Афганистан. Честь имею! - Сергей Баленко

О, этот таинственный долгопрогнозный барометр — материнская интуиция!

В тот раз, 12 октября 1980 года, хотя уже почти год шла афганская война, новобранца Павла Сарычева направили служить в ГДР, где он спокойно (хотя и случалось гореть в БТРе) прослужил свой обязательный срок и вернулся в родной Междуреченск.

Жизнь его складывалась благополучно. Уже за плечами горно‑строительный техникум, армейская служба, уже поступил на работу на шахту им. В. И. Ленина — продолжать шахтерское дело отца. Уже дома образовался музей из призов, медалей и чемпионских лент, завоеванных им на ковре (вольная борьба). Уже собралась солидная коллекция значков — такое вот увлечение овладело им! Уже и «вторая половина» намечалась. И имя было у той «половины» — Ирина…

И вдруг: доброволец в Афганистан. «Надо было мне лечь на порог и сказать: „Только через мой труп!“ — отчаивается ныне Светлана Никоновна. — Не легла… Не сказала…»

Так что же было в душе Павла Сарычева такое, что заставило его так круто повернуть свою судьбу: отказаться от «гражданки», по которой соскучился за годы службы в ГДР; прекратить тренировки с любимым тренером Геннадием Анатольевичем Королевым, который довел его до 2‑го места по РСФСР по вольной борьбе; позабыть про значки, которые уже выстраивались в тематические коллекции; бросить родителей, брата, друзей, подругу? Какое чувство надо было испытывать, чтобы поменять замечательно складывающуюся жизнь на афганскую тяжесть и опасность? Ведь его никто не гнал, никто ему не мог уже приказать. В прапорщики идут добровольно…

«Решил проверить себя? — переспросил отец. — Что ж, проверь…» Отец, видимо, удовлетворился таким объяснением: по себе знал, что есть в настоящих мужчинах необъяснимо‑непреодолимое желание проявить себя на серьезном деле. Хотя, казалось бы, места для «проявления» было достаточно и в Междуреченске: по вечерам и ночам он участвовал в оперотряде добровольных помощников милиции. «Надо грязь из жизни выгребать. Надо подростков из подвалов вытаскивать. Надо, чтобы порядок был», — часто слышали от Павла в то время.

«Наивность» — появилось в нынешних воспоминаниях о сыне Светланы Никоновны слово, которое как бы объясняет ей труднообъяснимый поступок Павла.

Она вспоминает его ответ на ее протесты:

«Надо быть интернационалистом не только на словах. Пусть будет интернационалистом кто угодно, только не твой сын?

Через 10 лет об Афганистане будут говорить с такой же гордостью, как сейчас, спустя более 40 лет, говорят об Испании…»

(«Какая наивность! — пишет она. — Сейчас так кажется. А тогда воспринималось это всерьез».)

Нет, Светлана Никоновна, Ваш Павел не был наивным (сами говорите, читал даже Ф. Бэкона).

Он был человеком чистейшей нравственности, воспринимающим чужую беду как свою. Об этом же говорят и его высказывания об Афганистане, которые Вы записали. Они высвечивают душу Павла изнутри.

«Часто приходится по аулам Афгана развозить продовольствие. И там видели прямо на земле сидящих детей. То ли им по 10 месяцев, то ли по 2–3 года. Не понять! Солнце печет вовсю, а они — голые. Какие‑то большие головы на тоненьких шейках, тоненькие ручки. Тоненькие ножки. И большие, как у беременных женщин, животы. Маленькие „беременные“ ребятишки… Не поймешь, то ли мальчики, то ли девочки. А глаза… Они кажутся такими огромными на их лицах, а взгляд этих глаз…

Посмотришь на такое, и самому в горло долго потом никакая еда не лезет… Раздавали крупу, муку, лапшу и т. д. Так они (и дети, и взрослые — женщины в основном) тут же горстями хватали и ели. Картина жуткая… Стоило ехать в Афган хотя бы для того, чтобы накормить этих детей, стариков, женщин. Не увидел бы сам, другому бы едва ли поверил».

Конечно, такие слова и такие чувства контрастируют с циничными и безответственными заявлениями о бессмысленности пролитой крови на афганской земле, о расплате за ошибки политиков и т. д.

И не потому, что Павел был наивен, а потому что своими чистыми глазами смотрел дальше и глубже других и видел суть войны в человеческом измерении.

