Лабиринты Ехо. Том 1 - Макс Фрай

– Да, конечно, – кивнул Утешитель Страждущих. И робко спросил: – А вы уверены, что поможет?

– Более-менее. Но это нормально, я никогда ни в чем не уверен до конца. В любом случае, попробуйте. И сделайте это прямо сейчас. Возможно, мы с вами спасем несчастных. Не знаю, что они там натворили перед тем, как угодить в Холоми, но ни один человек не заслуживает такого страшного наказания, как кошмарные сны. Говорю вам, как крупный специалист в этом вопросе.

– Вы имеете в виду, что умеете бороться с ночными кошмарами, сэр Макс?

– Ага, – ухмыльнулся я. – По крайней мере, с собственными.

Распрощавшись с господином Джанирой, я отправился обратно в камеру. Ворчал про себя: «Везет мне на страшные сны, как я погляжу!»

И правда, не успел я прийти в себя после кошмаров, навеянных фэтаном из соседнего дома, как тут же угодил в Холоми, где заключенных мучают страшные сны. О заклеенной заднице, например… Впрочем, сам-то я сегодня днем спал великолепно. Но может быть, именно потому, что днем?

Тяжелая дверь камеры закрылась за мной и… исчезла. Здесь, в Холоми, всякая дверь существует только для того, кто находится в коридоре. С точки зрения заключенного ее как бы и вовсе нет. Чудеса!

Теперь я сгорал от нетерпения: появится ли сегодня ночью «прозрачный человек», и что он будет делать, если я не засну? А я был совершенно уверен, что не засну. Слишком уж хорошо успел отдохнуть днем. И что прикажете делать?

Я стал ждать развития событий. Те же, в свою очередь, не слишком спешили развиваться. Ночь не принесла ни одного ответа на мои вопросы, зато была щедра на странные ощущения.

Я не испытывал ни страха, ни тревоги, зато постоянно чувствовал на себе чужой изучающий взгляд, настолько тяжелый, что мне было щекотно. Щекотка раздражала, как заползшая под одежду гусеница. Я уж и ворочался, и чесался, и ванную бегал принимать раза три – бесполезно!

На рассвете все прекратилось, и я завалился спать. Вообще-то, ночью меня осенила одна разумная идея, но ее осуществление вполне могло подождать до обеда. Откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня – мое хобби. С утра до ночи откладывал бы, не щадя живота.

Проснулся я от грохота дверей. Мне принесли еду. Попробовав сырный суп, я начал всерьез обдумывать, какое бы государственное преступление совершить. Отсидеть лет двадцать в таких условиях – ни одна Королевская награда не сравнится с подобным наказанием.

Покончив с супом, я попросился на прогулку, то есть, в кабинет господина коменданта. Пришло время поговорить с Джуффином. Ночью я наконец понял, что известная мне часть истории камеры № 5-хох-ау ограничивается датой первой из семи смертей. С тех пор прошло всего три года. А что происходило здесь раньше? Кто сидел в камере прежде? Вот это я и собирался выяснить. В Ехо с такими вещами надо быть начеку. Что бы ни случилось, рано или поздно непременно выяснится, что пару тысяч лет назад здесь побывал очередной Великий Магистр. И нынешние неприятности – закономерное следствие его былых подвигов. Я решил, что совсем не удивлюсь, если обнаружится какой-нибудь проворовавшийся Магистр, побывавший в камере № 5-хох-ау.

Я не сомневался, что сэр Джуффин знает летопись событий в этом милом местечке. Но отправляя меня в Холоми, он молчал, как рыба – не то из вредности, не то просто ждал, когда я сам додумаюсь задать соответствующий вопрос. В воспитательных целях, конечно, дюжину вурдалаков ему под одеяло!

Ну, положим, я и сам хорош. Вместо того, чтобы педантично собирать информацию, потратил кучу времени и сил на лирические переживания. Так мне и надо, – заключил я, устраиваясь поудобнее в комендантском кресле. И, покончив с самобичеванием, послал зов Джуффину.

«А теперь рассказывайте, с чего все началось, – потребовал я. – Что здесь творилось до 114 дня 112 года? В этой камере сидел какой-нибудь мятежный Великий Магистр, я угадал?»

«Какой ты молодец!» – Джуффин был в восторге от моей сообразительности.

«Не понимаю, за что вы меня хвалите? – проворчал я. – Ну да, вопрос, с которого надо было начинать, я задал сегодня, а не два года спустя. Наверное, для такого идиота, как я, это действительно достижение».

«У меня есть немало знакомых, которым ни двух, ни двухсот лет не хватило бы. Ты злишься на меня, а еще больше на себя самого, но ты действительно молодец».

