Синдикат - Макс Коллинз

Поезда встречали снаружи перед станцией, прямо посередине улицы, где слева виднелся административный центр. Солнце клонилось к западу, но было еще светло, в чем я убедился, сняв солнцезащитные очки. Прислонившись к стене, я следил за встречающими. В толпе засновали «красные шапки» с тележками и носильщики. Несколько хорошеньких девушек, о которых я мечтал, встретили своих мужей-приятелей и ушли из моей жизни навсегда. Я искал блондина. Он мог встречать поезд, мог даже на нем приехать. Но его не было.

Сошедший с поезда Сермэк выглядел сильно поправившимся и уставшим, руку держал на животе. Кондуктор помог ему одолеть пару ступенек, два бдительных телохранителя вышли перед ним. Одним из них был сын шефа детективов Чикаго, бледный парень, лет под тридцать; другим – Мюлейни, худющий коп, которого я уже вместе с Миллером видел в апартаментах Сермэка в «Конгрессе».

Легки на помине, Миллер и Лэнг вышли из вагона следом за Сермэком, и я тихо выругался. Вот дерьмо! Я надеялся, что их тут не будет. Надеялся, что дурная известность Лэнга с Миллером по делу Нитти помешает Сермэку притащить их сюда, но они все-таки приехали.

Моя работа пресеклась в самом начале. Сермэк мог бы меня не узнать, даже если бы я шел прямо на него – для него я был просто еще одним незнакомцем. А вот в присутствии Миллера и Лэнга мне придется соблюдать дистанцию.

С другой стороны, четыре бдительных телохранителя указывали на то, что Сермэк понимал, в какой он опасности. Это означало, что поездка во Флориду могла быть, по крайней мере отчасти, попыткой убраться на время из Чикаго.

Никакой блондин мэра не встречал. Вместо него к Сермэку с улыбками и протягивая руки приблизились двое мужчин, похожих на бизнесменов. Сермэк, отбросив усталость, как ненужную одежду, просиял им в ответ. На щеках его появился румянец, и он тут же стал пожимать им руки как политик, каковым он и был. Все это время четыре телохранителя держались рядом с ним, почти его окружив, и следили за толпой. По-видимому, из прессы не было никого. Никаких фанфар, только эти два приятеля-бизнесмена, стоявших и разговаривавших с Сермэком, пока носильщик занимался его багажом.

Обойдя станцию, они направились к парковочной стоянке. Я сопровождал их сзади на приличном расстоянии. Сермэк и его состоятельного вида дружки (которые, казалось, всем своим видом извинялись за обветшалый вид станции в Майами), а также Миллер, уселись в один из поджидавших их «линкольнов». То же сделал Лэнг с двумя другими телохранителями; с ними поехал и багаж.

Как я и предполагал, они поехали к зятю Сермэка. Я остановился и ждал, пока они не разгрузят «линкольн» и не войдут в дом. К тому времени, как я припарковался на другой стороне улицы на три четверти квартала ниже в тени каких-то пальм и собрался продолжать наблюдение, наступили сумерки.

Ночь была прохладная; я плотно закрыл окна, запер дверцы и уселся на заднем сиденье, руководствуясь известным правилом – человека сзади заметить труднее. Люди добросают взгляд только на пустое переднее сиденье и считают, что машину припарковали и ушли.

Между восемью и одиннадцатью часами у Сермэка побывали кое-какие визитеры: несколько еще более состоятельных типов (мне показалось, я узнал Джона Герца, чикагского миллионера) беседовали с ним. Полная машина тех, кого я относил к политикам, прибыла из «Билтмора». Телохранители то и дело пересекали дворик перед домом. Это был хороший признак: если телохранители Сермэка в состоянии боевой готовности, мне не придется дежурить всю ночь.

Я остался до двух часов ночи и понаблюдал, как смена телохранителей делала осмотр. Один раз в час двое из них – сын шефа детективов и худосочный Мюлейни – вооруженные, обходили лужайку с фонарем.

Я вернулся в «Билтмор», попросив разбудить меня по телефону в шесть утра. Около семи я опять припарковался недалеко от дома, где остановился Сермэк. Шел дождь, было холодно. Флорида изо всех сил старалась, чтобы чикагцы чувствовали себя как дома.

Около восьми «лимузин» с шофером подъехал к дому, и через несколько минут в него сел Сермэк с четырьмя телохранителями. Мюлейни держал над ним зонтик.

