Острие копья - Рекс Стаут

— Вы хорошо отоспались и отдохнули за то время, что мы не виделись, — заметил я в виде комплимента.

Она улыбнулась.

— Мне кажется, что я только и делала, что спала. Садитесь, прошу вас.

Я сел, продолжая держать в руке стакан с недопитым молоком.

— Спасибо за молоко, мисс Барстоу, очень вкусное. Сожалею, что оторвал вас от гостей, но я ненадолго. Я только что был у прокурора Андерсона, мы побеседовали, я рассказал ему о подарке вашей матери и о вашей поездке в Территаун. Подождите, не заводитесь с полуоборота. Я ничего не собираюсь предпринимать. Это просто стратегический ход, из тех, как говорят, что приводят генералов к поражению. Все уже выяснилось. В сумке, которую подарила вашему отцу ваша мать, были настоящие клюшки, и такими они оставались все до конца. Никто ничего не замышлял против вашего отца. Его смерть — случайность.

Потрясенная, она смотрела на меня, не в силах что-либо оказать. Я ждал, когда она успокоится.

— Значит, это не убийство?.. Ниро Вульф ошибся, но тогда как же…

— Я же сказал, что это не убийство, и Ниро Вульф не ошибся. Произошло это, как вы помните, у первой метки. Когда пришел черед вашему отцу начать игру, его мальчишки с клюшками не оказалось рядом, поэтому Е.Д. Кимболл, игравший после вашего отца, предложил ему свою клюшку для первого удара. Именно она и убила вашего отца. Это роковая случайность. Его никто не хотел убивать.

— Мой отец… — промолвила она. — О, я знала своего отца…

Я кивнул.

— Я уверен, вы хорошо его знали, мисс Барстоу. Вот и все, что я хотел вам сказать. По телефону мне не хотелось говорить об этом, потому что я не знаю, когда Андерсон намерен предать это гласности. Так что все, что я вам сказал, — конфиденциально. Я не хотел бы, чтобы вы расспрашивали Андерсона о моем разговоре с ним, и, пожалуйста, не думайте, что я обманываю вас. Если его вдруг разберет любопытство и он начнет выспрашивать у вас, зачем и почему вы так поступили с сумкой, пошлите его ко всем чертям. Теперь это уже никого не интересует. Именно на этот случай я и решил вам все рассказать. Я прекрасно понимаю, что такое лежать ночью без сна и гадать, кто убил твоего отца. Так вот, вашего отца никто не убивал. Но лучше, чтобы об этом пока знала лишь ваша семья.

Я встал.

— Вот и все.

Она оставалась сидеть. Наконец, подняв на меня глаза, спросила:

— Вы уже уходите? Я посижу здесь еще немного. Благодарю вас, мистер Гудвин. Вы не допили свое молоко.

Я взял стакан, допил молоко и покинул комнату. Я еще надеялся, что несмотря на такой хлопотный день, я всюду успею.

Когда я прибыл в Армонк, было уже около шести, хотя солнце стояло еще высоко. На взлетной полосе аэродрома стояли два самолета, а третий шел на посадку. Забор и стены деревянных ангаров украшали рекламные щиты: «Полеты — 5 долларов», «Попробуй, как на небесах» и прочее. Аэродром был неказист в смысле наземных построек и удобств, но взлетная полоса была широкой, чистой и ровной, как блин на сковороде. Я припарковался у края дороги и через ворота направился к ангарам. Кругом — никого, кроме пилота только что севшего самолета и двух его пассажиров. Я прошелся вдоль ангаров, заглядывая в каждый, наконец в одном из них увидел двух парней, игравших в орлянку. При моем появлении они прекратили игру. Я поздоровался.

— Хэлло, — сказал я и улыбнулся. — Сожалею, что помешал. Я ищу летную карту, вернее, папку с картами. Может, я неточно выразился, я — не летчик.

Один из парней был совсем еще юнцом, другой, в комбинезоне механика, выглядел постарше. Он выслушал меня и покачал головой.

— Мы не продаем летные карты.

— А я не собираюсь их покупать. Я ищу карту в красной папке, которую мой брат оставил здесь неделю назад, точнее, в прошлый понедельник, пятого июня. Возможно, вы помните. Узнав, что я буду проезжать мимо в Беркшир, он попросил меня заехать сюда и взять карту. Он совершил посадку у вас на своем личном самолете часов в шесть вечера и улетел в десять. Он уверен, что оставил карту где-то здесь.

Механик покачал головой.

— Он не садился на нашем поле, сэр.

Я изобразил удивление.

— Как? Конечно, садился. Он-то хорошо знает, на каком аэродроме он сел.

— Может, где-то он и садился, только не на нашем аэродроме. Вот уже месяц, как здесь не было ни одной чужой машины, только наши, разве что еще один, двукрылый, утром неделю назад.

— Странно, — продолжал недоумевать я. — Вы уверены? Может, вас в тот день здесь не было?

— Я всегда здесь, мистер. Я и ночую здесь. Если хотите знать, ваш брат должен обязательно найти карту. Он без нее, как без рук.

