Мир всем вам - Артур Чёрный

Но какой ценой пришлось мне поверить в любовь!

…Я едва пережил первый свой месяц. Едва дотянул до весны. Каждый, приходящий на землю день, задавал мне один и тот же вопрос: "Для чего ты еще живешь?"

Для чего? — мне обязательно нужно было дать на это ответ.

Я думал, мне поможет весна. Ведь только она способна возвратить радость. Она — лучший провожатый из государства черной тоски. Откуда я это знал? Не помню. Кажется, тоже вычитал в какой-то глупой книжонке…Вот оно — моё горе! Вот, кто сбил с дороги меня — проклятые школьные библиотеки, в которых я перепутал, в каком мире живу. В книжном или земном. И вот здесь в Грозном жизнь впервые спустила меня на землю. И я увидел, что весна — это лишь грязь, лишь вонь оттаявших нечистот. Самое паршивое время в году. Ведь даже осень и та неразлучна с печалью. А у моей весны нет и простой надежды…Я свалился в такие бездны, настолько пал духом, что однажды понял: мне никогда не найти ответ на вопрос "Для чего я еще живу?"…Так стоит ли жить вообще?

Если раньше я писал предсмертные письма, то ничего не стал делать теперь. Прошли годы и он, наконец-то, умер во мне, тот маленький наивный романтик, когда-то переживавший, что ему откажет военкомат. Теперь меня мало волновало, что после скажут друзья, сколько дней или лет будет лить слезы родительский дом. У меня не было столько слов и бумаги, чтобы что-то им объяснить. Как и не было другой дороги из Грозного, кроме как на тот свет. Ведь я чувствовал, ведь я знал, что и в этот раз выйду отсюда живым. А, значит, вернусь сюда вновь. А значит, всё начнется сначала: унылые коридоры медицинских комиссий, немые упреки врачей, внимательные — не скрыть ничего — глаза мамы, скорые, как жизнь, самолеты, медленные, как день, поезда, бесприютные аэродромы Моздока, непролазная грязь Ханкалы, и снова Грозный, а может Шали, а может Шарой…

Не могу больше!!! Не могу!!!

О чем же я думал, сидя на заднем дворе отдела, с единственным патроном в патроннике? Поздним мартовским вечером, когда нажимал на курок своего автомата. Да, ни о чем. Всё было давно передумано. Помнится, я удивился лишь одному: оказывается, это не требует большого умения — стрелять себе в голову. Нужно лишь сунуть под челюсть ствол и упереть в землю приклад. И всё. Главное, ни о чем не думать, иначе дрогнет рука…И все-таки я подумал. Мысль, что так и не стала последней, звучала: "Курок вниз".

Но он предал меня, мой автомат — друг и брат, о котором я заботился больше себя. Он лишь наколол капсуль, но не выплюнул пулю…Обычная осечка, которая погубила сотни жизней, но сохранила одну.

Не вставая с земли, поднеся к лицу ствол, я безумными глазами смотрел в черный его провал, пожалевший свинца. Я ничего не видел и не слышал вокруг. У меня заложило уши от едва уловимого звука осечки… Можно было пристегнуть валявшийся рядом рожок, но у меня уже дрожали пальцы. Можно было попробовать еще раз, но я уже захлебывался от слез… Я сидел один на заднем дворе отдела, подальше от фонарей и постов. Сидел и плакал от горя, что никакой я не хозяин своей судьбы. Что только обычный раб, над которым глумится жизнь. Потому, что даже когда я решил от нее избавиться, она просто подменила патрон.

Кто же вмешался тогда? И для чего? Ведь я не приглашал Господа на этот пустынный двор. Потому что никогда не верил в него. Не ходил в церкви, не исповедовался, не ждал никакого прощения.

Да, нет. Никто не вмешался. Просто я — неудачник! Безвольное существо, которое, имея при себе руки, не способно дважды нажать на курок.

…В тот вечер я узнал, что думает перед смертью самоубийца. Никакого пафоса, никаких высоких материй. Все очень просто: "Курок вниз".

…Интересно, когда я буду умирать в следующий раз, какая мысль будет последней?

И вот мне пришлось придумать любовь. Что-то подсказало мне, что если я не могу жить один, то нужно кого-то позвать в свою жизнь. Женщину. Ту, ради которой можно отказаться от следующей дуэли со своим автоматом. И ей совсем не обязательно знать об этой любви. Она должна быть и ничего больше. Как бывают на небе звезды, как случается у людей и горе, и счастье. И я нашел эту женщину. И мне действительно сделалось легче…

Но не могла существовать вечно выдуманная мною любовь. Её ведь никогда не было, она ведь никогда не являлась в Грозный. И вот ее подменила привычка. Привычка обходиться без любви. Однажды я вспомнил, что так уже было раньше, что если нет любви, можно жить без нее. И от её отсутствия вовсе не рушится мир. Этому когда-то меня научила Армия. И теперь я забыл даже сны, ради которых когда-то так торопил ночь. Ничего не осталось от моей любви. Оказалось, она была мертва в самом своем рождении.

