Мужская работа (СИ) - Казаков Дмитрий Львович

— А если опять… ну… взрыв или еще чего? — я неопределенно помахал рукой.

Ладно, хочет он моих докладов, он их получит, и врать я не стану, только поведаю ему совсем обо всем — о том, кто поклялся задницей Гегемона, кто с кем переспал, кто с кем поссорился, и пусть он сам копается потом в этой куче информации, ищет алмазные зерна понятно в чем.

— Об этом я узнаю помимо тебя, — Геррат откинулся в кресле, потер руки. — Наверняка ты плохо понимаешь, с кем имеешь дело. Служба надзора обеспечивает выживание Гегемонии, она, а не армия, не расфуфыренные хлыщи при дворе, не толстосумы, готовые зарабатывать на всем, на крови, на боли, на войне… Только благодаря нашей ежедневной упорной, до пота работе все это держится вместе. Иначе все рассыпалось бы еще полвека назад, во время Мятежа Пятнадцати Планет, или во время переворота двенадцать лет назад, когда бунтовщики атаковали дворец и похитили часть тронных сокровищ… Бунтовщики из армии, и даже один линкор из первой шестерки!

Все линкоры, помимо названий, щеголяли еще и номерами, и наш «Гнев Гегемонии» был пятым. Первый, «Имя Гегемонии», считался лучшим, гвардейским, личным кораблем правителя, а первые десять могли похвастаться словом «Гегемония» в названии — «Сила Гегемонии», «Расцвет Гегемонии» и так далее.

Ну а первую шестерку создали по одному проекту когда-то очень давно.

— Поэтому служить нам, работать на нас — большая честь, — продолжал трибун. — Куда более почетно, чем убивать несчастных варваров, вся вина которых в том, что их планета имеет стратегическое значение. Ну а кроме того работа эта выгодная. Ведь так? Вспомни, что я тебе обещал.

Ну да, обещал — избавить от Лирганы… которая и так уходит на повышение.

А еще обещал выставить меня виноватым, пособником бриан на борту линкора, посадить в кутузку.

— Помню, — сказал я, делая вид, что восхищенно внимаю.

Он назвал меня умным, но себя наверняка считает еще более умным, и думает, что способен уболтать меня, задурить голову и убедить в чем угодно.

— Ладно, жду первого доклада сегодня, — Геррат снова вздохнул, и я понял, что он и правда устал, и вряд ли спал последние ночи. — Ты захватил инструменты, я надеюсь?

— Да…

Услышав просьбу явиться на допрос с инструментами, я не особенно удивился — уж если полевые офицеры знали, что я ремонтирую всякую всячину, то контрразведчику сама Бабушка Гегемона велела.

— Тогда вот, — он встал и отправился к сейфу в углу.

На этот раз он вытащил оттуда не чайник и вазочку с орехами, а обычный автомат, точно такой же, как у меня, только менее ухоженный.

— Заедает при спуске, — сказал Геррат. — Конкретно неудобно. Посмотри, что там. Конечно вряд ли мне придется снова идти в бой, но все же…

Я кивнул и склонился над положенным на стол оружием.

Все понятно, обычная поломка — грязь набилась, ее вовремя не вычистили, и все, механизм пришел в негодность, теперь надо менять целиком, от рычажка до замыкателя цепи, который и производит выстрел; но я за последний месяц разобрал не один автомат и накопил достаточное количество запасных деталей.

Я достал отвертку и принялся откручивать крепления.

— Знаешь, как тебя называют за глаза? — спросил Геррат, наблюдавший за моими действиями.

— И как?

— Оружейником.

О да, это слово я слышал от Равуды, но тот произнес его с презрением, а я не обратил внимания. Ну пусть называют как хотят — мне без разницы, лишь бы в спину не стреляли и ножом в пузо не тыкали.

— Готово, — буркнул я через пять минут.

— У тебя и правда талант, — Геррат взял автомат, подергал рычажок, чтобы убедиться, что с контактом теперь все в порядке.

Браслет на моем запястье звякнул, и над ним вспыхнула окруженная золотыми блестками тройка. За небольшой ремонт я получил как раз столько баллов, чтобы перевалить за пять тысяч опыта и перебраться в третий класс.

Неужто и правда работать на Службу надзора так выгодно?

