Коллекционер ночных бабочек - Влада Ольховская

Тут уж следователь засомневалась: стоит ли поощрять их дальнейшее участие во всем этом? Хотя… раньше они справлялись неплохо! Есть смысл попробовать.

– Я нашла ее. Это было непросто, видно, кто-то озадачился этим вопросом и хорошо замел следы. Но ее не убили.

– А что сделали?

– Акцентировали то, что Самарин назвал «дурной наследственностью». Проще говоря, отправили в сумасшедший дом.

Глава 12

Теперь придется научиться водить машину. Это точно. Потому что никогда раньше Вика не чувствовала, насколько зависимой делает ее отсутствие этого умения. Приходится постоянно просить Сальери подвезти! Он-то не отказывается, но при ином повороте его можно было бы оставить наблюдать за Марком, а так – придется довериться полиции.

Пользоваться другими видами транспорта она тоже не хотела. Указанная Риной клиника находилась достаточно далеко от Москвы, часа три езды на автомобиле, а если на электричке и автобусе – и того дольше. К тому же Ева отказалась покидать ее и оставаться в больнице, а это еще один аргумент против общественного транспорта.

Уставшая после недавних событий, Вика ненадолго уснула. Ева – нет. Это можно было легко определить по ее напряженной позе, которая не поменялась, когда ее спутница проснулась.

Чувствовалось, что девочка на грани – и это была опасная грань. И вновь Вика убедилась, насколько важным сдерживающим фактором был Марк. Если его не будет, уже не важно, кто рядом с Евой – даже если друзья. Она не продержится, самоконтроль постепенно уйдет. И тогда ее галлюцинации, ее сила и ее ум превратятся в очень опасное сочетание. Она с трудом пережила смерть матери, и дядя стал для нее последним шансом хоть на какую-то видимость нормы.

Вика подозревала, что, если бы они общались дольше, знали друг друга дольше, у нее еще был бы шанс повлиять на Еву. А так… им всем оставалось лишь благодарить судьбу за то, что Марк все-таки выжил.

Хотя какой ценой… Воспоминание о том, что она увидела в больнице, заставляло девушку каждый раз закрывать глаза, сдерживая слезы. Ее все-таки пустили к нему. Вика понимала, что зрелище будет тяжелое, однако отказаться от этого не могла.

Все предыдущие ссоры и обиды в такие моменты не имеют значения. При любой обиде можно показывать злость – не разговаривать, уходить, отворачиваться. Но все равно остается необходимость знать, что близкий человек жив и здоров, что ему не больно, не холодно, что он защищен. Когда она покидала дом Марка, все это было!

Она не представляла, что в следующий раз увидит его только на больничной койке, замотанного бинтами. От кровопотери кожа стала сероватой, и на ней особенно страшно смотрелись синяки и порезы – а ведь многое скрывалось под бинтами! Да, врачи говорят, что ему повезло, шрамов почти не останется, восстановится он быстро.

Но это объективное, профессиональное «повезло». Они не видели того, что видела перед собой Вика. У них сердце не болело, не сжималось, как живое существо, разом потерявшее все самое дорогое. А ведь о том, что он может погибнуть, Вика и мысли не допускала! Вся эта боль была лишь от того, что ему пришлось пережить…

Винить его в чем-то она не собиралась. Он никого не провоцировал, то, что он сделал, вообще не заслуживало внимания! А тем более такого. Больше всего ей хотелось просто взять и свернуть Самарину шею – своими руками! Но такой сценарий вряд ли сработает. Поэтому Вике нужны были доказательства, что Марк и Сальери не причастны к смерти Карины и не имеют с Сомовым ничего общего.

Она повернулась к Еве, которая всю дорогу безразлично смотрела в окно. Она сейчас все делала безразлично, даже стояла у кровати Марка. Но Вика не позволила себе обмануться этим. Она видела, как девочка осторожно, все с тем же лишенным эмоций лицом, дотронулась до руки дяди.

– Ты уверена, что тебе можно находиться там? – поинтересовалась Вика.

– Почему нет? Думаешь, я испугаюсь? Нет, я бывала в разных клиниках и видела разных психов. Не думай, что я ощущаю некое единство с ними. Ты ведь не считаешь всех людей на Земле своими братьями и сестрами!

– Я не про людей, я про заведение…

– Можно. Это всего лишь здание, полное больных людей.

«Больных» – это еще слабо сказано… Вика уже успела уточнить, что это психиатрическая лечебница закрытого типа. Не настолько серьезное заведение, как клиника для сумасшедших преступников, но и не проходной двор. Там содержались душевнобольные с серьезными физическими увечьями. И среди них оказалась красавица Ольга Савицкая… врожденными заболеваниями она точно не страдала!

