Малоизвестная история Малой Руси - Александр Каревин

Сказалась украинизация и на официальных итогах переписи по пункту о родном языке. Населению внушалось, что русский язык должен быть родным только для великорусов. Для украинцев же таким языком обязан быть украинский (на несогласных с этим утверждением навешивали ярлык «великодержавных шовинистов»). И хотя тот вариант украинского языка, который пропагандировался украинизаторами, был безмерно далек от народной речи, «родным», если верить отметкам переписчиков, он оказался для 22,1 млн. человек (76,6 % всего населения). Русский язык таковым назвали 4,4 млн. жителей УССР (15,3 %), еврейский — 1,2 млн. (4,1 %), немецкий — 379,4 тыс. (1,3 %), молдавский — 248,4 тыс. (0,8 %), польский — 222 тыс. (0,7 %).

Любопытно, что в числе открыто признавших русский язык родным все-таки были 1,3 млн. украинцев (их тут же объявили «жертвами русификации»). Зато об украинском как о родном заявили 230,4 тыс. поляков (больше, чем поляков, назвавших родным польский).

Грамотных (умеющих хотя бы читать) насчитывалось в Украинской ССР 13 млн. человек (44,8 % населения). При этом грамотных мужчин было 8,2 млн. (58,1 % от общего числа представителей сильного пола), женщин — 4,8 млн. (32,3 %). В наибольшей степени грамотность была распространена у мужчин среди белорусов (78,3 %) и чехов (77,7 %), у женщин — среди чешек (71,1 %) и евреек (66,6 %). Наименее грамотными были цыгане (10,6 % мужчин и 5,1 % женщин). У украинцев данный показатель равнялся 56 % для мужчин и 27,7 % для женщин (в абсолютных цифрах — 9,6 млн. грамотных украинцев обоих полов). Примечательно, что треть из них (более 3 млн.) умели читать только по-русски, но не на украинском языке.

Перепись показала, что Украина остается преимущественно аграрной страной. 80,6 % ее населения были заняты в сельском хозяйстве, 5,4 % — в фабрично-заводской промышленности, 3,8 % — в кустарно-ремесленнической промышленности, 2,4 % — в торговле. 2,6 % жителей являлись служащими различных учреждений. Удельный вес украинцев среди зажиточных сельских хозяев (тех, кто использовал наемный труд) составлял 84,7 %, среди середняков и бедняков — 89,6 %, среди сельскохозяйственных рабочих — 82,3 %. Также преимущественно украинцы (по крайней мере те, кто был записан таковыми) работали в культурно-просветительных учреждениях (68,1 %), на железнодорожном (72,7 %) и водном (56,3 %) транспорте. Национальный состав фабрично-заводского пролетариата был пестрым. Украинцы преобладали среди металлистов (52,9 %). Русских (в смысле — великорусов) было больше среди шахтеров (57,9 %). В других фабричных специальностях ярко выраженного перевеса представителей какой-либо национальности не наблюдалось. В торговле доминировали евреи (73,6 %).

Одновременно с переписью населения проводилось изучение условий жизни в городах. Результаты этих исследований дают наглядное представление об условиях жизни в крупных населенных пунктах. И надо признать, что с современной точки зрения назвать те условия очень уж уютными сложно. К примеру, в Киеве только каждая четвертая семья (точнее — 25,6 %) имела в своем распоряжении отдельный дом или квартиру. Остальные довольствовались комнатами в общих квартирах, местами в общежитиях или даже ютились в нежилых помещениях. В Харькове ситуация была несколько лучшей. Тут отдельным жильем пользовалась почти треть семей (32,5 %). В Днепропетровске домами или целыми квартирами могли распоряжаться 38,2 % семей. Лучше всех среди жителей больших городов были обеспечены изолированным жильем одесситы (51,5 %).

Первенствовала Одесса и в обеспечении жилых помещений элементарными удобствами. 88,7 % горожан проживали в домах с действующим водопроводом, 79,3 % — в домах с канализацией.

В Киеве водопроводом в своих домах имели возможность пользоваться 68,1 % жителей, канализацией — 67,9 %. В Днепропетровске соответственно 58,6 % и 15,2 %. В Харькове — 47,8 % и 33,7 %. А вот по электрификации Одесса отставала. Только 43 % одесситов жили в помещениях с электирическим освещением. Правда, в Днепропетровске было еще хуже (электричество дома имели 41,1 % горожан). В Харькове — значительно лучше (53,6 %). Самым электрифицированным городом являлся Киев (в своем жилище электричество использовали 54,2 % киевлян).

Что касается квартплаты, то из крупнейших украинских городов самой высокой она была в Днепропетровске — в среднем 29 копеек за квадратный метр жилой площади в месяц. Харьковчане платили в среднем 27 копеек за квадратный метр, киевляне — 21 копейку, одесситы — 17 копеек. Такова была тогда жизнь. Такова была Украина.

