Ложный король - Анастасия Соболевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– За языком следи, высочество, – ощерился государь Гирифора, будто его погладили против шерсти.
– А вот мне он хамить может. И где в этом мире, спрашивается, справедливость? А то что, Влахос? – как ни в чём не бывало отозвалось Дитя и сильнее сжало руку принцессы. – Придушишь меня, как кузину? А что скажет твоя Меланта? Её ты тоже душил? Или это она тебя этому научила? Это, кстати, его жена, – довело до сведения Ясны чумазое создание, – пять лет в плену у моего отчима в Ровенне денно и нощно тоскует о супруге, который, между прочим, перерезал всех ваших лучников, чтобы закрыть ворота перед вашей армией, когда касарийцы перейдут в наступление. А всё в надежде снова увидеть жену.
Пальчик с аккуратным глубоким ноготком нежно потёр плечо Ясны. Пожалуй, слишком нежно, чтобы не вызвать никаких сомнений в искренности слов Дитя насчет того, что девушки не по её… его части. Где-то в душе принцессы неприятно шевельнул колючей головкой червячок сомнений. Она сильнее вжалась в спинку кровати, желая отодвинуться от непонятного златокудрого существа, пахнущего вином, жжёным дурманом и эфедрой. Ладошка, обёрнутая рукой их высочества, дрогнула и стала липкой. Дитя, как хищник, мгновенно почувствовало испуг девочки и успело ухватить за запястье брезгливо выскользнувшую из его пальцев руку. Дёрнуло на себя.
– Оп!
Через мгновение Дитя уже взгромоздилось на Ясну, придавив ту всей массой своего тела и боевой одежды к сбитой кровати.
– Попалась, – растянулись в улыбке перечёркнутые шрамом губы. Голубые глаза внимательно осмотрели лицо принцессы, каждую чёрточку от линии роста волос до тонкой шейки. Тёплое, сиплое дыхание неприятно заскользило по коже. Лохматая золотая головёнка улеглась рядом с её головой на подушку. Грязный лоб упёрся в шейку, оставив на коже принцессы жирное угольное пятно.
– И вовсе они не похожи, Влахос, – надуло губы Дитя. – У Данки и глаза умнее, и нос конопатый, а тут и полюбоваться нечем. Кожа фарфоровая, как у куклы, и глаза, как стекляшки. Мне на твоём месте тоже приглянулась бы вторая.
– Замолчи.
– Но кому-то нравятся и куклы. Дело вкуса, дело вкуса.
Рука Дитя как-то совсем по-хозяйски заиграла с завязкой у груди принцессы. Та безропотно терпела неприятные прикосновения, не дыша, не двигаясь, даже не пытаясь одёрнуть задравшееся одеяло, которое полностью обнажило её ногу по самое бедро.
– А чего ты дёргаешься? Говорю же, не съем я тебя. Думаешь, я вру?
В переливчатых глазах сверкнула злоба.
– Нет, – испуганно прошептала Ясна, пытаясь вдохнуть под навалившейся на неё тяжестью.
– Это приятно, – Дитя улыбнулось, но глаза его остались такими же злобными, будто оно готовилось выхватить из-за пояса Перо и вонзить его ей в шею. Вдруг выражение чумазого лица изменилось. Дитя невинно, как целуют дети, чмокнуло Ясну в губы и село, оставив трясущуюся от ужаса девочку в покое.
Не девчонка. Нет. Нет, не девчонка. Ничего женского ней… в нём… в этом человеке нет. Совсем нет. И голос. Голос ну точно мужской. Как у парня, юного парня, совсем молодого. «Это приятно» – голос был низким, грудным, бархатистым, совсем не скрипучим и надломленным… Или всё-таки нет?
Дитя снова заговорило, повернувшись к кузине спиной, будто наигралось и потеряло к ней всякий интерес.
