А. Амман Путь отцов - А. Амман

Споры об арианстве и отголоски антиохийского раскола встревожили покой пустыни и породили раздоры между монахами. Отшельники разбились на враждующие группы: «Покрытые пеплом и мешковиной, мы отлучали епископов», — иронизировал Иероним. Наконец, потеряв всякое терпение, наш герой расстался с этими немытыми, невежественными и бранчливыми монахами, собрал пожитки и вернулся в Антиохию.

Тамошний епископ Павлин рукоположил его; Иероним принял посвящение без особой охоты, лишь при условии, что останется верным монашескому призванию и не будет стеснен в передвижениях. И тут же снова отправился в путь. В 380/381 г. он оказался в Константинополе, надеясь воспользоваться тамошними солидными библиотеками. Тут он попал под обаяние Григория Богослова, который сделал его приверженцем Оригена. Ориген совершенно покорил его своей ученостью, он называл его «новоявленным со времен апостольских Учителем Церкви». В пылу приязни Иероним перевел двадцать восемь его проповедей о книгах Иеремии и Иезекииля. Впоследствии он столь же пылко отрекался от него.

В РИМЕ

Тем временем папа Дамас добился императорского дозволения созвать новый собор в 382 г. Иероним сопровождал на собор епископа Павлина Антиохийского. Он захватил с собою в Рим свою библиотеку и рукописи. В то время ему было тридцать пять лет, и он стоял на пороге главных жизненных свершений. Папа Дамас, сам эрудит и поэт, ценил его, прислушивался к его советам, а затем взял себе в секретари.

Вскоре он подыскал ему грандиозную задачу: поручил Иерониму пересмотреть латинский перевод Евангелий. Затем задание было распространено на всю Библию, и это дело заняло двадцать лет жизни Иеронима: тут‑то и пошли на пользу Церкви все его познания, накопленные за долгие годы странствий. Перевод Иеронима называется Вульгата.

Иероним оказался на вершине славы. О нем поговаривали как о возможном папе; по крайней мере, он сам сообщает об этом в письме. Тем временем этого женоненавистника избирают своим советником, толкователем Священного Писания и духовным наставником знатнейшие римлянки — Павла, Марцелла, Евстахия. В роскошных авентинских виллах он толкует им Писание. Суровость его привлекает и ободряет благочестивых женщин. Подобная деятельность вызывает тем больше подозрений, чем безупречнее репутация человека. По городу поползли слухи. Он отвечал: «Я бы меньше беседовал с женщинами, если бы мужчины больше интересовались Писанием». И все же это было не в обычаях Церкви.

И высшее римское общество, и в особенности модные щеголи–эрудиты злобились против ученого монаха: мало того, что он вносит разброд в заведенный порядок светской жизни, он еще к тому же преподносит им свой перевод Нового Завета взамен прежнего, к которому все привыкли. Иероним клеймит их, называет «двуногими ослами». Придворные не простили ему и благорасположения папы. Однако водились вины и за ним. Недостатки Иеронима были помехой лучшим его начинаниям. Он был гневлив, непримирим, насмешлив — его словесные портреты светских грамотеев были столь язвительны и беспощадны, что вызывали ответную ярость: вокруг него сгущалась атмосфера вражды. Ему мало было сквитаться, он все возвращал с лихвой. Он словно облегчал себе душу, уязвив и опозорив противника. Он именовал Вигилантия («Бодрствующего») Дорминантием («Сонливым»). Он писал Гельвидию: «Теперь можешь быть спокоен. Злодейства твои прославят тебя». Нравственность его была безупречна, но язык несдержан. Иные страницы его поучений о девственности, адресованных юной Евстахии, наверняка заставляли ее краснеть. Грешным делом, может статься, успех у знатных матрон был для него своеобразным самоутверждением: беспокойный далматинец вечно в нем нуждался. Подобно многим духовным наставникам, он был подозрителен. Не лежало ли в основе его ссоры с Руфином соперничество из‑за пестуемых душ? Пасомым же он предписывал строжайшие лишения, в особенности настаивая на целомудрии: суровостью своей он напоминает Тертуллиана. Ко всему прочему осаждавшие его патрицианки отнюдь не способствовали его ученым занятиям.

ВИФЛЕЕМСКОЕ ПРИСТАНИЩЕ

Так или иначе, но виновником безвременной кончины юной Блезиллы, дочери Павлы, общий глас признал Иеронима: говорили, что он заморил ее постами. Обстановка в Риме накалилась. В довершение несчастий скончался еще и папа Дамас. Преемник его, как и следовало ожидать, не был особенно расположен к Иерониму. Осыпая проклятиями «вавилонский» Рим, ученый монах снова собрал пожитки и отплыл на Восток с братом Павлинианом, философически заметив, что «и худую, и добрую молву по истине разберут в Царствии Небесном». За ним последовало несколько римских аристократок с подругами, прислугой и домочадцами. Иероним решил обосноваться в Иудее. Но где? В Иерусалиме уже был Руфин и монастырь Мелании. Он остановил выбор на Вифлееме. На средства Павлы были учреждены три женских монастыря. Иероним основал мужскую обитель, составив ее в основном из западных иноков, и принял попечение о ней.