Мистические корни голода — 1933

У Леонида Смилянского, довольно известного в прошлом украинского советского писателя, есть повесть «Периферия», описывающая построение социализма в отдаленной провинции. В одном из эпизодов произведения (его действие происходит в конце 1920-х годов) некая юродивая Настя ходит по базару и кричит о том, что закрывают храмы и высылают архиереев. В ответ слышится лишь хохот. Окружающих явно не волнует положение религии в стране. И тогда, обращаясь к собравшимся вокруг нее торговкам и крестьянам, юродивая вдруг объявила: «Скоро и ноги вашей не будет на базаре — погонят вас, чтобы вы опухли от голода». И чуть погодя добавила: «Люди прокляты… Они забыли, что скоро один другого есть будут — такую им Бог кару готовит».

Персонажи «Периферии», как впрочем и ее автор, воспринимали подобные слова не иначе, как бред сумасшедшей. По зловещей иронии судьбы, повесть, написанная в 1930 году, вышла в свет отдельным изданием в 1933-м, когда «бред» стал страшной реальностью. Сам того не желая, Смилянский оказался пророком. Больше «Периферию» не переиздавали. Она не вошла даже в четырехтомное собрание сочинений писателя, вышедшее в начале 1970-х годов. Слишком уж точным (ужасающе точным!) было «предсказание».

Между тем, та забытая повесть помогает понять суть событий, называемых сегодня «голодомором». Ныне обнародована масса подробностей тогдашней трагедии. Ее изучают, много пишут о причинах и последствиях случившегося. Публикуются официальные документы и свидетельства уцелевших очевидцев. Одно лишь ускользает от внимания голодомороведов. Они обходят стороной вопрос о том, что представляло собой украинское село накануне катастрофы 1932–1933 годов.

А картина была неприглядная. С конца 1920-х годов в Украинской ССР (и во всем Советском Союзе) развернулась массовая кампания антирелигиозных гонений. Кампания инициировалась властями, однако население в большинстве своем не только не противилось ей, но и поддерживало. На сельских сходах принимались решения о закрытии храмов, использовании церковных зданий для хозяйственных нужд или превращения их в клубы. «Бог нам больше не нужен!» — громогласно заявляли крестьяне. В центре селений устраивались большие костры, куда жители сносили вынесенные из хат иконы. С закрытых храмов снимались кресты и колокола. Изгонялись (часто с применением насилия, сопровождаемого насмешками и издевательствами) из сел священники. Целые районы «освобождались» от «религиозного дурмана», гордо рапортовали, что на их территории не осталось «ни одной церкви, ни одного попа». «Социалистическое переустройство сельского хозяйства, обусловило отход широких трудящихся масс от религии» — восторженно писал журнал «Безвiрник», орган «Союза воинствующих безбожников Украины». Сам указанный «Союз» на начало 1932 года насчитывал 2 млн. 300 тыс. членов.

Справедливости ради надо сказать, что не все крестьяне поддерживали «войну с Богом». Однако среди неподдерживающих — большинство предпочитало молчать. Открыто протестовали немногие. И эта немногочисленность сопротивлявшихся позволяла властям безбоязненно репрессировать их, а заодно поощряла правящий режим на новые агрессивные действия.

Так и подошли 1932–1933 годы. Ну, а потом случилось то, что случилось. «Села стояли почти пустые, дворы и улицы позаростали высокими бурьянами» — так в одном из сборников свидетельств о голодоморе описывает последствия трагедии очевидец из села Липово под Кременчугом. Безусловно, это был ужас. Но если просмотреть вышеназванный журнал «Безвiрник», то можно обнаружить там упоминание об этом селе как о месте активной деятельности воинствующих безбожников. Церковь там закрыли с одобрения населения, жители (во всяком случае их большинство) решили, что проживут без Бога.

Вот другое свидетельство очевидца: «В нашем селе Винницкие Ставы (Киевщина) от голода умерло тридцать процентов моих земляков». Тоже ужасно. Но и это село упоминается в том же журнале по тому же поводу.

Аналогичным образом описывает кошмар 1933 года уцелевший свидетель из села Веселый Кут Таращанского района, где люди умирали от голода прямо на улице. Только Веселый Кут также оказался «безбожной зоной».

Перечень примеров можно продолжить. То, что происходило в различных селах Украины (как, кстати сказать, и в селах многих регионов РСФСР) в 1932–1933 годах в общих чертах похоже. Но и картина предголодоморных лет там примерно одинакова. Наверное, можно было бы попытаться установить взаимосвязь между двумя событиями. Это огромное поле деятельности для историков. Однако руки до него у голодомороведов почему-то не доходят.