Из ворон в страусы и обратно - Анна Яковлева

– Скоро морозы начнутся, – прочистив горло, тонко заметил Рене.

– А? Да! – глупо поддакнула Нилка. – Скоро.

– Ненила, нам пора поговорить, – непререкаемым тоном заявил Рене.

– О чем? – Нилка продолжала выскребать несуществующий суп.

– Пора объяснить мне кое-что.

В соответствии с выбранным курсом Нилка прикинулась веником:

– Это ты о чем?

– О твоем звонке. Ты уже придумала, что ты мне скажешь?

– Хм! Когда это было! Уже не имеет смысла это обсуждать – поезд ушел.

– И все-таки. Я хочу услышать объяснение.

– А что объяснять? – заняла оборону Нилка. – Ты же все равно не приехал, когда был нужен.

«Отказал в последней просьбе умирающей, теперь строит из себя благодетеля, – продолжила она мысленно, – лицемер».

– Я не мог приехать раньше, – мягко возразил Рене, – ты же знаешь нашу работу.

– Знаю, – кивнула Нилка. Злость куда-то подевалась, Нилка почувствовала обиду. В горле моментально затвердел комок.

«Старый кентавр. В кого, интересно, он втюрился?» – непонятно почему вспомнила Нилка.

– Ты очень хочешь отсюда уехать? – Под линзами очков Нилка не могла рассмотреть взгляд Рене, но его голос… Голос вдруг оказался чувственным и глубоким и проникал в какие-то тайники души.

Растеряв воинственность, Нила призналась:

– Очень.

– Хорошо, – сказал Рене, – я помогу тебе, но при одном условии.

– Ну разумеется. – Нилка криво усмехнулась.

– Не торопись с выводами. Я всего лишь хочу, чтобы ты решила, кем хочешь стать.

Педантичность Рене убивала на корню всякую мечту, и Нилка разочарованно промямлила:

– Понятно.

– Что тебе понятно? – сдержанно поинтересовался Рене, и Нилка отчетливо почувствовала его несгибаемую волю.

Эта воля, как зловещий туман, расползлась по домику, заполнила все углы и тугим коконом спеленала Нилку.

– Я не знаю, что мне делать, – жалобно сказала она из кокона и спрятала лицо в ладонях.

– Никто за тебя этого знать не может, – непреклонно, без намека на жалость, сказал Рене. – Давай вместе рассуждать.

– Давай. – Нилка изобразила прилежную ученицу – все-таки не зря прослушала курс актерского мастерства.

– Ты готова на все, чтобы уехать из поселка?

– Да, – выдавила Нилка. Черт бы побрал тот звонок и этого сухаря француза.

– И ради этого ты согласна стать моей содержанкой?

– Я уже твоя содержанка, если ты не заметил, – с горечью сообщила Нилка, чем вызвала у Рене саркастический смешок.

– Насколько я знаю – еще нет.

Эта усмешка ударила Нилку, как пощечина.

– Я готова ею стать, – не щадя себя, жестко, в тон Дюбрэ, сказала она, – я готова стать твоей любовницей.

Господи, как она ненавидела его сейчас! Эти очки, эти тонкие поджатые губы и показательно выбритые щеки. И переплетенные пальцы.

– Так, с этим вопросом разобрались, – менторским тоном заключил Рене, – теперь второй вопрос: ты хочешь провести всю жизнь в содержанках?

Перспектива показалась Нилке убийственной, она вскинула на Рене злые глаза:

– Нет, конечно.

– Хорошо. – Рене расплел пальцы и принялся задумчиво теребить себя за ухо. – Тогда логично возникает следующий вопрос: чем ты хочешь заниматься, кроме того, что быть моей любовницей?

– Шить, наверное, – промямлила Нилка. Зануда Дюбрэ уже вынес ей мозг. И вообще все вывернул по-своему. Она же не в любовницы набивается. Она только хочет уехать из поселка. Если это можно сделать без постели – кто ж против?

– Ты неплохо рисуешь, – многообещающе начал Рене и тут же все испортил, – не достаточно хорошо для того, чтобы стать художником, но достаточно хорошо, чтобы стать художником по костюму. Если, конечно, тебя интересует история костюма. – Он выдержал паузу.

– Нет, история костюма мне как-то не очень…

Неожиданно для себя Нилка вдруг поняла, что слушает Дюбрэ затаив дыхание. Что ж, с этим не поспоришь: она действительно неплохо рисует. Это от отца, в свое время подвизавшегося художником-оформителем на метизном заводе.

– Хорошо, – понимающе кивнул Рене, – идем дальше. Ты училась на закройщика-модельера?

– На дизайнера-модельера. – Звучало так пафосно, что Нилка застеснялась.

Рене снова подергал себя за ухо.

– Ты помнишь Мерседес?

– Ну при чем здесь Мерседес? – простонала Нилка. – Почему ты не предлагаешь вспомнить Лагерфельда или Пако Рабана? Все-таки мужчины…

– Потому что ты с ними не знакома, – отрезал Рене, – не говоря об остальном… Так вот. Мерседес стала дизайнером-модельером только через двадцать лет упорного труда. А вы – странные вы люди. Двадцатилетним девушкам присваивать квалификацию «дизайнер-модельер» – это очки втирательство.

– Очковтирательство, – механически буркнула Нилка.

– Ладно, сейчас не об этом. Мерседес мне рассказала, как ты навела ее на мысль с лентами.

Нилка смутно припомнила что-то такое: после примерки луков она прикладывает подходящие по цвету атласные ленты к жилету и юбке…

– Просто они мне под руку подвернулись, – пробормотала она.

– Объясни, почему ты стыдишься своего таланта? – неожиданно рассердился Дюбрэ. – И как ты могла его разменять на паршивое дефиле?

– Ой, только не надо меня воспитывать! – ощетинилась Нилка, освобождаясь от гипноза речей ушлого Рене. Она-то, дура, думала, что лягушатник серьезно интересуется ее делами, а он просто удовлетворяет любопытство. Ничтожный человечишка!

– Я только одного добиваюсь: чтобы ты поняла, чего хочешь на самом деле, – веско сказал ничтожнейший, – провести жизнь здесь, работая швеей и рожая Вене детей, или создавать настоящие луки и завоевывать мир?

– Я уже один раз пробовала это сделать, – проронила с горечью Нилка, пропустив пассаж с Веней. – Валежанин меня тоже вербовал завоевывать мир.

Нилка сознательно и с удовольствием уколола Рене. Укол попал в цель.

По лицу Дюбрэ прошла судорога, он побледнел:

– Не путай меня с Валежаниным. Он заманил тебя в густой лес, как в «Сказке о мертвой царевне», и бросил, а я предлагаю тебе вернуться к началу и найти дорогу в этом лесу. И себя тоже найти.

– Какое похвальное знание русской классической литературы! – съехидничала Нилка.

– Прекрати этот гиньоль, – тихо попросил Рене, – мы говорим о твоей судьбе. Сейчас ты примешь решение и не отступишь от него, даже если еще какой-нибудь очередной смазливый проходимец будет тебя соблазнять короной и всем золотом мира.

В голосе Рене сквозила такая боль, что Нилка оробела:

– Какое решение?

– Еще раз спрашиваю: кем ты хочешь быть?

До чего настырный тип, – в изнеможении подумала Нилка, – прилипчивый, въедливый. Зануда.

– Слушай, какое тебе дело?

– Сначала ты ответишь на мой вопрос, – давил на Нилку Рене.