Я сопровождал их до «Билтмора». Ничего удивительного: я ожидал, что Сермэк постарается встретиться с Фарли как можно скорее. Подождал, пока они войдут в отель, потом подрулил к служебному входу. Когда я вошел в вестибюль, Сермэк радостно пожимал руки шести или семи политикам, сгрудившимся вокруг него и защитивших бы его в случае опасности, точно так же, как телохранители, которые занервничали из-за такой толпы. Я прошелся через весь вестибюль, но блондина не увидел – везде были только одни, дымящие сигарами, осточертевшие мне демократы.

За доллар я узнал у коридорного этаж Фарли, поднялся и огляделся: никаких телохранителей. Очевидно, Сермэк был здесь единственным политиком, боящимся гангстеров. Я подождал за углом около лифтов и вскоре услышал, как шумно прошли по коридору Сермэк с телохранителями и парочкой политиков. Они направлялись прямо в номер Фарли; я поспешил спуститься вниз по лестнице, пока Лэнг с Миллером и компанией не начали осматривать этаж.

В ресторане на первом этаже я позавтракал и уселся в своем автомобиле, снова делая вид, что читаю газету. В одиннадцать тридцать все головы повернулись в ту сторону, где Фарли – большой, лысый, приятного вида человек – и сияющий улыбкой Сермэк (телохранители на заднем плане добавили ему внушительности) важно шествовали через вестибюль «Билтмора». Эта игра на публику означала, что окружение Рузвельта по крайней мере делало вид, что простило Сермэку его нежелание поддержать их парня на Чикагской конвенции.

Они вышли и уселись в «кадиллак», очевидно принадлежащий Фарли; Сермэка сопровождал один только Миллер. Другие телохранители поехали следом в «линкольне». Замыкал процессию я – на «форде».

Вскоре мы уже ехали мимо королевских пальм высотой в восемьдесят, а то и в сотню футов, а впереди проходил трек ипподрома Хайли-парка. Заросшая виноградом трибуна расположилась среди еще большего числа пальм, а ее решетчатые ограды покрылись бугенвилеей. Несмотря на раннее утро и сырую погоду (дождь перестал, но небо было в облаках), людей было множество.

Фарли, Сермэк и команда скрылись в здании клуба, небольшой вилле. Они прошли через боковой вход, рядом с трибуной, наверх по широкой лестнице, которая вела на террасу, где за оградой из кованого железа сидели, как узники, миллионеры и ели ланч. Я последовал за компанией Фарли, или, вернее, попытался – они прошли через арку, возле которой стоял парень, немножко великоватый Для жокея, но одетый, как жокей. Он меня остановил.

– А вы член клуба? – спросил он.

– Простите?

– Член «Клуба жокеев»? Это частный клуб, сэр.

– Извините. Подумал, что тут просто ресторан.

– Ресторан отличный, сэр. Но нужно быть членом клуба.

Я полез в карман.

– А временного членства нет?

С каменным лицом он ответил:

– Нет, сэр, извините.

Это означало, что мне предложили уйти.

Я покрутился, изучая толпу, перед центральной трибуной. В час тридцать Фарли и Сермэк с еще большим антуражем вышли понаблюдать за скачками. Я сделал то же самое. Они заняли специальный сектор, расположенный в центре трибун. Я разместился так близко, насколько позволяло благоразумие, и воспользовался биноклем, который взял у торговца-разносчика, чтобы изучить толпу вокруг.

Я не сделал никаких ставок – мокрая травяная трасса вряд ли делала возможным нормальный гандикап. Однако толпа (сырость, по всей видимости, не испугала ни единого человека, кроме, может быть, выслеживаемого мною блондина) кричала и рычала; среди зрителей встречалось много знакомых лиц из вестибюля «Билтмора», переговаривающихся между собой.

Даже в такой непогожий день Хайли-парк производил впечатление. Новый трек для скачек, сделанный год тому назад (точнее, сказать, переделанный, так как трасса здесь стала использоваться с 1925 года, несмотря на то, что разрешение делать ставки появилось во Флориде только к 1931 году). Но Джо Вайднер, человек, потративший, как сообщалось, пятьдесят «кусков», чтобы этот билль был принят, превратил Хайли в нечто особенное. Вдоль задней линии трибун стояла зеленая стена из изящных пальм, на фоне которой костюмы жокеев были особенно яркими, создавая движущуюся картину. Широкий овальный трек окружал огромный ландшафтный кусок, на котором луга и клумбы располагались на берегу озера, в котором росли розовые водяные лилии. При более внимательном рассмотрении водяные лилии оказались парой сотен розовых фламинго.

– Как это они заставили птиц сидеть на месте? – спросил я между заездами у парня рядом. – Почему пни не машут крыльями, когда тут и лошади скачут, и выстрелы...

Он пожал плечами.

– Они их поймали на Кубе, привезли сюда, а потом подрезали крылья.