Командир легендарного крейсера - Николай Руднев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Испуганная царская семья перед новым. 1905 годом ночью выезжает из Зимнего дворца в Царское Село под надежной охраной гвардейского Атаманского полка.
В дни дворцовых дежурств Руднев был обязан почти безотлучно. находиться при «особе» Николая II, участвовать в завтраках и обедах царской семьи. Дети царя относились к Рудневу с опаской из-за его строгого характера. Он был никак не похож на министров, разыгрывавших из себя шутов и скоморохов. Поэтому Руднев радовался, что «августейшие» дети сторонились его, развлекать же их не входило в обязанности дежурного флигель-адъютанта.
Первое время Николай с явным недоверием относился к Рудневу. Он не мог понять, как это морской офицер не любит водки! Но затем царь стал более общительным и даже вступал в длинные разговоры. Министру двора казалось, что Руднев слишком просто держит себя с императором, он даже однажды намекнул на это. Однако царь не противился свободному отношению к нему, потому, вероятно, что новый флигель-адъютант являлся любопытным исключением на фоне приевшегося низкопоклонства придворных.
Однажды Руднев застал царя в кабинете одного. Николай, видимо, скучал и не прочь был поговорить. Руднев, в нарушение придворного этикета, стал зада-
193
13 Н. В. Руднов
•ать ему вопросы о холе воины. Николай безнадежно махнул рукой н проговорил:
— Дела идут плохо. Войну нужно кончать во что бы то ни стало. Внутри страны назревает куда более опасное событие — революция.
По привычке он нервно потеребил правый ус. помолчал. а затем, уставившись в собеседника холодными, без выражения глазами, с иронией сказал:
— Вот когда к вам, господин Руднев, ворвутся и квартиру матросы 14-го экипажа и повесят вас. вот это я будет революция!..
Руднев в простоте душевной переспросил:
— Матросы? Меня повесят? Нет, ваше величество, я твердо убежден, что этого не случится!
Николай лишь уныло махнул рукой...
3
9-е января 1905 года. Зимний дворец, адмиралтейство и другие правительственные здания, замыкающие Дворцовую площадь, оцеплены войсками, прибывшими рано утром в полной боевой амуниции. Ближе ко дворцу и зданию Эрмитажа, п местах пересечения улиц, в засаде сосредоточены гвардейские части, казаки, жандармерия. Отдельные усиленные наряды казаков и полицейских патрулируют по городу. На рассвете воинским частям гарнизона приказано на этот день отменить увольнения в город и быть готовыми к выступлению по первому распоряжению. Это требование не распространялось на некоторые армейские и флотские части, не отличавшиеся, по мнению начальства, должной благонадежностью.
Узнав с утра об этих приготовлениях, Руднев начал догадываться в чем дело.
— Не японцев же собираются встречать в Петербурге! — говорил он взволнованно жене.— Эти приготовления вызваны намерением запугать народ.
Руднев, взяв с собой старшего сына, отправился в адмиралтейство, чтобы узнать от дежурных офицеров в чем дело, но там ничего точно не знали. Развернувшиеся вслед за этим трагические события подтвердили догадки Руднева.
Со стороны Большой Морской улицы и от Сенатской площади появились густые толпы народа, медленно направлявшиеся ко дворцу. Многие несли портреты царя, царицы, наследника, церковные хоругви, иконы, трехцветные флаги. Многочисленные голоса пели молитвы. Празднично одетые рабочие, женщины, старики и дети мирно шли к «царю-батюшке» с петицией об улучшении невыносимых условий их существования. Они простодушно поверили провокатору попу Гапону. что царь не знает их горестной жизни, что во всем виноваты капиталисты, фабриканты, власти на местах. Они несли в сердцах еще теплившуюся веру в справедливость монарха.
Народ все прибывал с далеких фабричных окраин Когда первые ряды, несшие петицию к царю, приблизились к площади, без всякого предупреждения грянул оружейный залп, за ним другой, третий... Жандармы, ъ также солдаты, остававшиеся пока верными царю, в упор расстреливали «внутренних врагов». Вначале никто не понял, что произошло. Трудно было поверить, что пришедший к царю народ был так предательски-встречен, но кровь на снегу, трупы убитых, раненые, взывавшие о помощи, рассеяли всякие сомнения.
