Хельмова дюжина красавиц. Ненаследный князь - Карина Демина

— Почему? — удивление Аполлона была искренним. — Маменька говорит, что в Познаньске Хельма лысого найти можно, не то, что невесту… она говорила, что сама меня повезла б, когда б было на кого лавку оставить. Вот я и…

— Сбежал.

— Ага! — он лизнул петушка. — Утречком до вокзалу… а там в вагон… и опаньки.

И опаньки… точно, полные опаньки, куда ни глянь.

— Аполлон, — Евдокия потерла виски, потому как мигрень, отступившая было, явно вознамерилась вернуться. — А деньги у тебя откуда?

— Так у маменьки взял…

— И билет ты купил?

— Ага…

— Хорошо. Замечательно просто… Аполлон, а здесь ты как оказался? В купе.

— Ну… я подглядел, куда вы садитеся… и как поезд стал, то и пришел. Хотел раньше, но проводник пущать отказался. Вот.

Какой замечательный человек, этот проводник. Евдокия мысленно пожелала ему долгих лет и здоровья, а еще огорчилась, что недавняя остановка вынудила проводника покинуть свой пост…

Впрочем, из сказанного Аполлоном она уловила одно: билет у него имелся.

— Аполлон, — она сделала глубокий вдох, уже догадываясь, что выпроводить потенциального жениха будет не так-то просто. — Ты должен уйти.

— Куда?

— К себе.

— Так… далеко… мы верст тридцать уже отъехали, — просветил Аполлон и, высунув розовый язык, лизнул безголового петушка.

— Я имею в виду, в тот вагон, в котором ты ехал. Понимаешь?

Он кивнул, но с места не сдвинулся. Напротив, поерзал и почти чистой рукой вцепился в диванчик.

— Не пойдешь?

…этого портфелем бить бесполезно.

— Не пойду.

— Почему? — ласково осведомилась Евдокия.

— Там душно… и жарко… и мухи летают.

— Словно духи… — всплыло в памяти не к месту.

— Не, просто мухи. Жужжат… а еще баба рядом едет, толстая и взопревшая, — продолжал перечислять Аполлон. На секунду он задумался, а после выдвинул очередной аргумент. — И коза.

— Взопревшая?

Евдокия чувствовала, что еще немного и позорно завизжит. Или в обморок упадет, не голодный, но самый обыкновенный, нервический, который время от времени приключается с любой девицей.

— Почему взопревшая? — удивился Аполлон. И тут же признался. — Не знаю. Я козу не нюхал. Просто коза. Беленькая… она на меня смотрит.

— Любуется, должно быть.

Евдокия присела и сдавила голову руками. Спокойно. Вот появится проводник, и ему можно будет перепоручить это недоразумение… в конце концов, Аполлон взрослый уже… и что с ним случится?

Что угодно.

Обманут.

Ограбят.

А Евдокию потом совесть замучит… но не терпеть же его до самого Познаньска?

— А хочешь, — Аполлон протянул руку и погладил Евдокию волосам. Ладонь его широкая была не особо чиста, и на волосах, кажется, остался карамельный сироп. — Хочешь, я тебе стихи почитаю?

— Про бабу?

— Про бабу… и про козу… ты не переживай, Евдокиюшка… вот доберемся мы до Познаньска…

…к следующему вечеру, когда Евдокия окончательно свихнемся.

— …и найдем тебе жениха хорошего… доброго… а мне жену.

— Тоже добрую?

— Ага… она мне собаку завести разрешит.

— А может, ты домой вернешься, — робко предложила Евдокия. — Без жены. И просто собаку заведешь?

Аполлон вздохнул. По всему выходило, что жениться ему не так уж сильно хотелось.

— Не, — ответил он, подпирая щеку пудовым кулаком. — Не выйдет. Мама сказала, что сначала надо жену завести, а потом уже собаку.

А маму он слушать привык.

И Евдокия, обняв портфель, в котором лежали документы, более не казавшиеся столь уж важными, закрыла глаза. Все наладится… непременно наладится… в конце концов, было бы из-за чего в панику впадать… это ж не пожар на прядильной фабрике, только-только отстроенной… и не мор, который на овец напал, отчего цены на шерсть выросли втрое… и даже не падение акций компании «Сильвестров и сыновья» на третий день после того, как Евдокия в оные акции четвертую часть свободного капитала перевела.

…подумаешь, жених…

…куда-нибудь да исчезнет.

Но Аполлон исчезать не собирался, он сопел, грыз петушка и собственные ногти, а еще время от времени порывался читать стихи.

— У бабы Зины жопа с две корзины! — громко, вдохновенно декламировал Аполлон, и от избытка эмоций, должно быть, стучал могучим кулаком по могучей же груди. Звук получался гулким, громким. — У бабы Нади рожа в шоколаде…

…издалека донесся тонкий гудок, надо полагать, той самой «Королевской стрелы», которую велено было пропустить, и «Молот Вотана» ответил.

— Баба Надя — соседка наша, — пояснил Аполлон и поскреб живот. — Она шоколады продает… втридорога… а меня не любит. Одного разу так разверещалася на всю улицу! Разоряю я ее! Пришел и пожрал… а я ж только одну конфетку попробовал! У нее шоколады не вкусныя! Она сахару жалеет.

— Ужас, — не вникая в хитросплетения Зеленой слободы, ответила Евдокия.

Ужас как он есть. Форменный.

«Королевская стрела» пронеслась мимо, грохоча и подвывая. И Аполлон, завороженный этаким небывалым зрелишем, примолк. Он подвинулся к самому окну, приник, щекой прилипши к стеклу, не дыша, глядя на мелькавшие темно-синие, с золоченым позументом, вагоны.

— Экая… она… маменька говорит, что королю хорошо.

— Почему?

— Королем родился. Другим-то работать надобно от зари до зари, — уверившись, что «Стрела» ушла и возвращаться не намерена, Аполлон от окошка отлип и даже попытался вытереть отпечаток ладони.

Рукавом.

— То есть, ты работаешь много? — уточнила Евдокия, поглядывая на дверь. Сейчас более, чем когда бы то ни было, она нуждалась в Лютике. Он найдет способ избавиться от Аполлона…

…он всегда находил способ разрешить проблемы, казавшиеся Евдокии неразрешимыми. Как правило, касались оные проблемы не финансов, но людей, общение с которыми у Евдокии не ладилось.

— Я? Я еще молод, чтобы работать, — Аполлон даже возмутился этаким предположением. — Успею за жизнь наработаться. Мама так говорит…

Ну да, ежели мама говорит…

…страшно подумать, что предпримет дражайшая Гражина Бернатовна, обнаружив побег драгоценного своего сыночка.

— Аполлон.

— Да? — он подался вперед, горя желанием услужить, если, конечно, услуга не потребует чрезмерных усилий. Все-таки здоровьем он обладал слабым, такое надорвать проще простого.

— Помолчи.

— Что, совсем?

— Совсем…

— И стихов не читать? — Аполлон насупился. Все ж таки не часто ему доводилось встретить благодарного слушателя. Все больше на жизненном пути, каковой сам Аполлон полагал нелегким, щедро пересыпанным терниями, и совсем реденько — звездами, попадались слушатели неблагодарные, норовившие сбежать от высокого слова.