– Как дела в темнице? До отца слух дошёл, что эвдонцы опять кому-то морду набили. Этот Марций и его брат какие-то бешеные, и дружок их Войкан им под стать. Их бьют – они буянят, их жгут – они выламывают двери, их племя убивают – они раскалывают черепушки стражникам, как орехи, – вся женственность позы их высочества, манера говорить и поведение вдруг изменились, явив кузине и предводителю Ловчих настоящего мальчишку, не слишком серьёзно обеспокоенного положением дел в казематах. – Уговариваю отца не слушать советов охочей до кровавой расправы бабули начать морить их голодом. Иларх, их папаша, говорят, как узнал, что сыновья его в плен угодили, одному касарийцу зубами шею прокусил, о как. Того и гляди эти рыжие черти от голода обозлятся так, что разнесут Туренсворд по кирпичикам от фундамента до самой кровли или вообще затащат кого-нибудь к себе в камеру и сожрут вместе с костями.
– Мятежники, – без особой заинтересованности в разговоре ответил Влахос. – Что от них ещё ждать?
– А мне они нравятся. «Самые страшные мятежи вспыхивали на Эвдоне». Ни убавить, ни добавить. А моей бабке неймётся их всех обезглавить одного за другим, как курей. Дай ей волю, так она половине Ангенора головы посечёт, как тем кожевникам, на которых она тогда тебя с легатом натравила. Ты хоть понял, что это была подстава, нет? А ещё мне в вину ставит жестокость. Но я-то убиваю на войне, а не сидя на подушках и не прячась за чужой спиной.
– У тебя всё?
– У меня нет, а у тебя? Вижу я, как на кузину смотришь, ждёшь, когда же я уйду. Хочешь продолжить допрос с пристрастием? Ты от неё ничего не добьёшься. Погляди на неё. Ты бы доверил ей государственную тайну? Нелле мне такого о ней понарассказывала – я ей и за канарейками Петры ухаживать не доверю. Вот сестра её была интересная штучка, а эта только ревёт и боится. Поверь, если бы она знала, где Грот, она бы сказала, не посмотрев, что там прячутся мама и папа.
Ясна ответила на обвинение молчанием. Гарпия довольно хмыкнула и, отодвинув одеяло, положила руку кузине на колено. Ясна попыталась подобрать ноги, отделавшись от неприятного прикосновения, но Дитя сильнее придавило её колено к кровати и подтянуло к себе за щиколотку. Тонкие пальцы заскользили по голени.
Ясна правильно расценила этот жест и перестала предпринимать попытки стряхнуть с себя руки чумазого уродца, вызывающие у неё равные по омерзенью ощущения с тем, как если бы по её ноге крался огромный паук.
– А у нас завтра назначена казнь, – скучающим тоном сказало Дитя. – Трое лучников и Гаал, их командир. Не знаю, зачем оно отцу, вообще он не любитель множить трупы, но догадываюсь, что за поводок его дёргает Улисса. Она уже все уши ему прожужжала, что это необходимо для устрашения пленников, беглецов, Ангенора.
– Не надо Гаала, – прошептала Ясна.
Дитя обернулось. Выражение чумазой мордашки стало жутеньким.
– Надо. Не хочешь его смерти, можешь его заменить. Знаешь, что эти четверо сделали накануне? Убили стражника, что их охранял, свернули шею так, что тот увидел свой позвоночник, выбрались из темницы, прокрались на нижний ярус кухни и спрятались в бочках с вином, помышляя покинуть замок, когда их вывезут в винокурню, вот только накрылся их план медным тазом, когда Огненосцы заметили, как одна из бочек шевельнулась, когда погрузили её на повозку. Глядь, а бочки-то тяжёлые, хоть и пустые. Тут их и поймали. Теперь их казнят. Хочешь знать, как? Троих посадят в те же бочки и зальют вином по самый край, пока не захлебнутся, а как начнут биться в агонии, их подожгут.
Ясна всхлипнула и вытерла слёзы.
– Почему троих? – не понял Влахос.
– Потому что Гаала отец решил казнить чуть позже – его повесят как зачинщика, чтобы он перед казнью посмотрел на смерть своих парнишек. Но казнят его, к сожалению, быстро. Отец распорядился, чтобы узлы на виселице завязали так, чтобы петля, когда откроется люк и тело рухнет вниз, сразу сломала ему шею.
– Почему его казнят так? – поинтересовался Влахос, сам не понимая, зачем ему это надо. –