Получить пропуск в такое заведение оказалось непросто. Помогли два фактора – вмешательство Рины и деньги. Из них лишь первое было на официальном уровне, второе передавалось в конверте врачу, встречавшему их у ворот.

– Машину оставьте здесь, – он кивнул на площадку возле забора. – На территорию проезд запрещен, только служебный транспорт.

– Так вон же стоят автомобили! – Сальери указал на пару иномарок возле здания.

– Это машины врачей. Автоматически приравниваются к служебному транспорту.

Больница оказалась большой, но это было ее единственное преимущество. Здание остро нуждалось в ремонте: штукатурка осыпалась, а кое-где уже крошились кирпичи стен, асфальт на дорогах потрескался, сквозь него победоносно прорастали пучки травы. Внутри состояние было не лучше, в прошлом белые потолки покрылись пятнами разных оттенков желтого, краска на стенах шелушилась, мебель, казалось, застала еще дореволюционные времена. О таком явлении, как стеклопакеты, здесь вообще не слышали, за решетками проглядывали покосившиеся деревянные рамы. В воздухе пахло лекарствами и сыростью.

Территория при больнице, впрочем, представляла собой менее печальное зрелище – деревья и кусты разрослись, трава налилась тем сочным изумрудным цветом, который появляется только в мае. Однако этой роскошью никто не пользовался, площадки пустовали.

– А что, больные не покидают палаты? – осведомилась Вика.

– Почему? Покидают – например, когда родственники приезжают. Или за хорошее поведение позволяют кому-то погулять. Но всех сразу? Я вас умоляю! Кто следить за этой сворой будет?

Тишины, свойственной обычным больницам, здесь не было. С разных этажей доносились крики, слова, которые невозможно различить, и даже вой, подозрительно похожий на звериный. У Вики от этого мурашки по коже бегали, она видела, что и Сальери беспокойно оглядывается по сторонам. Невозмутимой осталась лишь Ева.

– А это нормально, что они так кричат? – не выдержал итальянец.

– Нормально – у психов такая норма. Вы уверены, что ее хотите с собой взять? – врач кивнул на Еву.

– Вполне. Она старше, чем выглядит.

Их отвели в помещение, напоминавшее конференц-зал – точнее, комнату собраний советских времен. Круглый стол, стулья, частично обитые тканью, несколько полок со старыми книгами и агитационные плакаты на стенах. Судя по отсутствию решеток на окнах, комната не предназначалась для больных. Но после того, что Вика увидела в холле и коридорах, она опасалась представить, в каком состоянии находятся палаты – и сами пациенты. То, что им не захотели это показывать, подтверждало худшие ее опасения.

– Я вас оставлю ненадолго, ее сейчас приведет санитарка. Я же вам больше не нужен?

– Нам – нет, только если она не очень буйная, – отозвалась Вика. Крики больных все еще эхом звучали в голове.

– Она? После стольких лет здесь? Не переживайте, – загадочно ухмыльнулся врач. – Госпожа Савицкая давно уже не буйная!

– А что, сначала была?

– Сначала – да. Потому к нам и попала. Но лечение ей определенно помогло.

Вике не нравилось то, что он сказал и как сказал это, но на дополнительные вопросы она не решилась. Она здесь, чтобы решать проблемы, а не нарываться еще больше!

Долго ждать не пришлось. Скоро санитарка, крепкая женщина лет пятидесяти, привела пациентку. Вика, которая видела фотографии молодой Савицкой в газетах, только присвистнула. Картина была удручающая.

По ее подсчетам, женщине было около сорока, максимум – сорок пять. Но выглядела она на все семьдесят. Дряблая кожа, покрытая морщинами и непонятными пигментными пятнами, провисала, как бывает у древних старух. Светлые волосы с заметной сединой остригли очень коротко, почти налысо, но неровно, и казалось, что Савицкая переболела стригущим лишаем. Светлые глаза были безучастными и мутными. При всем этом можно было догадаться по чертам лица, что когда-то эта женщина была очень красива, но… это было далекое «когда-то».

Чувствовалось, что пациентку готовили к приему гостей – отмыли, одели в выцветшую, зато не слишком ветхую ночную рубашку. В смирительной рубашке она не нуждалась, и Вика наконец поняла, что означали многозначительные взгляды врача.

У Ольги Савицкой не было обеих рук.

Точнее, были культи разного размера. На левой руке не было только кисти, правую скосило до локтя. Кожа давно заросла, раны затянулись, остались лишь рубцы, да и женщина, похоже, привыкла к своему состоянию. Но зрелище она представляла собой жутковатое.