Another. Часть 2. Как?.. Кто?.. - Юкито Аяцудзи

…Да.

Мидзуно-сан тоже так говорила.

Состояние Мисаки Фудзиоки вдруг резко ухудшилось, и она умерла, прежде чем кто-либо успел что-либо сделать. Это было 27 апреля, в понедельник. Мидзуно-сан сказала: «Она была единственным ребенком в семье, родители были вне себя от горя».

Да, я получил ответ на вопрос, который уже долго не шел у меня из головы; но стоило мне представить себе, что творилось в душе у Мей, как мое сердце сжалось, и я с трудом удержал слезы. Однако в то же время…

Предельно ясным стал новый, важнейший факт.

– Значит, вы с ней изначально были не двоюродными сестрами, а родными, – произнес я, чувствуя мощное замешательство. – А значит, ты и Мисаки-сан – кровные родственники в пределах двух колен.

– Да.

– Значит, ты поэтому тогда так сказала?

Мой первый день в школе, моя первая встреча с Мей там. Во время нашего разговора возле клумбы с цветущими желтыми розами неподалеку от нулевого корпуса…

«Будь осторожен. Возможно, это уже началось».

– Помнишь, ты сказала: «Возможно, это уже началось»?

– У тебя хорошая память. Да, так и есть.

– Значит, это уже началось, – повторил я, не сводя глаз с лица Мей. – «Катастрофы» этого года начались уже в апреле.

– …Скорее всего.

– Почему ты уже тогда не сказала?

– Я… в общем, я… – не глядя в мою сторону, Мей снова медленно, печально опустила и подняла ресницы. – Мне не хотелось верить, что она… Мисаки умерла… из-за такого. Я просто не могла принять, что причиной стала такая иррациональная вещь, как проклятие. И поэтому, даже когда ты спросил, есть ли у меня братья или сестры, я просто не смогла ответить «да». И когда ты спросил про Мисаки, я могла только сказать, что она моя двоюродная. Я просто не хотела говорить.

Мне вспомнилось.

После того как Юкари Сакураги стала одной из «жертв мая» и я во второй раз наткнулся на Мей в подвале выставки, она сказала: «Я… думаю, в глубине души я только наполовину верила. Сначала было это, потом в мае, когда пришел ты, я тебе всякого наговорила, но все равно я на сто процентов не верила».

«Сначала было это» – имелась в виду смерть Мисаки в апреле. И, видимо, то, что «она мне всякого наговорила», – это отсылка к той самой предыдущей фразе, что «возможно, это уже началось»…

Голова Мей была опущена, пальцы сжимали простыню на кровати, где она сидела. Я снова честно попытался представить себе, что она чувствовала, но просто не смог удержаться от того, чтобы, сложив вместе факты, которые я осмыслил, громко произнести:

– «Катастрофы» этого года начались уже в апреле, как и во все прошлые годы. Мисаки Фудзиока, умершая в больнице, стала первой жертвой… «жертвой апреля». Значит…

Порывистый ветер, стучащийся в окно, словно впился в меня, высасывая тепло. Холод пополз вниз по спине, мурашки побежали по всему телу.

Мей медленно подняла голову, будто говоря: «Я знаю…»

– Я тоже об этом думала.

– О чем?

– Когда ты пришел в школу после больницы, было уже начало мая. Именно тогда мы поняли, что в классе не хватает парт, и поэтому все решили, что «катастрофы» этого года нетипичные и должны начаться в мае. Но если Мисаки была «жертвой апреля», значит, мы ошибались…

– …Да, так и есть, – крепко обхватив себя руками, я кивнул. – Значит, несмотря на то, что с самого начала парт хватало, «лишний» проник в класс в апреле, еще до того, как я пришел в Северный Ёми…

3

– Значит, поэтому, да? – робко спросил я после нескольких секунд молчания. – Когда я сказал, что думаю, уж не я ли «лишний», ты так уверенно сказала мне, что нет. Ты сказала: «Расслабься, это не ты».

– …Да, было такое.

– Это как раз потому, что ты знала, что «катастрофы» начались уже в апреле, да? А раз в апреле я еще не учился здесь…

– Отчасти да… но главная причина в другом.

У меня возникло ощущение, что я заранее знал, что Мей ответит как-то так.

– То есть? – продолжил я. – Что за причина?

– Я…

Она начала было отвечать, но в нерешительности остановилась. Взгляд ее устремился куда-то в пространство, и довольно долго она даже не моргала – сидела неподвижно, как кукла. Потом наконец…

Похоже, она приняла решение. Встала с кровати, повернулась ко мне лицом. Я увидел повязку на ее левом глазу, которая все это время была от меня скрыта. Потом размеренным движением Мей сняла повязку.

– Этот глаз…

Специальный искусственный глаз, сидящий в пустой глазнице. «Пустой синий глаз» смотрел прямо на меня.

– «Глаз куклы» сказал мне, что это не ты.

Конечно, я не понял, что она имела в виду. Однако какое-то смутное предчувствие у меня возникло.

– Как он это сделал? – задал я очередной вопрос.

Мей ответила сразу, уже без намека на нерешительность:

– Кажется, я тебе уже говорила. Этот глаз может видеть невидимое. То, что ты не ожидаешь увидеть; то, что лучше бы не видеть; то, что хотелось бы не видеть.

– То, что не ожидаешь увидеть? Что лучше бы не видеть? Это, например, что?

– Например… – Мей подняла правую руку и закрыла здоровый глаз, не «глаз куклы». – Например, «цвет смерти».

Эти слова прозвучали, как какое-то заклинание.

– Цвет или оттенок чего-то, что по ту сторону, там, где смерть.

– …

– Понимаешь? Нет… вижу, не понимаешь.

Честно говоря, я просто не знал, что ответить. Однако –

– В нормальной ситуации вряд ли ты мне поверил бы, даже после объяснения… Но сейчас я вполне могу рассказать тебе все. Хочешь?

Я энергично кивнул, не задумавшись ни на миг. И посмотрел прямо в уставленный на меня глаз. Красивый, но абсолютно пустой синий глаз…

– Хочу, – сказал я.

4

– Сперва я не могла понять, что происходит, и поэтому постоянно была не в своей тарелке.

Не возвращая повязку на место, Мей снова села на край кровати. Она начала новый рассказ тем же тихим голосом, что и предыдущий.

– Когда я потеряла левый глаз, то, конечно, и видеть им перестала. Хоть в упор фонариком посвети – я даже искорки не увижу. Если я закрою правый глаз, то вообще ничего видеть не буду. Операция была, когда мне было четыре года, так что я живу с одним нормальным глазом всю свою сознательную жизнь. Даже после того как Кирика сделала для меня «глаз куклы», какое-то время так все и оставалось. Но потом…

Когда это началось? По-моему, когда умер кто-то из родственников отца; тогда меня взяли на похороны. То ли в конце третьего класса начальной школы, то ли в начале четвертого. Они сказали, чтобы я попрощалась, и я положила в гроб цветы… и вот тогда я посмотрела в лицо человека, который умер, и почувствовала что-то очень странное. Мой левый глаз не должен был ничего видеть, но он как будто воспринимал что-то… не форму, нет. Больше похоже на цвет.