По кромке двух океанов - Г Метельский

— Сами собирали, — добродушно хвалится Галя, показывая на ягоды.

Через несколько минут приходят соседи, он и она, тоже работающие в аэропорту.

— Ну что ж, за встречу, по русскому обычаю, — говорит хозяин.

На столе в вазочке стоит ветка только что распустившейся лиственницы. Так у нас весной ставят в воду вербу. В окрестностях Чокурдаха лиственница не растет. Самое хладостойкое дерево, за это свое качество почитаемое у ненцев священным, даже оно не выдерживает индигирских морозов, и ту ветку, что красуется на столе, привезли знакомые пилоты из Черского.

— А знаете, что у нас есть? — вдруг обращается ко мне Володя. — Розовая чайка.

Он выходит за дверь и возвращается, держа на руке красивую ручную птицу величиной с голубя. Если бы это не было банально, я бы сравнил цвет ее грудки с очень нежной утренней зарей. Темные глаза, черное ожерелье, красные лапки. Словно понимая, что она красива, что ее рассматривают, чайка кокетливо наклоняет голову, смотрит то одним глазом, то другим.

О розовой чайке, как о диковине, писали Нансен, Де-Лонг, Урванцев. Нансен многие годы мечтал увидеть эту редкостную птицу. Наконец ему повезло. Пробираясь через торосы, он добыл розовую чайку и от радости пустился в такой пляс, что его спутник даже заподозрил неладное: уж не свихнулся ли великий путешественник?…

Это действительно редкость. Живую розовую чайку я рассматриваю впервые. А чучело ее видел в магаданском краеведческом музее. Обычно мертвая чайка сразу же утрачивает свою зоревую окраску, но у той цвет еще не успел погаснуть. Пространная надпись под экспонатом извещала о том, что эта чудесная птица впервые найдена в 1823 году у полярных берегов Северной Америки, долгое время оставалась загадкой для натуралистов. Только русскому путешественнику зоологу С. А. Бутурлину удалось в 1905 году отыскать гнездовье розовой чайки в низовьях Колымы, где она встречается наиболее часто, и описать ее образ жизни. Ни в каком другом месте гнездовья этой редкой птицы так и не найдены.

К этому описанию можно добавить, что розовая чайка, пожалуй, единственная птица, которая на зиму улетает не на юг, как все порядочные пернатые, не в теплые края, а еще дальше на север и зимует на незамерзающих полыньях Ледовитого океана.

— Где вы поймали такое сокровище? — спрашиваю у Володи.

— Это сосед поймал. В начале июня их много в Чокурдах прилетало.

Чайку уносят к ее хозяину, а мы всей компанией, прихватив с собой увязавшегося «пенсионера» с литовским именем Лайма, отправляемся на берег Индигирки ловить рыбу.

По-прежнему стоит редкая для этих широт теплынь, и за поселком на нас сразу же с остервенением набрасываются комары; все, как по команде, достают флакончики с диметил-фталатом. Я раскрываю блокнот, чтобы сделать какую-то запись, и в тот же миг белый лист бумаги покрывается чуть шевелящимися живыми пятнышками.

На борьбу с комаром и гнусом сейчас брошены большие силы. Придумали разные мази и растворы, был предложен приборчик, который издает звук, имитирующий комариный сигнал тревоги. Раздавались голоса: пора вообще уничтожить комаров. Ведь истребили же малярийных комаров. Однако это предложение не встретило поддержки ученых, и не только из-за огромных, пока непреодолимых трудностей, связанных с проведением такого рода операций в глобальных масштабах, но также и по самой своей сути. Ученые спросили: а чем будут питаться прилетевшие в тундру птицы? В некоторых областях вот так же поспешно уничтожили всех волков, а потом завозили их. Биологическое равновесие в природе — штука весьма деликатная, и его нарушение нередко приводит к весьма неприятным последствиям…

Индигирка у Чокурдаха обжита. Взад и вперед мчатся, тарахтя моторами, лодки всевозможных расцветок — кто едет порыбачить, кто за сеном на тот берег, кто на охоту. Плывет в низовья, к океану, почтовый катер, везет почту в фактории, на рыбачьи станы, в Полярный — бывшее Русское Устье.

Это поселение очень древнее. Там живут потомки переселившихся туда в семнадцатом веке русских крестьян, двести семьдесят три человека по последней переписи. Долгое время они во многом сохраняли быт своих далеких предков, и в их лексиконе до сих пор встречается немало слов, которые употребляли первые переселенцы. Вместо «тундры» они говорят «сендуха», вместо «гора» и «возвышенность» — «едома-едомочка», вместо «испугался» — «бедрил»… («Пошто бедрил-то?»).

В этом селе со времен русско-шведской экспедиции Норденшельда жил кочегар с «Лены» норвежец Иоганн Торгенсен. Он женился на местной русской казачке, и его сыновья, оба, как и отец, Иваны Ивановичи, помогали устанавливать в низовьях Индигирки Советскую власть, а Иван Иванович младший погиб от бандитской пули.

— Далеко до Усть-Русского? — спрашиваю у всех сразу,

— Километров сто по Индигирке, — отвечает Володя. — Только вопрос, как добраться. Если б в райкоме катер дали, махнули б мы с вами на Берелех, он аккурат у Русского Устья в Индигирку впадает. Вы про эту речку, конечно, слышали?

Слышал, и даже берегу газетные и журнальные вырезки. Речь идет о мамонтах, вернее о находке на берегу Берелеха целого кладбища мамонтов, обследованного учеными Якутска, Ленинграда и Магадана. Находка оказалась уникальной. Тринадцать тысяч лет (это установили с помощью радиоуглеродного анализа) лежали в том месте кости вымершего зверя. Где-то рядом ходили охотники, геологи, рыбаки, летали самолеты и вертолеты, и никто до 1970 года не увидел этого чуда. У меня это вызвало еще и другое чувство: до чего же огромна наша страна, если, несмотря на невероятно быстрое стирание «белых пятен», есть еще, оказывается, места, куда не ступала нога человека. Ведь ступи она туда раньше, о находке бы узнали, заговорили, потому что в наши дни становится все труднее найти мамонтовый бивень, а на берегу Берелеха они торчали из земли. Ни один охотник не прошел бы мимо; значит, не было этого охотника, никого не было…

Воображаю, какой восторг охватил первооткрывателей этого кладбища. Я вспоминаю, как наша маленькая группа просто остолбенела, когда на таймырской реке Боганиде мы вдруг наткнулись на торчавшие из берега огромные кости, череп… Один зуб, тяжелый как камень, мы вынули из челюсти и положили в лодку. В Дудинке я отправил его домой посылкой; зуб весил около восьми килограммов — полпуда!

Но то, что мы увидели на Боганиде, были всего лишь жалкие остатки мамонта. Остальное, наверное, вымыла из мерзлой толщи Боганида и унесла бог весть куда. А на Берелехе… Заслуженный деятель науки Якутии Б. С. Русанов рассказывал, что там огромное пространство было сплошь покрыто костями, принадлежавшими только мамонтам, — триста метров береговой полосы! Торчал впаянный в мерзлый песок череп, лежали десятки зубов. Толщина слоя, в котором находили кости, составляла четыре метра. Удалось отрыть ногу мамонта — с мясом, кожей и очень длинной, до восьмидесяти сантиметров, шерстью.