Разведчик гуманной профессии

Горе к нам само приходит,От него не убежать.И всегда, когда не ждем мы, –Не заставит себя ждать.Знаю — больно, знаю — трудно,Вот поэтому молчу.Лучше выплакаться сразу,Зря болтать я не хочу.Но не мучайте себя вы,Жалко мне на вас смотреть.И хоть я и посторонний,Мне приходится болетьНе физически, душою.Счастья я желаю вам.Горя вы уже хлебнули,Я б сказал, не по годам…

Это стихотворение написано на небольшом блокнотном листочке, подаренном Вике, сестре Виталия Красникова. Он стал еще одной семейной реликвией, как и любая другая частица всего того, что было связано с именем Виталия. И родители бережно хранят в семейном альбоме эти строки.

Всегда, когда заходит разговор о Виталии Красникове, рано или поздно звучит вопрос: «Каким он был?».

Если резюмировать ответ на этот вопрос, то он прозвучит так: «Он был жизнерадостным, красивым юношей. Никогда его не видели хмурым, насупленным, недовольным».

«Добродушный, веселый, доверчивый, со светящимися улыбкой глазами, этот мальчик вызывал уважение к себе у всех окружающих, — вспоминает Мария Григорьевна Федоряк, первая учительница Виталия. — Он остался в моей памяти таким, каким я его вижу на этой давней фотографии первоклассников. Я горжусь геройским поступком своего ученика. Надеюсь, что и последующие мои ученики будут свято чтить память и будут достойны памяти этого юного героя и не подведут в трудный час».

«Виталий Красников выделялся среди сверстников своей яркой индивидуальностью, — вспоминает учительница Зинаида Григорьевна Новичкосина. — Был крепкого телосложения, высокий, красивый, черные вьющиеся волосы, черные густые брови и черные же глаза. Природа наделила его мягким характером. В моей памяти он так и остался милым улыбчивым мальчиком‑подростком.

Доброта — главная черта его характера — притягивала к нему мальчишек. Он был душой коллектива».

Их класс оставил память шумного и дружного. В девятом классе на первом же собрании Виталий заявил, что будет отвечать за культмассовую работу. А перед ответственнейшим мероприятием (выступление на конференции лесоводов) вдруг попросил классного руководителя: «Концерт будет, только вы не мешайте нам».

Концерт лесоводам понравился. А когда последним номером под музыку Чайковского на сцену в пушистых пачках, белых тапочках выплыли семь (как на подбор) «маленьких» лебедей: Виталий, неразлучный с ним Олег Васильцов, Павел Ряболов, Володя Гусев, Олег Евтухов, Игорь Сидоров и Сергей Кучеров, — в зале рыдали от смеха. Лебеди хранили классическое спокойствие.

В канун расставания решили предугадать свое будущее, написали о своих мечтах и запечатали конверты до 1994 года — первой юбилейной встречи в школе. Серьезным или, как обычно, шутливым было его пожелание себе? Сколько рук держало конверт Виталия, а открыть не решился никто, словно в чужую тайну заглянуть до срока…

Непривычно серьезен его взгляд с увеличенной фотографии. В шкафу парадная форма. В букетике полевых цветов — орден Красной Звезды. Разговаривают с родными его письма. В них тщательно скрываемая, но такая явная тоска по дому: «Когда дома был, не задумывался, какая у нас природа, люди, Родина. Посидеть бы сейчас с вами за столом». Так непривычно для бурной его натуры, не любящей засиживаться дома: всегда ждали друзья и задуманные дела, порой не столь важные и нужные, но впереди была целая жизнь!

О его решении в семье знали: даже если не направят, проситься в Афганистан. Потому и спешила к нему в «учебку» Мария Сергеевна с тайной материнской болью, потому и на вопрос командира ответила: «Все знаю, только прошу: готовьте их так, чтобы живыми возвращались». Радовалась тем маленьким праздникам, что удавалось устроить для него. Виталий, раскладывая на кучки привезенные ею сладости, шутливо приговаривал: «Ох, и не повезло тебе, мама, в другие роты сразу по несколько приезжают, а ты у нас на всех одна».

Боевые друзья прислали родителям письмо с описанием последнего боя Виталия и предшествующих событий.

«16 марта 1986 года поступило сообщение, что мятежники для обстрела мирного населения в провинции Газни должны в ближайший кишлак привезти караван с тяжелым оружием и боеприпасами. Чтобы сорвать их планы, наш отряд, в составе которого был и Виталий, скрытно ночью вышел на поиск каравана.

Погода была ненастной: ветер, дождь, идти было трудно. Виталий шутил: „Хорошо, что дождь, воды не надо, да и не заснешь от неподвижности“. Задача была выполнена.