоять на пути. Но Ягода снова и снова повторял, что не принимал активного участия в совершении преступления. Наконец, есть стенограммы допросов Каменева (10 августа 1936 года) и Зиновьева (28 июля 1936 года), в каждом из которых подследственные подтвердили, что заранее знали о подготовке убийства.[257]

Есть ли хоть какой-то толк от таких признаний? Не получены ли они в результате принуждения — пыток, угроз и тому подобных методов? Доказательства, с помощью которых можно было бы подтвердить такого рода предположения, отсутствуют.

В начале своей карьеры Коэн выступил соредактором англоязычного переиздания стенограммы «бухаринского» процесса, на котором среди прочих подсудимых выступал Ягода. Ученый никак не мог пройти мимо материалов процесса Зиновьева-Каменева (19–24 августа 1936 года), значительная часть которых тоже была посвящена разработке подсудимыми плана убийства Кирова. С точки зрения научной этики Коэн поступил бы корректно, если после исследования указанных свидетельств заявил бы: из того, что известно, не исключена возможность получения таких показаний по принуждению, а следовательно, наивно-де было бы им верить.

Но свидетельствам нельзя просто «верить». Но и «не доверять» им тоже нельзя, если только не представлены доказательства их подложности. Между тем Коэн не имел ни малейших оснований для недоверия, никаких доказательств подложности показаний на процессах не появилось до сих пор.

Пренебрегать такими источниками — значит считать, что историкам дозволяется придерживаться собственных предвзятых представлений, и на основе недоказанных подозрений в фальсификации сеять сомнение в отношении любого «неудобного» свидетельства или, наоборот, относиться с доверием к таким из них, что соответствуют их пристрастным взглядам и концепциям. Исторические свидетельства должны рассматриваться во всей их целостности. Коэн же даже не попытался поступить таким образом.

Как утверждает Коэн, вину за исчезновение Енукидзе с политической сцены следует возложить целиком на Сталина:

«Один за другим исчезали со сцены видные представители умеренной фракции: в 1935 году пал жертвой сталинских интриг А. Енукидзе…[258]»

Между тем после развала СССР достоянием гласности стали документы, связанные с Енукидзе, и многие из них свидетельствуют в пользу его виновности. Юрий Жуков, автор наиболее авторитетного исследования «кремлевского дела», доказывает причастность Енукидзе и ряда других высокопоставленных лиц к антиправительственному заговору.[259]

В распоряжении историков оказались две стенограммы допросов с признательными показаниями Енукидзе, а также показания бывшего шефа НКВД Ягоды с обвинениями в преступных деяниях Енукидзе и участников трех московских показательных процессов.[260] Эти материалы будут рассмотрены далее.

Вместе с Енукидзе Коэн обвиняет Сталина в умерщвлении Куйбышева (январь 1935) и Горького (июнь 1936):

«В том же месяце (когда был отстранен Енукидзе. — Г.Ф., В.Б.) умер при таинственных обстоятельствах Куйбышев; пользовавшийся немалым влиянием Максим Горький был, по-видимому, умерщвлен в июне 1936 года…[261]»

В опубликованных показаниях Ягоды последний признается в подготовке убийств Куйбышева, Горького, его сына Максима Пешкова и бывшего начальника ОГПУ Менжинского:

«Я заявляю, что, кроме Макса, тем же путем по моему заданию были умерщвлены В.Р. Менжинский, В.В. Куйбышев и A.M. Горький. Я хочу записать, что если в смерти Менжинского виноват только я, то смерть В.В. Куйбышева и A.M. Горького была организована по прямому постановлению объединенного центра правотроцкистской организации, которое (постановление) было мне лично передано членом этого центра А. С. Енукидзе…

Левин явился ко мне на следующий день после своего разговора с Енукидзе с заявлением, что теперь ему все ясно, что он просит меня еще раз вызвать Плетнева, чтобы избавить его от лишних разговоров с ним. Енукидзе сообщил мне об этом разговоре следующее: он спросил Левина, кого он лечит и кто из членов Политбюро болен. Выяснилось, что Левин наблюдает за здоровьем Куйбышева. Енукидзе предложил Левину приступить к подготовке смерти Куйбышева.

Кроме того, тогда же Енукидзе сообщил мне, что центр организации считает необходимым подготовить таким же образом смерть A.M. Горького и что задание в отношении его Левину также дано. Я должен в интересах правдивости сказать, что это заявление Енукидзе меня огорошило. «При чем тут Горький?» — спросил я.

Из ответа Енукидзе я понял следующее: объединенный центр правотроцкистской организации в течение долгого времени пытался обработать Горького и оторвать его от близости к Сталину. В этих целях к Горькому были приставлены и Каменев, и Томский, и ряд других. Но реальных результатов это не дало. Горький по-прежнему близок к Сталину и является горячим сторонником и защитником его линии. При серьезной постановке [вопроса] о свержении сталинского руководства и захвате власти правотроцкистами центр не может не учитывать исключительного влияния Горького в стране, его авторитет за границей.

Если Горький будет жить, то он подымет свой голос протеста против нас. Мы не можем этого допустить. Поэтому объединенный центр, убедившись в невозможности отрыва Горького от Сталина, вынужден был вынести решение о ликвидации Горького. Выполнение этого решения поручено было мне через врачей, лечащих Горького. Мои попытки возразить не возымели своих результатов: Енукидзе предложил принять к исполнению решение центра. Через несколько дней я вызвал к себе Левина и вновь подтвердил ему то, что до меня было сказано ему Енукидзе».[262]

С именем Сталина Коэн связывает и уход из жизни Григория («Серго») Орджоникидзе:

«Орджоникидзе покончил жизнь самоубийством в феврале 1937 года, а возможно, был убит».

Даже такой ярый антисталинист, как Олег Хлевнюк,[263] в своих книгах показал: все утверждения о причастности Сталина к смерти, тем более к убийству Серго, несостоятельны:

«Как отмечается в исследовании О.В. Хлевнюка, наиболее правдоподобная причина самоубийства Г. К. Орджоникидзе связана с его плохим здоровьем. Долгое время Серго мучили болезни, но работа в последний день жизни у него «протекала в достаточно привычном русле».

Серго покончил жизнь самоубийством в ночь с 17 на 18 февраля 1937 года. Относящийся к Сталину весьма неприязненно Хлевнюк попытался было отыскать свидетельства сталинской причастности к смерти Серго и даже предпринял попытку некой «реконструкции» телефонной размолвки между ними, но в конце концов все его попытки оказались тщетными».

В 2008 году один из авторов настоящего исследования изучил доказательства, которые лежат в основе истории самоубийства Орджоникидзе.[264] Выяснилось, что все свидетельства, которые могли бы подтвердить факт насильственной смерти, сводятся к выступлениям Хрущева на XX и XXII съездах КПСС, к его т. н. «диктовкам» накануне «закрытого» доклада и зависимым от них свидетельствам, в том числе к мемуарам того же Хрущева. Таким образом, на сегодняшний день версию о самоубийстве Орджоникидзе следует считать недоказанной, и в отсутствие иных аргументированных сомнений единственно верной признать трактовку его ненасильственной смерти от «паралича сердца».[265]

Дж. Гетти, имея в виду вымышленную «размолвку» Сталина и Орджоникидзе как возможную причину ухода последнего из жизни, отмечал:

«Орджоникидзе, кажется, вообще не возражал против террора, в том числе в отношении Зиновьева, Каменева и Бухарина; по сути дела именно к нему Сталин обратился с просьбой выступить с основным докладом на февральском Пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года, посвященном вредительству в промышленности…