Вот так. Прошла болезнь, а горе нет…

9 мая на параде нашей Победы погиб президент Чечни. Весть о его гибели в один день облетела половину земного шара. Хрупкий мир, который в течение этих месяцев строил первый президент российской Чечни, рухнул в какой-то час. Словно по всей республике дали выпить живой воды загибавшемуся бандитскому подполью. Еще не были справлены последние тризны, а уже с новой силой застучали на улицах Грозного автоматы. Потянулись в горы новые толпы желающих пограбить наши колонны. Рванули обратно в лес многие нестойкие "гвардейцы" покойного президента. Словно повернуло вспять время. Еще весной, в апреле и мае, нас не убивали так часто на эти улицах. Еще вчера можно было вести счет всем обстрелам. А что теперь? А теперь вновь начали пропадать люди. Кого не удавалось отыскать в первый день, через неделю находились сами; изуродованные, расчлененные, на дне нефтеколодцев и выгребных ям. Проще было опознать убитого, когда на трупе болтались обрывки какой-нибудь формы. Сложнее, когда штатские штаны и рубаха. Вновь забрызгали кровью обочины дорог самодельные фугасы и мины. Их ставили по ночам, а приводили в действие утром. Чаще всего подрывались на них саперы и инженерная разведка. Что до ошибки, на которую не имеет права сапер, то не всегда подтверждалась эта истина. Ошибались. И по два, и по три раза подряд. И не всегда платили за это оторванными ногами. Кому-то везло, кому-то нет. Обычный закон войны. В Бога верили все. Но редко кто признавался в этом. Меньше саперов подрывались остальные вояки, кадыровцы и милиция. Этих стерегли на рынках, на блокпостах, у больниц, в разных глухих углах. Им чаще стреляли в спину и реже в лицо. Иногда от фугасов перепадало проезжавшим колоннам и случайным прохожим. Последним просто за то, что шли или ехали мимо. Однажды погиб какой-то гражданский. Прибывшая его опознавать старуха причитала только одно: "Последний! Последний сынок мой!.." Где умерли или погибли другие, никто не спрашивал.

Больше и охотнее всего убивали ночью. Если днем смерть еще стеснялась своего выхода в свет, то ночью не стало от нее никакого спасения. Мы уже позабыли прежнее время весны, когда была новостью какая-нибудь бестолковая ночная перестрелка, когда кто-то случайно слыхал про пробравшихся в город боевиков. Теперь с наступлением тьмы бандиты ставили на уши весь город. Там обстреляли комендатуру, здесь подорвали блокпост, в соседнем переулке расстреляли ночной наряд, пробрались в дом местного милиционера, вырезали семью, завербовали нового камикадзе, отправили на тот свет еще несколько душ… Не пересчитать. В горах стояло сплошное светопреставление. Там валили, валили и валили… Как-то мы наладили тайную связь с нашим армейским штабом и сами взялись считать. К их потерям прибавляя свои. Мы думали, такого не может быть!.. Не верили сами себе и запрашивали вновь вчерашние цифры. И снова всё подтверждалось. Выходило, что Республика выдает по сорок-пятьдесят гробов и похоронок в неделю. Одних только военных и милиционеров. Ничего себе конвейер!.. А включали телевизор и слышали прежнюю ерунду: "Удачная спецоперация… Незначительная перестрелка… Налаживается мирная жизнь…" Какая там мирная жизнь?!. В один день в каком-то районе с одного двора вытащили из нефтеколодцев шестнадцать трупов!

А мы? Разве сидели, сложа руки? Нет. Торчали на площадях, ставили заслоны на улицах, шастали в комендантские патрули. Недосыпали каждую ночь. Но вечно не успевали. Вечно на шаг отставали от боевиков. Почему-то они легко обходили все наши засады, разгадывали любые наши ловушки. И всегда стреляли первыми. И редко, чтоб не по цели.

Оказалось, это так сложно — дождаться утра. Мы поняли вдруг, как безмятежен наш день со всеми его несчастьями. День, который целиком проходил на ногах, средь уличных развалин, в одной упряжке с ОМОНами, СОБРами, ВВ, СБ, ФСБ, — всеми, кого вмещал в себя город. День, на который нам всем не хватало сил. За одной зачисткой следовала вторая, за второй третья, и не было столько людей, чтобы справиться с Грозным. И даже приходившие на помощь армейские части Северного, Ханкалы, Урус-Мартана, Шали, и те не могли ничего изменить. Огромный город поглощал всех. Чем больше нас собиралось в нём, тем больше было зачисток, тем больше мы не успевали и уставали…Но прекращал свои издевательства день, и в город вползала ночь. И раздавала билеты на все заслоны и блокпосты.