«Если», 2008 № 02 - Журнал «Если»
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я объяснил и предложил спуститься в холл: может, хотя уже и поздно, где-нибудь работает буфет и там есть кофе?
— Кофе я тебе сделаю здесь, — отрезала тетя Женя. — А потом мы найдем Олега и поедем к нему.
— Как мы его найдем? — возразил я. — Милиция сейчас его ищет…
— У них свои методы, — сказала тетя Женя и передала мне записную книжку, открытую на странице с буквой М. — Свяжись с Мироном. Пошли эсэмэс, дешевле будет.
Я послал сообщение, и уже через минуту звякнул ответный сигнал.
«Где вы сейчас? Как Е.А.? Нашли Н.Г.? Нужна помощь?»
Я сообщил о нашем местонахождении и задал вопрос, который повторяла мне над ухом тетя Женя:
«Что Вам известно об Олеге Старыгине, учившемся с Вами на курсе?»
Последовала минутная задержка. Тетя Женя вцепилась обеими руками мне в плечи, ощущение было таким, будто на меня села хищная птица, готовая вонзить острый клюв мне в темечко, если я не смогу сделать того, что нужно, сейчас, немедленно…
«Старыгин работает у нас по совместительству. Отдел земного магнетизма. Живет в Дальнем, 70 км от П., станция Института геофизики РАН, занимается исследованием магнитных полей вулканов».
«Каких?»
«Кизимен. У ИГ станция в 4 км от турбазы Тумрок».
«Скорее всего, — написал я, — Н.Г. собирается подняться на вулкан. Завтра утром. Понимает, что позже его могут остановить».
«Остановить, — написал Мирошниченко, — его могут в любой момент, свяжусь с директором ИГ, он отдаст распоряжение».
«Не нужно», — написал я.
Почему? Конечно, его надо остановить. Если Старыгин сам этого не понимает, если Н.Г. ничего не сказал старому приятелю о своем самочувствии, надо его предупредить… Похоже, Старыгин собирается отпустить Н.Г. одного. Вероятно, считает, что это безопасно. Возможно, геофизики поднимаются на сопку каждый день и не видят в этом ничего экстраординарного. Н.Г. нужно остановить. Но я написал «нет» и готов был повторить.
«Н.Г. знает, что делает, — набирал я. — Но нам с Е.А. необходимо быть на базе ИГ как можно быстрее. Это можно организовать? Есть в П. машина института?»
«Выясню, — коротко ответил Мирошниченко. — Ждите».
— Ты правильно сделал, — пробормотала тетя Женя. — Ты молодец, Юра, ты все сделал правильно.
Звонок. Я не сразу понял, что звонит моя мобила — тетя Женя раньше меня схватила лежавший на тумбочке аппарат.
— Да, — сказала она. — Это… да.
Она слушала молча, поджав губы и переводя взгляд с предмета на предмет, будто не могла сосредоточиться ни на разговоре, ни на окружавшей нас реальности.
— Это капитан? — спросил я, но тетя Женя даже не посмотрела в мою сторону.
— Хорошо, — сказала она. — Мы подождем. Только… Это быстро?
Наверное, ей сказали «да», потому что на ее лице появилось умиротворенное выражение, тетя Женя всхлипнула — кажется, неожиданно для себя самой — и аккуратно положила телефон на столик.
— Кто? — спросил я. — И что?
— Мирон, — сказала тетя Женя. — Они поехали вчера на базу у Кизимена. С континента привезли оборудование, которое надо было переправить…
— Мирон выяснил это за десять минут? — недоверчиво сказал я.
— Ну да. Позвонил, видимо, начальнику Камчатского отделения.
— А тот все помнит наизусть, — продолжал сомневаться я. Зачем? Ну, знал начальник все заранее, это очевидно. Не мог Старыгин без его ведома привезти на базу хоть старого, хоть нового знакомого. Старыгин везет известного астрофизика. Столичному космологу интересно, как выглядит вблизи знаменитый камчатский вулкан.
Все они продумали заранее — Н.Г. и Старыгин. Договаривались не по телефону — тетя Женя знала бы, она сама проверяла и оплачивала счета. Они не общались по электронной почте — то есть не общались по известным мне адресам Николая Геннадьевича. Ну и что? Н.Г. открыл адрес, скажем, на Яндексе или Рамблере, да где угодно, есть десятки возможностей, в том числе самых неожиданных, и никакой эксперт никогда…
Почему тогда записки, которые я прочитал, лежали там, где их можно было легко найти? Теперь я это понимал, пожалуй. Николай Геннадьевич не хотел, чтобы мы с тетей Женей (впрочем, думал он наверняка только о своей Женечке, а не о том, что я стану помогать ей в поисках) долго блуждали в потемках. Записки и рассчитаны были на то, что тетя Женя прочитает их первой, поймет все, как надо…
Она действительно поняла?
— Ты действительно понял? — спросила она.
— Насчет разума планеты? — спросил я.
— Два старых дурака, — пробормотала тетя Женя. — Подожди, я до тебя доберусь!