Сохранились его проповеди, обращенные к монахам. В них виден наставник весьма благочестивый, твердый в вероучении. Он то и дело пускается в экзегетические отступления и, подобно многим проповедникам, уже не в силах остановиться. Он не может взять в толк, почему слушатели начинают клевать носом. Ревнивым оком он наблюдал за ораторским успехом Августина, он сам в этом признавался в письмах. Он понимал, что тут ученик его превзошел. Подобно Евагру, он учил монахов переписывать манускрипты, это стало на Западе одной из достойных традиций.

Здесь открывается долгий период его творчества, продлившийся более тридцати лет, до самой его смерти. В его распоряжении была богатая библиотека и основательная картотека, скопленные усердием за время странствий. Для начала он перевел все книги Ветхого Завета с древнееврейского, а не с греческого (Септуагинты), как это было сделано до него. Он был первым латинским Отцом, знавшим древнееврейский. Он. дал первичную разработку принципов научной экзегезы. Эти коренные преобразования вызвали бурю протестов, Иеронима обвиняли в своевольном обращении с каноническими текстами. К хулителям присоединился и Августин, считавший все предприятие пагубным.

ПИСАТЕЛЬ

Комментарии его неглубоки по содержанию и небрежны по форме. Иероним был эрудитом и филологом, но не богословом и не мистиком. Преисполнившись твердой уверенности в себе, он решительно размежевался с Оригеном (как того требовала вражда с Руфином). Вредил делу и его порывистый нрав. Он работал запоями: примечания к Книге пророка Авдия заняли у него (как он сам сообщает) две ночи, а Евангелие от Матфея он прокомментировал всего за две недели.

В те же годы (в 392 г.) он написал свою «Историю великих людей». По образцу Светония он составил каталог, по–нашему, биографический словарь лиц, прославившихся после Христа. Это первая латинская патрология христианской истории. Здесь каждому отведено столько строк, сколько требует восхищение или неприязнь Иеронима. Список открывается сведениями о Симоне Петре, а завершается собственной биографией составителя. Избытком скромности он не страдал.

Корреспонденция его насчитывает 117 аутентичных писем. К Иерониму отовсюду обращались за советом; писал ему и св. Августин. До нас дошел ответ Иеронима, столь самодовольный, что он мог бы вконец рассорить обоих, будь у Августина тот же нрав и меньше смирения. «Советую тебе, молодой человек, — писал он, — не совать нос в Священное Писание и не сердить старика».

Из писем встает аскет и проницательный духовник, склонный к язвительной иронии и способный к переживаниям и слезам. Они отличаются изяществом, живостью, а зачастую и резкостью, которую, увы, не могла смягчить никакая аскеза.

Не прерывая уединенных трудов, Иероним принял деятельное участие в борьбе, начатой епископом Саламинским Епифанием. Человек прямолинейный, прирожденный инквизитор, Епифаний в своей коллекции восьмидесяти ересей, названной им «шкатулка ядов», отвел Оригену номер 64–и. Александрийскому вероучителю был вынесен пристрастный, неправедный приговор, и Палестиной овладели распри; вот тут‑то Иероним и сжег все, чему поклонялся, ополчился на Оригена, разбранился с епископом Иерусалимским и с другом своим Руфином. Таковы плоды неуемного ревнительства.

Противникам Оригена почти удалось обезоружить инакомыслящих, навязав им свои условия соглашения; но тут возмутилась вся Церковь, и первым — Августин. Старого далматинца не укротила даже и смерть Руфина (в 411 г.). Узнав о ней, он воскликнул: «Скорпиона раздавили на земле сицилийской». Это была слепая и бессмысленная ненависть, недостойная старого аскета, который явно не мог победить в себе злобного старца.

Последние годы жизни Иеронима были горестны. Его одолевали хвори, зрение слабело день ото дня. Он потерял самых близких друзей, прежде всех — Павлу; «Прощай, Павла, — сказал он, — помоги молитвой своему престарелому другу». Ему было тогда пятьдесят семь лет. Потом настал черед Марцеллы. Как и весь Запад, Иероним был потрясен политическими событиями — нашествием варваров и особенно падением Рима в 410 г., которое так же ошеломило мир, как в иные века — падение Иерусалима. «Рим осажден. Мне не хватает голоса. Я диктую, и рыдания прерывают мои слова. Он захвачен, город, который властвовал над вселенной».