— Похоже на то. А есть здесь поблизости еще другие аэродромы?

— Не так близко. Один в Денбери, другой в Поукипси.

— Да. Тем хуже для него. Извините за беспокойство. Очень вам признателен.

Я ушел, сел в машину и стал думать, что делать дальше. Механик не производил впечатление человека, которого за пять долларов можно уговорить держать язык за зубами. Он говорил то, что было, вернее, не пожелал сказать того, чего не было. Итак, Армонк отпадает. Поукипси тоже. Хотя Мануэль и долетел бы туда минут за двадцать, но ему не удалось бы вовремя вернуться в то место, где он оставил машину, а потом успеть доехать до места встречи с Карло Маффеи. Их встреча должна была состояться где-то у станции метрополитена в центре Нью-Йорка в семь тридцать вечера. Из Поукипси он не успел бы. Денбери тоже отпадает. Я включил мотор и повернул на север.

Мне не хотелось делать этого, ибо было шестнадцатое июня, годовщина спасения маленького Томми Вильямсона, день, когда в кабинете Вульфа он был торжественно возвращен родителям. Этот день мистер и миссис Вильямсон и их сын Томми, ставший уже на четыре года старше, отмечали за праздничным столом у Вульфа. Каждый год они пытались пригласить его к себе, и все напрасно. Супруги Вильямсоны мне нравились, да и Томми тоже, но больше меня беспокоило, как воспримет мое отсутствие Фриц, всегда придававший этому дню особое значение. Разумеется, он знал, что мистер Вильямсон владеет сетью отелей и, видимо, хотел ему доказать, как много тот теряет от того, что рестораны его отелей практически ничем не могут похвастаться. Нет блюд, о которых Сол Пензер сказал бы: «Пальчики оближешь». Одна пятая всего, что наготовил на этот день Фриц, предназначалась мне, а я вместо того, чтобы уплетать за обе щеки да расхваливать, маялся среди кустарников и пальм в каком-то Денбери, глядя в тарелку с печенкой и ветчиной, поджаренными явно на разном масле.

В этом Денбери все сразу пошло наперекосяк. После неудачного обеда я сразу же отправился на местный аэродром. Там никто ничего мне не мог сказать. Я пошатался вокруг, пока наконец, когда уже стемнело, не появился какой-то тип, который поверг меня в полное отчаяние. Он вел журнал полетов, но мог бы и не делать этого, заявил он, потому что с точностью до минуты помнит, начиная с Пасхи, когда садилось солнце в тот или иной день. Уезжая из Денбери, я был уверен, что Мануэль Кимболл никогда там не бывал. И хотя ночь была великолепной, возвращаясь в Нью-Йорк, я почти не замечал этого.

Конечно, Вильямсоны давно уехали, а Вульф лег уже спать.

На комоде меня ждала записка:

Арчи, если ты ничего не узнал, попробуй утром связаться с газетой, где печаталось объявление о квалифицированном мастере по металлу. А если твоя вежливость и обаяние все еще действуют на мисс Фиоре, привези ее к нам завтра к одиннадцати утра.

Я не люблю есть на ночь и позволяю себе это лишь в крайних случаях. Но я все же пошел на кухню за стаканом молока. Я с грустью посмотрел на остатки пиршества, как смотрит, должно быть, какой-нибудь бедняга на могилу рано ушедшей возлюбленной. Затем я поднялся к себе и лег спать.

Я проснулся поздно. За завтраком Фриц рассказывал мне, как прошел обед, на который я не успел, но я проявил к этому слабый интерес. Вчерашние обеды мало меня интересовали. Просматривая газеты, я искал объявление, которое поместил накануне. Оно было напечатано и смотрелось совсем неплохо. Прежде чем уйти из дома, я заглянул в кабинет и навел там порядок, хотя в этот день мы никого не ждали. Когда я думал о Мануэле Кимболле, среди прочих деталей меня смущала одна: свое объявление о мастере по металлу он передал в одну из рекламных контор газеты «Таймс» в деловой части города. Не удобней ли было бы — а замышляющий убийство тоже думает об удобствах — отнести его в контору газеты где-нибудь в районе Таймс-сквера или на Сто двадцать пятой улице. Но не это главное, это была всего лишь деталь, о которой размышляешь так, на всякий случай, если больше зацепиться не за что.

Вот какую задачу мне предстояло выполнить: зайти в указанную рекламную контору в деловой части города и попытаться выяснить, какая из девушек оформляла заказ на объявление два месяца назад, кто подал объявление, как он выглядел и кому затем направлялись ответы. Это примерно похоже на попытку выяснить у спасателя на пляже Кони-Айленд, не купался ли там четвертого июля, в день Независимости, лысый мужчина. Я зашел по пути в прокуратуру и уговорил Перли Стеббинса с его бляхой составить мне компанию, для пущей солидности. В выигрыше от этого визита остался, пожалуй, лишь он, поскольку мне пришлось угостить его порцией виски. Просматривая подшивки за два месяца, я узнал лишь, что объявление появилось в газете шестнадцатого апреля; это вполне совпадало по времени. Но эта информация не стоила даже рюмки виски.