Столб алого пламени вырвался из чащи в полусотне метров от меня, ударился в борт линкора и бессильно расплескался по броне. Не знаю, чем проделали дыру бриан, когда прорвались внутрь, но явно не тем оружием, которое они использовали на поле боя.

Я поправил шлем и сплюнул.

Несколько самолетов пронеслись на бреющем, рассеивая по лесу мелкие бомбы. Загромыхало, с шумом начали валиться деревья, в хвост одному из летательных аппаратов ударила ракета, и он закувыркался, с воем пошел в сторону, грянулся оземь где-то за чащей, там поднялось облако взрыва.

Да. у нас была авиация, танки, бортовая артиллерия, но в мышиной возне вокруг линкора, которую нам навязали, все это нельзя использовать в полную силу, и пока мы оборонялись. Сидели почти сутки в настоящих окопах, точно в первую мировую, и отводить нас никто не собирался.

Соратники мои держались на расслабоне, я — вообще не пойми на чем.

— Ради чего эта война, как думаешь? — спросил Макс, вскрывая упаковку сухпая.

Мне от усталости даже есть уже не хотелось, только спать.

— Ради бабла и власти. А ради чего еще они бывают?

— Не спать! Не спать! — из-за поворота окопа выскочила Лиргана, пригнувшись, рванула в нашу сторону. — Через пять минут артподготовка, а потом общая атака! Готовимся, дерьмоеды чертовы!

Макс принялся запихивать в рот плитку из дробленых орехов, и изюма, грязные щеки его задвигались. Я потянулся к фляжке — не столько попить, сколько прополоскать рот, где скопилась вязкая горькая слюна.

— Атака, — сказала Диль, когда центурион убежала прочь. — Как мне все это обрыдло. Почему я не могла просто жить дома, как другие, о блаженный и просветленный Гегемон? Растить детей… — и она забормотала молитву, сложив руки ковшиком и прижав к лицу.

— Мы у тебя вместо детей, подруга, ха-ха, — буркнул Макс. — Непослушные — ужас! Зато любим тебя… Как сказал Ленин — любовь есть двигатель пролетариата на дороге к победе…

— То-то я носы вам вытираю, — она опустила руки, и широкое, некрасивое лицо осветилось улыбкой, желтые глаза засияли. — Ладно хоть не задницы, упаси меня Гегемон.

— А могла бы? — спросил я.

Диль показательно нахмурилась.

— Всех бы вас мужиков, да убить, — пробормотала она, но я знал, что в шутку. — Счастье, что тут, в армии, готовить не надо, стирать, за едой ходить, и все прочее делать… Но я бы лучше делала.

И она погладила себя по серо-фиолетовой щеке, по тому месту, где виднелся крохотный шрам, оставшийся от ее последней встречи с мужем, когда она его и прибила.

— Ничего, все у тебя…

Но тут орудия линкора громыхнули так, что я мигом оглох, а слова застряли в глотке. Земля подпрыгнула, точно у нее началась отрыжка и она собралась извергнуть нас из той узкой щели, где мы спрятались.

Рев, грохот, тяжелые удары — это продолжалось минут пятнадцать.

— Вперед! — закричал Йухиро, когда наступила тишина.

Я выглянул из окопа, и убедился, что в лесу появились настоящие просеки. Выбрался из окопа чуть ли не последним, и тут же едва не споткнулся — сил не было вообще, на бегу меня шатало.

Но нет, я не приму расслабон, не приму!

На бегу я ухитрялся стрелять, хотя не видел в поломанных, искореженных зарослях никого. Ветка хлестнула по лицу, под ногами зачавкал сырой мох цвета поноса, гнилостная вонь пощекотала ноздри, и почти тут же я почти вступил в кровавую кашу, недавно бывшую разумным существом.

От бриан уцелела только голова, улыбавшаяся мне из зарослей.

В кустах впереди мелькнуло что-то серо-зеленое, цилиндрическое, и я опознал громадную трубу на колесах, лежащую на боку — штурмовой огнемет или что-то подобное. Экипаж из двух бриан нашелся рядом с машиной, на земле, оба мертвее поэта Пушкина.

Справа застрекотали выстрелы, я пригнулся и побежал туда.

Упал на землю рядом с Йухиро и попытался рассмотреть, кто там и в кого стреляет.

— Принесли мы очищающее пламя в мир сей, — заговорил тот, не глядя на меня. — Нечистые души покинут его, и возрадуются души чистые, замедлит свой неистовый бег Колесо Воплощений… За мной!