Апостол Павел - Мария-Франсуаза Басле

Этот антисемитизм, который стал довольно агрессивным в Ефесе, чтобы вынудить, по-видимому, группу разойтись, существовал в скрытой форме во всех городах греческого Востока: история Александрии этого периода хранит воспоминания о многочисленных его проявлениях [835]. Достаточно любого организатора, чтобы перейти к открытой враждебности. Именно в эти годы (53–54) Ефес располагал таким человеком в лице знатного римлянина Тиверия Клавдия Валвиллиуса, который соединял в себе божий дар чудотворца с предрассудками интеллектуала-антисемита. И это был человек, наделенный властью.

Вероятно, Павел назвал виновника его несчастий. В завуалированной форме, загадочно и двусмысленно, чтобы его могли понять только те, кому он адресовал свое послание: это было сделано в традиции обличительной речи (диатрибы) в античном эпистолярном жанре [836]. Когда он сообщает, что угроза смерти, которая нависла над ним в Ефесе, явилась ему в форме «ответа», данного ему чиновниками Империи [837], он не может сказать прямо, что ему было предписано предстать перед судом, присланным из Рима, так как в этом случае смертный приговор был бы немедленно приведен в исполнение — а этого все-таки не произошло. Павел скорее делает намек тонкий и точный, указывающий на личность Тиверия Клавдия Валвиллиуса, дружба и расположение к которому императора Клавдия ставили его в один ряд со служащими по связям между греческими городами и двором, составителем (ad responsa) официальных «ответов» на их вопросы и просьбы.

Этот Валвиллиус, защищавший римский порядок — и даже классическую культуру — был в то же время антисемитом, чудотворцем и астрологом. Он занимал высокие должности, управляя богослужениями и образованием в Александрии; он же (или его отец) был верховным послом Александрии в 41 году, когда вместе с философом-стоиком Керемоном они подали жалобу на иудеев и потребовали восстановления национальных богослужений. В Ефесе, где он постоянно выказывал свое почитание богини Артемиды, в пользу которой совершал широкие благотворительные жесты, его должность не могла затмить в нем чудотворца, издавшего свои астрологические писания под названием «Balbillea ephesia» [838].

Христиане Азии, впрочем, тоже не забыли его: он появится в Апокалипсисе, как их главный преследователь, в образе рогатого зверя, совершающего многочисленные чудеса[839]. Итак, Валвиллиус оказался в Ефесе, следуя к месту своего нового назначения в 53-м или 54 году, как раз перед тем, как вступить в должность префекта Египта[840]: так как испытания Павла окончились весной[841], то этот острый конфликт относят к зиме 53–54 года, конфликт, который просто не мог не возникнуть между этими двумя чудотворцами[842].

Какую форму приняло столкновение? Ограничилось ли все народным волнением и разногласием в мнениях, как говорят об этом «Деяния»? Или же был проведен уголовный процесс перед провинциальным правителем?

Первое испытание, которое Павел успешно преодолел, он описал как «борьбу против животных» [843]. Разумеется, здесь использовано образное выражение, усугубленный образ, употребляемый обычно в эллинистическом иудаизме и христианской литературе, чтобы символизировать зло, жестокость, травлю… Гнев и раздражение язычников часто сравнивалось с дикостью хищного зверя[844].

В романе о Павле, написанном в Азии во втором веке, использован намек апостола, лежащий в основе письма с описанием событий в Ефесе до момента отбытия в Македонию и Коринф, которые напоминают, в частности, эпизод волнений, упомянутый в «Деяниях»: Павел защищается перед правителем; его отдают «зверям» с единодушного одобрения народа; он ждет исполнения приговора в тюрьме возле стадиона, но возникшее промедление позволяет ему обратить жену правителя; он оказывается жертвой зависти человека, приближенного к этому высокому лицу (правителю)[845].

Но другой намек Павла, не имеющий такого романического характера, имеет место в том же Письме к Коринфянам. На этот раз он куда более пространен, но придерживается того же направления. Размышляя о своем апостольском призвании и последних пережитых месяцах, ему кажется, что Бог дал апостолов «для представления», они — апостолы — те, что «осуждены на смерть», устраивая «театральное представление» для мира. Вся эта терминология — специфическая, хотя крайне точная, однако ее употребление единично и исключительно для Нового Завета[846]. Можно подумать, что Павел продолжает развивать метафору, пусть и весьма непопулярную (в противоположность метафоре стадиона): она может вызвать только грязный и гнусный образ в греко-римском духе.

