Восточная миссия (сборник) - Сергей Бортников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мы не будем убивать наших русских братьев, ни белых, ни красных, – говорили они…
Примирение
С чувством бесконечной благодарности моим друзьям-консультантам: доктору гуманистики Сергею Ткачеву (Тернополь), генерал-майору СБУ Александру Булавину (Киев – Полтава – Луцк), писателю Николаю Дмитриеву (Луцк)
Глава 1
Голод
1Кремль. Кабинет Сталина. 24 июля 1932 года.
Иосиф Виссарионович поочередно переводил свой тяжелый взгляд с одного соратника на другого. В таких случаях даже Вячеслав Михайлович Молотов – всемогущий председатель Совета Народных Комиссаров – чувствовал себя неловко, иногда его даже начинала одолевать легкая тошнота. Заведующий сельскохозяйственным отделом ЦК ВКП(б) Лазарь Моисеевич Каганович реагировал на испепеляющие взоры вождя куда более спокойно, однако и он старался не поднимать глаз.
– Капитализм не мог бы разбить феодализм, – выдохнув очередную порцию табачного дыма, продолжал Сталин, – он не развился бы и не окреп, если бы не объявил принцип частной собственности основой капиталистического общества, если бы он не сделал частную собственность священной собственностью, нарушение интересов которой строжайше карается, и для защиты которой он создал свое собственное государство. Социализм не сможет добить и похоронить капиталистические элементы и индивидуально-рваческие привычки, навыки, традиции (служащие основой воровства), расшатывающие основы нового общества, если он не объявит общественную собственность (кооперативную, колхозную, государственную) священной и неприкосновенной. Он не может укрепить и развить новый строй и социалистическое строительство, если не будет охранять имущество колхозов, кооперации, государства всеми силами, если он не отобьет охоту у антиобщественных, кулацко-капиталистических элементов расхищать общественную собственность. Для этого и нужен новый закон. Такого закона у нас нет. Этот пробел надо заполнить. Его, то есть новый закон, можно было бы назвать, примерно, так: «Об охране имущества общественных организаций (колхозы, кооперация и т. п.) и укреплении принципа общественной (социалистической) собственности». Или что-нибудь в этом роде.
– У бедняков уже ничего не осталось. А кулак так просто свое имущество в колхоз не понесет, – несмело возразил Вячеслав Михайлович.
– А мы попросим… Повысим план сдачи и направим в хлебодающие регионы самые опытные, самые проверенные кадры, которые и возглавят в конечном итоге так называемые чрезвычайные заготовительные комиссии. Лазарь Моисеевич…
– Я, – промямлил Каганович, мысленно удивляясь слабости своего голоса.
– Вы вместе с Енохом Гершоновичем отправитесь на Кубань!
– Енох… Это кто?
– А то вы не знаете? Товарищ Ягода. В связи с болезнью Менжинского именно ему поручено исполнять обязанности начальника ОГПУ.
– Есть! – собравшись с духом, по-военному рявкнул Лазарь Моисеевич.
– А Вячеслав Михайлович поработает на Украине… Широкую поддержку ему обеспечат местные товарищи… Мендель Маркович Хатаевич и Влас Яковлевич Чубарь… И не церемониться! За малейшие попытки саботажа – к стенке!
2В тесной мазанке на околице тихого украинского села собралась на скромный ужин семья Клименко: мать, отец да шестеро детишек. На столе – картошка в «мундирах» и тертая свекла. Такой роскоши они себе давно не позволяли. И только хозяйка – Екатерина Васильевна – знала, что это – остатки былого изобилия, неприкосновенный запас, который она долго не решалась трогать.
– Завтра кушать будет нечего. Крапиву – и ту соседи всю выдергали. Теперь вон липу обдирают, – она кивнула на окно, за которым немощная женщина в сопровождении девочки-подростка пыталась отодрать от дерева немного коры.
Бегло проследив за ее сочувственным взором, двое одинаковых с лица сорванцов бодро заверили в один голос:
– Ничего, мам, протянем…
– Но как, мои хорошие?
– Мы с Андрюшкой вчера бегали в лес. И нашли немного грибов, – радостно сообщил старший из близнецов – прирожденный лидер и балагур.
Тот, на кого он сослался, восторженно продолжил:
– Таких маленьких-премаленьких. Алеша накрыл их ветками – завтра они будут вот такими!
Младшенькие девочки, Варя, которой недавно исполнилось шесть, и восьмилетняя Марийка, дружно захлопали в ладоши, хотя еще прошлой осенью усвоили, что дары леса небезопасны – тогда пятеро их подружек, отравившись, надолго оказались на больничных койках, две так и не поправились.
Главе семейства, поджарому бородачу лет сорока, тоже хорошо был известен этот факт, поэтому он грустно улыбнулся и сразу перевел разговор на другую тему:
– Продотряды опять лютуют. Вчера у Прокопа последний мешок зерна забрали. А у него шестнадцать душ на иждивении.
Супруга укоризненно вздохнула:
– Мы же договорились, Ваня, не при детях.
– Эх, как-то оно будет, – устало вздохнул тот. – Завтра пойду на речку. Может, словлю хоть пару карасиков.
– Я с вами, тату! – то ли попросил, то ли просто уведомил отца о своих намерениях Алеша.
– И я! – присоединился к ним Андрей.
3Дождя не было давно. Отсутствие влаги в такую пору обычно радовало крестьян, помогало сохранить собранный урожай. Однако теперь беречь было нечего – практически все зерно реквизировала власть. И устойчивая погода только усиливала раздражение людей, потерявших всякую надежду на сытую зиму.
Поднимая за собой столб пыли, по узкой грунтовой улочке бодро шагал небольшой отряд красноармейцев во главе с шустрым старикашкой, худым, сутулым. За людьми плелась кобыла, тянувшая воз, на котором лежало несколько полных мешков.
– Сюды, будь ласочка, сюды. Он в той хате живет куркульськая морда, – согнувшись в три погибели, ворчал пожилой поводырь. – Я сам вчера видел, как он запихивался гречкой. С мясом!
Командир отряда, высокий, ладный мужчина с клиновидной, как у вождей, бородкой, пронизал его колючим взором и тихо приказал:
– Стучи, Кондратьевич!
– Клименко, открой! – завизжал старик.
– Незаперто! – донеслось изнутри.
Молодой красноармеец поспешно толкнул дверь.
Сразу за порогом стоял Иван.
– Выйди, – совсем по-граждански распорядился командир.
– Чего тебе?
– Хлеба много прячешь?
– Так… Лишь бы с голоду не сдохнуть!
– А постановление партии-правительства читал? Все до последней крошки – в закрома Родины!
– У меня – шестеро детей.
– У других по десять-пятнадцать, и ничего, живут.
– Заберешь хлеб – забирай и их!
– Ты меня на жалость не бери. Добровольно выдашь, али как?
