Улыбка фортуны - С Мюге

— А нельзя его использовать без выездов в поле?

— Ну что Вы! Он один из тех специалистов, чья деятельность направлена именно на практику сельского хозяйства. Да и в свете последнего Пленума ЦК КПСС…

— Ну конечно, я понимаю. А академик Скрябин может написать ходатайственное письмо?

— Разумеется.

В тот же день я обратился к Скрябину:

— Константин Иванович, в Министерстве социального обеспечения готовится закон, по которому инвалидам войны будут давать мотоколяски для использования их в служебных целях. Не могли бы Вы написать такую бумажку? Я черновик составил.

— Конечно, если требуется.

— А может, ее лучше «пропустить» через Президиум Академии Наук?

— Это затянет дело. Впрочем, я как член Президиума АН могу написать это письмо на их бланке.

Через неделю меня вызвали в Министерство социального обеспечения. Шел я туда смущенным. Ведь я говорил о Мюге в третьем лице, а тут выяснится, что ходатай и заинтересованное лицо — одно и то же. Но опасения были напрасны, так как принял меня заместитель министра. Он стал спрашивать, какие у меня есть дефекты, кроме глаз. Когда я сказал, что у меня отшибло в войну пятку и что врачи подозревали эндартериит, он просветлел:

— Знаете, у нас есть строгое решение давать мотоколяски только безногим или приравненным к ним, не делая никаких исключений. Ведь достаточно создать прецедент, как забросают просьбами. Нам гораздо проще изменить расписание болезней, инструкции для ВТЭКов, чем сделать исключение. Я думаю, что мы так и поступим.

Еще через неделю я получил письмо из Московской Врачебной Трудовой Экспертной комиссии (ВТЭК), где говорилось:

«В связи с изменением требований для получения мотоколяски, просим Вас явиться для обследования». Инструкция была подогнана под мой случай, и коляску я получил, а вместе с ней и право на ее вождение.

К 25-летию окончания войны Верховный Совет издал указ о дополнительных льготах инвалидам войны. Там, в частности, говорилось, что инвалиды, не имеющие конечностей, имеют право бесплатного проезда на всех видах городского общественного транспорта по всей территории СССР. Билеты давались пожизненно.

Жена как-то пошутила:

— Вот получил ты как безногий коляску, теперь можешь и билет получить.

— А почему бы и не попробовать?

…Я подошел к окошечку, где выдавались такие билеты, и спросил:

— Если бы я потерял проездной билет, что бы Вы с меня потребовали для выдачи дубликата?

— Книжку инвалида Отечественной войны, паспорт и врачебную справку о том, что у Вас нет ног.

— Ну, инвалидная книжка и паспорт — вот они. А может, достаточно удостоверения, что у меня есть мотоколяска, которую выдают только безногим? Разве это не доказательство отсутствия ног?

— Годится… Заполните этот бланк.

Самое, на мой взгляд, в этой истории удивительное заключается в том, что, пока я мысленно конструировал автомобили, охладел к этой затее, предпринимал хлопоты относительно мотоколяски учился и сдавал экзамены на права вождения, была выпущена новая модель мотоколяски, по внешнему виду такая, какую я видел во сне. Ее-то я и получил.

Снова конфликт с властями

В 1968 году события развивались своим чередом.

В январе начался суд над Галансковым, Гинзбургом, Добровольским и Дашковой. Мы с женой находились у закрытых дверей здания суда, где филеры фотографировали собравшихся. Я подписал письмо с протестом против того, что подсудимых держали под следствием больше допускавшихся законом девяти месяцев.

В феврале без законных на то оснований посадили в психиатрическую больницу моего друга А. С. Вольпина. Математики, сначала два академика, а потом еще 99 человек, написали жалобу министру здравоохранения. Второе письмо должна была передать и министерство Ира Кристи.

Поскольку она состояла на учете в психиатрическом диспансере, друзья опасались, как бы ее во время подачи письма не изолировали. Поэтому я и еще один товарищ решили ее сопровождать.

Министерство здравоохранения находится недалеко от дома на улице Горького, где жил К. И. Скрябин. К нему ехал шофер (вез почту), и я попросил подбросить и меня. Когда шикарная машина академика подкатила к подъезду министерства и я из нее вышел, в дверь входил заместитель министра. Приняв меня за важную птицу, он провел меня к себе в кабинет и стал расспрашивать, зачем я приехал. Я уклончиво начал объяснять. Он, сообразив, что я от академиков, написавших первое письмо (которое они уже получили), сообщил успокаивающие вещи: создана специальная комиссия и так далее. Я не стал его разубеждать в степени своих полномочий и пошел к выходу встречать Иру. Она, как всегда, опоздала, заставив нас с товарищем поволноваться. Потом мы копии письма отнесли в Прокуратуру СССР и Главному психиатру Москвы.

Обо всем этом мне пришлось рассказать в ГЕЛАНе и вот почему. В райком собрали секретарей всех комсомольских организаций. Была беседа какого-то полковника из КГБ. Он говорил о бдительности и, в частности, о подписантах. Дескать, есть люди, которые под видом коллективных писем пишут прокламации. Письма эти по адресу не отправляются и пишутся одним человеком, который подставляет ряд фиктивных фамилий. Наш секретарь комсомола пересказал этот доклад в коллективе лаборатории. И я стал опровергать версию о том, что письма не отправляются по адресу. Мне сначала не верили, тогда я и поделился собственным опытом.

21 августа 1968 года был суд над А. Марченко. Речь прокурора вызвала возмущение в зале. Когда он сказал, что Марченко, менявший работу грузчика, на языке стахановцев 30-х годов назывался бы летуном (Марченко после освобождения из лагерей был почти полным инвалидом, ему отказались делать операцию на черепе, так как содержание гемоглобина в крови не превышало 28 %), сидевший рядом со мной Дремлюга выкрикнул: «Дурак!», а у меня вырвалось: «Подлец!». В зале сидели оперативники, и меня в перерыве милиционер отвел в соседнюю комнату, где группа людей в штатском, явно распорядителей процесса, учинила мне неофициальный допрос.

— Вы вели себя во время речи прокурора вызывающе.

— Простите, я увлекся спором с соседом и не слушал прокурора.

— Но Вы выкрикнули слово «подлец», когда прокурор говорил о летунах.

— Я не слушал, о чем он говорил, так как не только увлекся разговором с соседом, но и вспылил, когда он меня назвал дураком.

— И что Вы ему ответили?

— Не помню, что-то не очень вежливое, кажется, я его назвал подлецом. Но это сгоряча.

— Отведите его на автобусную остановку, — приказал «штатский» старшине милиции. — И чтоб его больше в зале суда не было.