Очень долго считалось, что римский гражданин не мог быть осужден на такое унизительное наказание Хотя… В конце Республики и в начале Империи не существовало законов, защищавших привилегии римского гражданина, вызвавшего смуту, даже если общественное мнение присуждало какие-либо чрезмерные наказания: несмотря на предрассудки, осужденных граждан в Испании бросали диким зверям, а в эпоху Цицерона, при правлении Калигулы и Клавдия это делали и в Риме, в Иудее и даже в Нарбоннезе в середине первого столетия некоторых распинали. В то время не было никакой законной защиты против давления толпы или непосредственной заинтересованности правителя, стремящегося регулярно устраивать игры в амфитеатре: в Ефесе эти бои животных, называемые охотой, часто проводили с осужденными на смерть. Их приводили на арену и оставляли перед хищниками с веревкой на шее и со связанными руками; им не давали оружия и не позволяли даже защититься своими собственными силами[847].

С такой жестокостью наказывали обычно оскорбителей святыни или магов[848]. Те, кто, подобно Валвиллиусу, продолжали публично поклоняться Артемиде, вполне могли предъявить обвинение Павлу. Особенно в атмосфере грандиозных празднеств, которые проводились тогда в честь императора и которые собирали вокруг asiarques представителей всей Азии[849]. Обвинение в оскорблении святынь или в кощунстве могло быть предъявлено из-за любого, самого незначительного ущерба, нанесенного Храму, или из-за нарушения культурных правил; обвинение было пристрастным и выражало скорее обиду общества, нежели было действительно религиозным правонарушением или несправедливой критикой: например, изобличали выродков, а не неверующих[850].

Согласно «Деяниям» обвинение, предъявленное Павлу, не смогли обосновать ни как оскорбления святынь, ни как богохульства. Государственный представитель Азии — весьма высокопоставленный чиновник — доказал, что группа Павла ни в чем не виновата: народная манифестация была неправомерна, и в глазах римской администрации[851] выглядела, как провокация. Этот счастливый конец не обязательно нужно считать противоречащим тому испытанию, которое пришлось пережить Павлу, так как настроения толпы были весьма переменчивы и склонны к самым неожиданным поворотам. Обвиняемый приходил в театр, где он должен был публично оправдываться перед толпой, что было совсем нелегко в помещении на 24 000 мест [852]; гильдии цеховиков ориентировали толпу благосклонными или неблагосклонными возгласами [853]. Даже после осуждения толпой правитель мог еще вывести несчастного из амфитеатра, если был убежден в его статусе римского гражданина; но если толпа упорствовала и требовала зрелища, то правитель в конце концов уступал ее давлению…[854]

В то время многое было возможным, могли вмешаться заинтересованные люди, вызвать противоречивые мнения или организовать бегство. Именно это сделали в Ефесе Акила и Прискилла, рискуя своей головой ради спасения жизни апостола[855]. Когда приступ народной ярости прошел и Павел вновь обрел свободу действий, он решил посвятить себя управлению Церквами и организации сбора пожертвований[856]. Но передышка была недолгой.

Павел был очень вынослив [858]. В Иконии он пережил побиение камнями; в Филиппах подвергся избиению от римлян[859]; в Ефесе он не однажды перенес заточение в тюрьму и снова избиение, а также бичевание — наказание, наложенное руководителями синагоги за нарушение запретов Закона Моисеева[860]. Эти обстоятельства заставляют вспомнить те проблемы, которые уже возникали в Антиохии и Иерусалиме, например, проблема кошерной пищи или проблема разделения иудеев и язычников.

Обстоятельства остались нам неизвестны. Однако враждебность традиционных иудейских кругов неудивительна: существовали связи между группой Павла и маргинальной группой последователей Иоанна; первые осуществленные апостолом обращения, очень малочисленные, можно было расценить, как новое разделение; христианское проповедование очень вероятно, могло спровоцировать антисемитские гонения; наконец, сбор пожертвований, который организовал Павел, мог быть воспринят как вымогательство из-за его настойчивых просьб, адресованных обращенным иудеям. Разве они и так не должны были вносить налоги на Храм? [861] Иудеи Ефеса могли пресечь действия, которые считали религиозным нарушением или оскорблением святыни, так как римские власти оставляли за ними право свободно применять Моисеев Закон, особенно в отношении оскорбления святынь или воровства, жертвами которого могли оказаться синагоги. Осуждение Павла Старейшинами Ефеса вполне объясняет полную перемену его отношения к иудейскому правосудию под конец его пребывания там; после превозношения иудейского суда перед любым другим судом Павел предпочел ему, в конце концов, суд Империи[862].