Она имела в виду Старыгина или своего мужа?
Телефон опять запиликал, мы оба потянулись к трубке, но тетя Женя, естественно, меня опередила. Впрочем, капитан говорил так громко, что я все слышал.
— Не разбудил? — поинтересовался он.
— Вы думаете, я могу спать? — агрессивно удивилась тетя Женя.
— Старыгин увез вашего мужа на базу геофизиков у вулкана Кизимен. У них своя вертушка.
— Вертолет? — переспросила тетя Женя, и лицо ее окаменело. Вертолеты она ненавидела. Эти штуки слишком часто падали. Как-то она при мне сказала Николаю Геннадьевичу, глядя на экран телевизора: «Ни за что не полечу на вертолете. Видишь, как они бьются?» На что Н.Г. ответил: «Глупости. Пешком опаснее — водители несутся, как угорелые».
— Вертушка туда летит час с минутами, — гнул свою линию капитан. — Я выяснил: рано утром геофизики прилетят в Моховую, что-то им нужно забрать. Это недалеко за городом, так что, если хотите…
— Хотим, — немедленно отозвалась тетя Женя.
— Хорошо. Тогда будьте готовы к семи часам, за вами заедет машина.
— Да.
— Значит, в семь, — сказал капитан и отключил связь, не попрощавшись.
— Если ты догадался, — помолчав, сказала наконец тетя Женя, — просвети меня. Время есть. Молчать не могу. Говори, пожалуйста.
Мне тоже надо было выговориться — может, я вообще все неправильно понял, и тетя Женя права, когда думает, что у ее Коли не прошли остаточные явления после той страшной ночи.
— Минимальное воздействие, — сказал я. — В космологии это тоже очень важная вещь. Я читал о реликтовом излучении… Вроде реликтовое излучение совершенно равномерно по всему небу, да? И вдруг обнаружились очень маленькие отклонения. На тысячные доли процента…
— Десятитысячные, — поправила тетя Женя.
— Тем более. И оказалось, из-за таких микроскопических отклонений приходится менять всю теорию Большого взрыва.
— Не всю, положим, — недовольно сказала тетя Женя, — но в теории инфляции…
— И о семинаре вы рассказывали, когда американец приезжал, а Николай Геннадьевич задал вопрос. Это с тех пор он говорил, что потерять научную репутацию можно мгновенно, а чтобы восстановить, бывает, и жизни не хватит?
— Да, — сказала тетя Женя. — Репутация, авторитет — для Коли вещи, наверное, не самые главные в жизни, но без них в науке делать нечего.
— Да… Хочу сказать, что, мне показалось, Николая Геннадьевича всегда занимали любые малые влияния. Малые магнитные поля в потоках вещества… Малые флуктуации в магнитных полях пульсаров… Минимальные отклонения от средней плотности во Вселенной…
— Ты хорошо изучил Колины работы, — сказала тетя Женя с уважением. — Я и не подозревала.
— Нет, — признался я, — не изучал я его работы. Посмотрел заголовки, сопоставил… С гомеопатией этой, извините.
— Да чего там, — пробормотала тетя Женя. — Коля и к гомеопату согласился пойти, потому что…
— Понимаю, — перебил я. — Когда Николай Геннадьевич пришел к идее, что жизнь может зародиться в космическом пространстве? Ну, в газе? Межзвездном, межгалактическом…
— Это не Колина идея, — сказала тетя Женя. — Гипотеза панспермии. Викрамасинг. Пятидесятые годы. Жизнь могла зародиться в межзвездных облаках, когда галактики были молодые, стало взрываться первое поколение звезд. Миллиарды сверхновых, огромное количество тяжелых элементов, и все это ушло в облака…
— Вот-вот, — подхватил я. — Именно тогда возникла жизнь во Вселенной. В космосе. В туманностях. А потом эти молекулы попали на Землю.
— Да, — сказала тетя Женя. — Четыре миллиарда лет назад. Земля была молодая, горячая, атмосфера совсем не похожа на нынешнюю, никакого кислорода. Зато много меркаптанов, тиолов, аминов, эфиров…
— Так вы с Николаем Геннадьевичем это все-таки обсуждали? — вырвалось у меня.
Тетя Женя посмотрела на меня удивленно:
— Конечно.
— Тогда почему же вы… — я не знал, как точнее сформулировать, чтобы не обидеть ее.
— Мы это давно обсуждали, — грустно сказала тетя Женя и отвернулась к окну. — Еще в конце восьмидесятых.
— И тогда Николай Геннадьевич уже говорил о живой атмосфере?
— Конечно. Химический состав воздуха четыре миллиарда лет назад был очень близок к составу межзвездной среды. А плотность гораздо больше — в сотни миллиардов раз больше, чем в пространстве. Но все равно в атмосфере «живые» молекулы возникнуть не могли, а в облаках — да, потому что облака освещались голубыми гигантами с нужным распределением облучающих фотонов, а Солнце — желтый карлик, и его энергии недостаточно.
