Человек, который вышел из моря - Анри де Монфрейд

Когда Абди вошел следом за мной, чтобы положить матрас, я успел дать ему несколько наставлений на арабском языке. Тогда жандарм сообразил, что этот матрас, который так долго расстилают, возможно, является лишь прикрытием, и спросил у охранника, кто этот столь усердный носильщик. Охранник, оказавшийся представителем того же племени, что и Абди, и вдобавок мужем Фатумы, женщины, которая воспитала двоих моих детей, ответил ему с простодушным видом:

– Это моряк Абд-эль-Хаи.

– Абд-эль… как?

– …Хаи.

И он кивнул в мою сторону.

– Черт возьми! Почему ты разрешил ему войти? Грязный козел!..

– Потому что все знают, что Абди – это сын8 Абд-эльХаи; я позволил ему принести постель, ибо ты ничего не сказал, когда он прошел мимо.

– Я покажу ему, как издеваться надо мной. Отправьте его на поливку губернаторского сада…

Но Абди благоразумно ретировался, аскеры пропустили его, хихикая исподтишка, в то время как жандарм метал громы и молнии.

Тогда я сказал ему:

– Вам бы следовало сердиться на меня одного, так как именно я велел ему побыстрее смыться отсюда; если бы это зависело только от его желания, он остался бы здесь, в тюрьме, словно верный пес. Я надеюсь, что уж это вы поймете…

– Мне нечего понимать. Я действую согласно предписаниям, вот и все, я не вправе обсуждать приказы. Вам запрещено общаться с кем бы то ни было, и прежде всего со своими матросами.

– Значит, меня посадили в одиночку?

– Я получил приказ воспрепятствовать вашему общению с внешним миром; я ничего не могу изменить, я здесь для того, чтобы выполнять приказы.

– А я здесь для того, чтобы испытывать их последствия на своей шкуре.

Однако мне удалось добиться разрешения получать пищу из города. Это стало возможно благодаря смелости молодого Мюллера, нового супруга пышнотелой хозяйки отеля «Аркада»; прокурор Оливье вызвал его к себе и спросил, почему он посылает мне еду, на что Мюллер ответил:

– Господин де Монфрейд мой клиент, и у меня нет никаких причин отказывать ему в услугах только потому, что он заключенный.

– Но он обвиняется в преступлении, вы понимаете – пр-р-реступлении… И каждому, кто поддерживал с ним дружеские отношения, придется доказывать, что он не был его сообщником.

– Я не интересуюсь личной жизнью своих клиентов, мсье. Я им даю то, что они просят, не становясь из-за этого их сообщником. Разумеется, если вы мне запретите посылать ему обеды и ужины, я подчинюсь вашему решению.

– Я не запрещаю, но советую вам прервать всякую связь, даже коммерческую, с человеком, который отныне стоит вне закона.

Итак, я продолжал получать свои обеды, но, в соответствии со строгими приказами, они подвергались тщательной проверке. Содержимое котелков исследовалось и перекладывалось из одного сосуда в другой, при этом никого не волновал вопрос, как сочетается пища с тем, что находилось в котелках раньше. Например, варенье занимало место рыбы и наоборот. Или вдруг еда начинала пахнуть керосином, когда доставка обеда приходилась на момент заправки фонарей.

Мэрилл, слывший лучшим моим другом, поспешил публично отречься от меня и на каждом шагу заявлял, что он никогда не был причастен к моим «темным делишкам». Чтобы доказать, что он говорит искренне, Мэрилл даже предъявил ко мне иск на возмещение убытков в связи с одним таможенным делом, в котором был моим грузополучателем. Беда никогда не приходит одна. Я вкратце напомню об этой истории.

За несколько месяцев до этого негус попросил меня тайно снабдить его восемьюдесятью пулеметами, предназначавшимися для его охраны. Для получения этого оружия он не захотел обращаться в дипломатическую миссию. Дороживший заводом в Дыре-Дауа и всеми своими делами связанный с Эфиопией, я не мог ему отказать, рискуя нажить большие неприятности. Тогда я распорядился к отправке в Джибути пулеметов, а также запасных частей, зная, что там никогда не проверяются транзитные ящики. Когда всплыло дело с пресловутым подложным письмом о наркотиках, я побоялся, что из-за недоброжелательства властей, которые начнут искать, к чему придраться, будет проведена более тщательная, чем обычно, проверка содержимого этих ящиков с оборудованием. Поэтому я попросил Мэрилла дать телеграмму моему посреднику в Марсель с требованием отсрочить посылку товара. К несчастью, ящики находились уже в пути, когда пришла телеграмма, и Мэрилл был уведомлен об этом в письме. Невзирая на это и не беря в расчет то, что он отменил приказ по телеграфу, Мэрилл даже не потрудился сообщить мне о прибытии груза и подал декларацию на запасные части. Таможня, как я и предполагал, проявила усердие и обнаружила пулеметы. Я поспешно прибыл из Дыре-Дауа, чтобы без всяких околичностей объяснить суть дела губернатору.

– Вот, в подтверждение моих устных заявлений, – сказал я ему, – письмо от Атоса Берана Маркоса, секретаря негуса, в котором он дает мне все необходимые инструкции по тайной доставке этих пулеметов на абиссинскую таможню. Если вы умерите рвение своих подчиненных, это будет для негуса доказательством вашей симпатии; он поймет, что колония вовсе не враждебна к нему» в чем старается убедить его дипломатическая миссия Англии… В любом случае, независимо от того, какую линию поведения вы сочтете нужным избрать, то, что я вам сказал, должно остаться между нами. Я пообещал негусу хранить молчание о его желании вооружиться, таким образом, для всех остальных владелец пулеметов – Монфрейд, и я буду категорически отрицать то, о чем поставил вас в известность, если кому-то захочется предать это дело огласке. Оставляю за вами право выбрать между поведением, выгодным для нас с политической точки зрения, и удовольствием приговорить меня к штрафу.

Разумеется губернатор выбрал второе.

Я позаботился о том, чтобы не впутывать в это дело Мэрилла, и заявил, что, не зная о содержимом ящиков, он поступил как добросовестный человек. Несмотря на это, его приговорили к уплате штрафа в размере двадцати пяти тысяч франков как подписавшего декларацию, поскольку таможенная администрация – и это известно всем – не принимает в расчет добросовестность своих сотрудников. Я немедленно возместил понесенные им убытки и уплатил все побочные расходы, воздержавшись от законного упрека в его адрес, которого он заслуживал, проявив такую странную забывчивость в отношении телеграммы. И мы остались хорошими друзьями.

Надо ли говорить, что негус так и не возместил моих расходов, как, впрочем, не оплатил восьмидесяти пулеметов, за которые я авансом выложил сумму из своего кармана. Он даже вполне простодушно написал губернатору письмо (хотя никто никаких объяснений от него не требовал), где заявил, что пулеметы предназначались не для него… Этот неуместный поступок лишь с еще большей очевидностью подтвердил тот факт, что адресатом груза был именно он. Но губернатор и не думал отказываться от своих планов личной мести.