Влюбленная принцесса - Мэг Кэбот

Я даже не спросила Лилли, почему я могу вдруг так срочно ей понадобиться. Я просто села. Как будто не могла больше стоять. Просто я так устала…

И не расстроилась. И не хотела видеть Майкла. Ну, какая-то часть меня не хотела.

А другая часть страшно хотела увидеть его и спросить, что он имел в виду, когда показывал мне то стихотворение.

Но я так боялась услышать ответ…

Потому что это мог быть не тот ответ, которого я ожидала.

Через какое-то время подошли Ларс и Вахим и тоже сели рядом. Я чувствовала себя неимоверно глупо. Пришла на танцы без партнера, а теперь сижу в коридоре с двумя телохранителями. Они были полностью захвачены дискуссией о достоинствах и недостатках резиновых пуль. Никто меня не приглашал на танец. И не собирался даже. Я неудачница. Абсолютная неудачница без кавалера. На танцах. В коридоре. Застрелите меня.

Да, и еще кручу любовь с Борисом Пелковски за спиной Лилли.

Почему я продолжала там сидеть? Я сделала все, как велела бабушка. Я показалась. Я доказала всем, себе и ей, что я не трусиха. Так почему же я не ухожу? Если мне так этого хочется?

Я встала.

– Идем, – говорю, – Ларс. Мы тут уже долго торчим. Мне еще столько всего паковать… Пойдем!

Ларс ответил, мол, ладно, и начал подниматься. И вдруг сел обратно, как будто увидел что-то у меня за спиной.

Я в ужасе оглянулась.

Там стоял Майкл.

Было видно, что он только что прибежал. Он даже запыхался. Шарф размотался. И на волосах не растаял снег.

– Не знал, что ты придешь, – сказал он.

Наверное, мое лицо стало таким же красным, как платье Джудит Гершнер. Ничего не могла с собой поделать.

– Я и не собиралась, – произнесла я наконец.

– Я звонил тебе сто раз. Но ты не подходила.

– Да, – сказала я.

Мне показалось, что пол в зале сейчас раскроется как цветок, и все взлетят, и я выше всех, и…

– Миа, – сказал Майкл, – сегодня… Я не хотел, чтобы ты расплакалась.

Или, наоборот, мне показалось, что пол в зале сейчас провалится и я упаду, и буду падать, и падать…

Я опустила голову и принялась разглядывать свои туфли.

– Я не плакала, – соврала я, – то есть плакала, но не из-за тебя. А из-за того, что сказал Кенни.

– Да, – сказал Майкл, – знаю, вы расстались.

Ага. Вся школа, наверное, уже знает. Мое лицо стало еще краснее. Намного краснее, чем платье Джудит Гершнер.

– Дело в том, – продолжал Майкл, – я знал, что это ты посылала мне открытки.

Если бы в этот момент мне сжали сердце раскаленными клещами и дернули, мне было бы не так больно, как от слов Майкла. Я почувствовала, что в глазах снова закипают слезы.

– Как, ты знал?..

Одно дело, когда сердце разбивается. Но совсем другое дело, когда оно разбивается на школьном вечере танцев, перед всей школой… Это невыносимо.

– Конечно, знал, – нетерпеливо повторил он. – Мне Лилли сказала.

Вот так! В первый раз за весь разговор я посмотрела прямо ему в глаза.

– Лилли тебе сказала! – воскликнула я. – Она-то откуда узнала?

Майкл махнул рукой.

– Да не знаю я. Наверное, твоя подруга Тина сказала ей. Но это не важно.

Я оглянулась и увидела в другом конце зала Лилли и Тину, которые смотрели в нашу сторону. Но как только они заметили, что я смотрю на них, сразу отвернулись и сделали вид, что болтают со своими парнями.

– Я их, наверное, убью, – пробормотала я.

Майкл взял меня за плечи.

– Миа, – сказал он, – это не имеет значения. – Он легонько встряхнул меня. – Имеет значение только то, что я написал тебе. И, думаю, то, что ты написала, тоже.

Мне показалось, что я ослышалась.

– Естественно, я имела в виду то, что написала.

Он потряс головой.

– Тогда что ты отмочила сегодня на карнавале?

– Я… потому что… ну, я подумала… что ты подшутил надо мной…

– Никогда, – твердо ответил он.

И тогда он это сделал.

Просто взял и сделал.

Не спрашивая моего разрешения.

Не колеблясь ни секунды.

Он наклонился и просто поцеловал меня, прямо в губы.

И тут я поняла, что Тина была права: целоваться не противно с тем, кого любишь.

Наоборот, это самое лучшее ощущение на свете.

Вот это да!!!

Надо же! Майкл, оказывается, любил меня так же долго, как и я его, даже дольше, и тоже хранил свою любовь в тайне. Лилли знала обо всем, но никому из нас ничего не говорила, вплоть до последних дней – решила провести эксперимент, чтобы выяснить, как долго мы еще продержимся!

А на следующий год Майкл отправится в Колумбийский колледж. Но это же всего в нескольких остановках метро отсюда, и мы сможем видеться так часто, как захотим!

И Лана так удачно прошла, пока мы целовались, и не преминула отпустить язвительный комментарий:

– Ой, нельзя ли пройти, весь проход загородили.

Приятно, опять же.

А потом мы танцевали медленные танцы, всю ночь, до утра, пока у Лилли не лопнуло терпение.

– Слушайте, – говорит, – поехали наконец домой, а то смотрите, какой снегопад, улицы занесет, и пока их будут разгребать, утро настанет. Я просто с ног валюсь.

А потом мы целую вечность стояли у моего подъезда, и снег падал и падал, и мы все никак не могли расстаться…

На заднем плане Ларс ворчал, что ему, видите ли, холодно, но даже это не испортило нам вечер.

А самое лучшее – самое-самое прекрасное – то, что мы целовались и мне совсем не было противно! Наоборот, это произошло совершенно естественно. Тина опять оказалась права.

Все, объявляют, что перед посадкой надо пристегнуть ремни и убрать столики, мы подлетаем к Дженовии. У меня есть еще минутка.

Папа сказал, что если я произнесу еще хоть одно слово о Майкле, он уйдет в кабину пилота. Бабушка говорит, что не может нарадоваться тому, как я изменилась к лучшему. Ей кажется, что я даже стала выше ростом. Может быть, может быть. На мне платье от Себастьяно, тоже сшитое специально для меня, прямо как то, которое должно было заставить Майкла взглянуть на меня не только как на подругу своей младшей сестренки… Ах, а ведь так и оказалось! Впрочем, так и оказалось бы в любом случае.

Я не только любовь ощущаю. Во мне появилось еще кое-что. Даже знаю, что. Это самоактуализация. Долгожданная.

Все, садимся.

Да-а, а ведь я и вправду настоящая принцесса.

Запомню эти дни на всю жизнь – счастливее, чем сейчас, я еще никогда не была!

Примечания

1

Булимия – неутолимый голод, сопровождающийся слабостью. Наблюдается при некоторых заболеваниях.