Моя любимая куколка (СИ) - Алена Юрашина

drugged — под наркотой

stay with me — останься со мной

only you — только ты

your lips — твои губы

so sweet — так сладко

crazy about you — с ума по тебе схожу

begging you — умоляю тебя

please — пожалуйста

Глава 11

Сквозь непроницаемые темно-серые шторы в холостяцкую комнату Макса был неспособен пробиться ни один, даже самый крошечный солнечный зайчик, и все же я проснулась, едва за окнами забрезжил унылый мартовский рассвет. Макс все еще крепко спал рядом со мной, спал, как младенец, уткнувшись носом мне в шею, я ощущала его спокойное размеренное дыхание на яремной впадине, и это было безумно приятно. Руки его до сих пор сжимали меня в объятиях. Я улыбнулась своим мыслям. Что теперь будет? Что будет, когда Макс проснется? Я помнила каждое его слово, каждое действие, прикосновение. Зарделась. Теперь, после того, что между нами произошло… Поскорее бы Макс проснулся.

И я продолжала лежать, мечтать, кусать губы, млея от свои мыслей, зажмуриваясь, гадая, каким будет первый его взгляд, первая подаренная мне фраза.

Наконец, Макс пошевелился. Хрипловато, со сна, прошептал, не поднимая век, и я увидела, как на его губах расцвела приветливая утренняя улыбка. Пусть всегда мне так тепло улыбается.

— Я чувствую, что ты на меня смотришь. У тебя очень… чувствительный взгляд. Он меня разбудил.

— Прости, — тоже прошептала я.

— Не прощаю. Твоя кожа нежная, мягкая, как шелк… это преступление… я могу спать, прижавшись к тебе, сутки напролет. Но… поскольку я проснулся, и мне уже не до сна. Теперь мне нужно не это… Нет, не это, милая. Я по утрам всегда голоден… и сейчас… я просто чертовски проголодался.

Резко, так что я издала придушенный возглас, Макс перевернулся, подминая меня под себя, чтобы я бедром ощутила, насколько он заведен, и сразу, без прелюдий нащупал резинку моих трусов, потянул вниз. Сегодня все было по-другому, он напирал, как танк, штурмующий неприятельские позиции, действовал торопливо, деловито, где-то даже грубо и неаккуратно. А еще, Макс был абсолютно голым, глаза его — похмельные, стеклянные — меня совсем не видели. Он хотел доминировать, хотел обладать, получить свое… и ничего больше…

Когда от его разгоряченного тела меня почти уже ничего не отделяло, я перепугалась всерьез. Разочарованно запищала под ним, вырываясь, изо всех сил сопротивляясь безудержному, агрессивному напору:

— Макс! Не надо… Нет!..

— Что за фигня…

Он, наконец, меня услышал, нехотя оторвал губы от ключицы, перестал терзать ягодицу, чуть приподнялся на локтях и… я встретилась с его ошарашенным взглядом. Клянусь, на мгновение у него отвисла челюсть. Макс крепко зажмурился, помотал головой, будто хотел отогнать прочь навязчивое видение, но я не исчезла, не растворилась в согретом нашим дыханием воздухе, и тогда темные брови взлетели вверх, а лицо вытянулось.

Мгновение он изумленно, неверяще продолжал разглядывать до синяков, до засосов зацелованные им губы и шею, на беспорядочно разметавшиеся по его подушке волосы. Опустил глаза на измятую скомканную сорочку, которую практически сорвал с меня, потом дернулся, как будто через него пропустили мощный разряд электрического тока, путаясь в простыне, отшатнулся от меня, сразу оказавшись на другом конце кровати.

— Ты?! Это ты?! Ника… но как… какого черта ты… здесь… делаешь??

Окончательно запутавшись, кубарем скатился на пол вместе с простыней. Я села.

— Ты в порядке?

— Нет, не в порядке! А похоже, что я в порядке? Какого черта?? Да какого черта здесь происходит… — взглянул на меня и тут же отвел глаза, — прикройся. Почему ты в моей постели? В разобранном виде? Почему голая??

— Я не голая.

Торопливо привела сорочку в порядок, пригладила спутанные волосы. Он успел заглянуть под простыню, в которую, не переставая чертыхаться, заворачивался.

— А я блин почему раздет?? — в голосе сквозило такое отчаяние, он беспомощно взглянул на меня — взглянул, как новоявленный мученик, — что вчера было? Что, черт возьми, здесь вчера произошло?

Между ребрами кольнуло от страшной догадки.

— Ты что, совсем ничего не помнишь?

И он сказал это.

— Нет, я ни хрена не помню! Я же был в хлам… не помню даже, как до дома добрался… Что было? Что между нами было, Ника? Говори! Ну, говори же! — чуть не плакал, умоляя ответить, — это же не то, о чем я подумал? Хотя выглядит все именно так… Пожалуйста, только не это… только не… Почему ты молчишь? Что я сделал?? Черт, не молчи. Только не молчи. Черт… черт… черт!!!

Он вдруг принялся лихорадочно оглядываться по сторонам, откинув край простыни, заглянул под кровать, расшвыривая подушки, шарил глазами, потом руками по прикроватным тумбочкам, обнаружив неподалеку брошенные джинсы, начал судорожно ощупывать задние карманы. Я, наконец, поняла, что он ищет: использованные презервативы. Во рту стало горько. Поджав губы, мрачно произнесла:

— Можешь не искать. Не было ничего подобного.

Он мешком осел на пол, обессиленно стискивая голову руками, сделал несколько резких вдохов и выдохов.

— Голова ужасно раскалывается. Жесть, как же она болит! Ничего не помню. Я ни черта не помню! Ника, ты уверена, что между нами ничего не было? Ты в этом уверена? Потому что я… я никогда себе не прощу, если…

Я вспомнила вечер пошагово, вспомнила самое его завершение, теплые тесные объятия, как хорошо нам было рядом друг с другом, подняла глаза и уверенно заявила:

— Ничего не было, Макс. Ты ничего не сделал, — он с облегчением выдохнул, — вот только…

— Что?.. Что только?!

— Ты меня только… целовал.

— Это я уже понял… узнаю свой почерк. Видимо, я вчера слегка… увлекся, — он закрыл лицо руками, кажется, боялся даже взглянуть в мою сторону, принялся повторять сквозь зубы, раскачиваясь, — твою мать… да твою же мать… Какого черта… ну, какого черта… сууука…

Сорвался с места, закрепив смятую ткань на бедрах, заходил по комнате, резким движением раздвинув шторы, рванул на себя поддавшийся створ окна. Жадно дышал полной грудью. Первый же порыв свежего ветра безжалостно уничтожил остатки вчерашнего волшебства, магию, что оставалась в этой комнате. Сквозняк заставил съежиться на кровати еще больше.

Отходя от окна, нервно бросил в мою сторону:

— Отвернись.

Надо же, какой стыдливый. Когда я повернулась, он уже натянул домашние штаны и свежую футболку, забыв задвинуть ящик. Прихватив со стола бутылку минеральной воды, снова высунулся в окно. Откупорил, нагнувшись, вылил ее себе на голову, отфыркивался, едва не захлебнулся, а когда вернулся, взгляд его приобрел былую уверенность, силу, и даже злость.

— Ладно, со мной