Передние ряды дрогнули и бросились назад, но задние, не знавшие в чем дело, продолжали двигаться вперед. Образовалась пробка мечущихся в ужасе людей. Казаки, конные жандармы, выскочившие из засады, давили людей лошадьми, секли женщин, детей, стариков нагайками, зверски расстреливали их из револьверов.
Так «царь-батюшка» принял своих «вернопод-
данных»!
Руднев, наблюдавший из окна адмиралтейства эту кровавую трагедию, не выдержал, оттолкнул сына и
крикнул:
— Что они делают, негодяи!
Столпившиеся у окон офицеры по-разному реагировали на расправу. Некоторые не скрывали своего удовлетворения. К счастью, поблизости от Руднева таких не оказалось, иначе не известно, какие последствия имела бы вспышка его справедливого гнева...
13*
195
Выстрелы на площади прекратились. Толпы народа* рассеялись, спасаясь от преследования. Руднев сидел с сыном неподвижно на диване и долго молчал, закрыв лицо руками. Затем поднялся и направился к выходу. Шел он медленно, разбитой, не свойственной ему походкой, не обращая внимания на окружающих.
Увидев быстро мчавшиеся сани, груженные телами убитых и раненых, сопровождаемые полицейскими, мальчик обратил на это внимание отца. Тот сморщился как бы от сильной боли и сказал:
— Вот видел? Запомни это на всю жизнь! Вырастешь — пригодится!
Вечером того же дня Руднев имел бурное объяснение с женой, но на этот раз наступал он, оправдывая свои взгляды беспримерными событиями дня...
В 14-м экипаже внешне все выглядело спокойно, но матросы, как заметил Руднев, были сумрачны, перешептывались между собой. Руднев думал:
— Пусть и они хорошенько поразмыслят над сегодняшними событиями...
В эти дин Руднев по расписанию не дежурил во дворце, поэтому поведение царя накануне и после Кро-. вавого воскресенья ему осталось неизвестным. Единственное, что он узнал достоверно, это то, что расстрел народа был осуществлен по личному указанию царя.
4
Бурей разнеслась по России весть о чудовищном злодеянии. В глухих деревнях, на заводах и фабриках,— всюду посылал народ проклятия царю и его палачам. Росло всеобщее негодование. В широкие массы рабочих и крестьян все больше проникали революционные идеи. Кровавое воскресенье подтвердило указание В. И. Ленина о том, что царь является главным' тираном России. Вера в справедливость царя им же была расстреляна на Дворцовой площади. 9 Января1 явилось причиной роста революционного движения* пролетариата по всей стране, в которое вовлекалось и крестьянство. Развернувшиеся забастовки перерастали в прямые вооруженные выступления. Доведенные до
отчаяния рабочие брались за оружие. Началась репо-люцня.
Большевики, руководимые В. И. Лениным, в комитетах РСДРП, организованных почти во всех промышленных центрах России, вели огромную работу по разъяснению массам происходящих событии, призывали к свержению самодержавия, становились во главе масс.
Перед русским народом вскрылась вся несостоятельность царского правительства, преступность затеянной войны. Сплошные неудачи, вызванные бездарностью и продажностью военного командования, приносили все новые поражения на суше и на море. Первая Тихоокеанская эскадра была разгромлена, ее остатки бездействовали. Японский флот окончательно утвердил господство на море. Громовым ударом для русского флота явился бой 13—14 мая в Цусимском проливе второй Тихоокеанской эскадры с японским флотом. Русские матросы проявили в этом сражении храбрость и самоотверженность, но офицерство на ряде кораблей позорно струсило, поставив личную безопасность превыше всего, превыше долга перед Отчизной. Лучшие корабли — броненосцы (линкоры) «Орел», «Император Николай I», «Адмирал Сенявин», «Генерал-адмирал Апраксин» были захвачены японцами почти без боя.
Несмотря на беззаветную храбрость солдат, матросов и отдельных офицеров, Россия терпела поражение за поражением. Царский трон закачался на волнах народного гнева.
— Слишком ветхое суденышко для такого плавания!—говорил Руднев.
Дворцовые чиновники были охвачены растерянностью. Многие сановники страдали в эти дни бессонницей или мучились кошмарами. Сам Николай иногда выбегал ночью из спальни, истерическим голосом звал дежурного флигель-адъютанта и спрашивал о состоянии охраны дворца, о положении в Петербурге. Руднев с трудом скрывал отвращение, глядя на жалкого, осунувшегося «самодержца всероссийского».