«Я вас не узнаю, Джуффин. Такие комплименты! Соскучились вы, что ли?»

Я-то, конечно, уже растаял. Какое там, я был счастлив, как свинья, дорвавшаяся до хорошей лужи. Хвалить меня – очень правильная стратегия. Из добросовестно похваленного меня можно свить не одну сотню метров хороших, качественных веревок. Вещь, как известно, в хозяйстве необходимая.

Как бы то ни было, я получил исчерпывающий ответ на свой вопрос и через полчаса снова был дома. То есть, в камере 5-хох-ау.

Сидел, развалившись в мягком арестантском кресле. Переваривал полученную информацию. Разумеется, без очередного безумного Магистра здесь не обошлось, это я как в воду глядел. Махлилгл Аннох, Великий Магистр Ордена Могильной Собаки и один из самых яростных противников перемен, угодил в Холоми еще в разгар Смутных Времен. По словам Джуффина, понадобились совместные усилия дюжины лучших практиков из Ордена Семилистника, чтобы лишить свободы эту во всех отношениях замечательную личность. В то время его побаивались даже Великие Магистры других Орденов, которые, по большому счету, уже давно утратили способность испытывать страх.

Впрочем, не такой уж он был безумец, этот повелитель Ордена Могильной Собаки! Конечно, он шел очень странным путем. Но если верить историческим хроникам, кои я пудами поглощал на досуге, мало кто из Древних Магистров мог похвастаться банальностью избранного пути.

Итак, господина Анноха чрезвычайно занимала проблема жизни после смерти. Не только там, где я родился, но и здесь, в Мире, никто толком не знает ответа на вопрос: а что, собственно, будет с нами, когда мы умрем? Есть лишь невообразимое множество гипотез, туманных, ужасающих и соблазнительных, но ни одна из них не имеет большой ценности для того, кто не приучен принимать чужие слова на веру.

Разумеется, интерес узника камеры 5-хох-ау к бессмертию не был сугубо теоретическим. Тутошние Магистры ребята серьезные и время свое зря не тратят.

Насколько я понял, Магистр Аннох прилагал невероятные усилия, чтобы и после смерти продолжить привычное земное существование в милом его сердцу человеческом теле. Проще говоря, он желал воскреснуть. Я не сомневался, что дядя изобрел некий хитроумный способ вернуться в мир живых. А потом умер. В этой самой камере за номером 5-хох-ау.

Победители вовсе не собирались его убивать. Насколько мне известно, они вообще весьма неохотно убивали своих врагов, полагая, что всякая смерть – событие необратимое. А Орден Семилистника руководствуется теорией, согласно которой необратимых событий должно происходить как можно меньше. Так надо, чтобы Мир стоял крепче, или что-то в этом роде. У меня пока не было времени как следует разобраться в хитросплетениях местной эсхатологии.

Тем не менее Великий Магистр Махлилгл Аннох умер. Это не было самоубийством в привычном смысле слова. Но, думаю, смерть была чем-то вроде лабораторной работы, необходимой для его изысканий.

Тот факт, что стены Холоми – самая непроницаемая преграда для магии любой ступени, не внушал мне особого оптимизма. Напротив, вынуждал предположить, что посмертное существование сэра Анноха ограничено стенами его камеры. Очевидно, сожительство с покойником не слишком благоприятно сказывалось на здоровье соседей мертвого Магистра.

Получается, что заключение в этой камере становилось особой разновидностью смертной казни. Я решил, что это нехорошо. Несправедливо. Заключенный в этом смысле куда более беззащитен, чем обычный горожанин. Он ведь не может по собственной воле сменить место жительства, даже если чувствует, что это нужно сделать немедленно. Не хотел бы я оказаться на их месте. Впрочем, уже оказался.

Ночь я скоротал за чтением очередного тома Энциклопедии Манги Мелифаро, каковая, по счастию, имелась в тюремной библиотеке. Ничего сверхъестественного не произошло, разве что меня снова щекотали чьи-то внимательные глаза. Они были еще более назойливыми, чем вчера. Несколько раз я слышал тихое сухое покашливание, больше похожее на слуховую галлюцинацию, чем на настоящий звук.

Под утро появилось новое странное ощущение. Собственное тело стало казаться твердым, как скорлупа ореха. Настолько твердым, что даже привычную уже щекотку я воспринимал не как прикосновение к коже, а как едва заметное сотрясение окружавшего меня воздуха. Это было не слишком приятно, но я чувствовал, что невидимое существо, следившее за мною всю ночь, довольно еще меньше. Его недовольство отчасти передалось мне – еще немного, и я начал бы укорять себя за то, что не даю обладателю тяжелого взгляда щекотать меня, сколько душе угодно. Экая, дескать, душевная черствость и неуважение к чужим желаниям.