Журнал Наш Современник №11 (2004) - Журнал Наш Современник

Как-то неожиданно мир либеральных московских тусовок, презентаций, где шампанское лилось рекой и вокруг которого долгие годы “вертелось” телевидение, политика, вдруг стал обочиной, местом сбора проигравших политиков. Сейчас оборонным сознанием страдают не патриоты, как было десять лет назад, а, напротив, либералы.

Столыпин был прав. “Сила России таится в её губерниях, в её глубинах”. Неужели всё, что мы увидели в городе Орле, в регионах орловской области, не даёт оснований для оптимизма? Жизнь везде, где мы были, бьёт ключом, везде всё чисто, строится много нового. На улицах преобладают здоровые, одухотворённые лица. Значит, дело не в системах, а в русских лидерах, которые хотят работать для своего народа. Значит, всё дело в энергии, воле, разуме, во внутренней дисциплине самого русского человека. Всё зависит от воли, настроения людей. Дурные обстоятельства на то и существуют, чтобы люди научились их преодолевать.

Но я сейчас не о том, что вселяет оптимизм и даёт надежду, а о том, что тревожит, что нам мешает более эффективно противостоять наступлению революционеров от либерализма на остатки русского национального сознания.

Первое. Имеем ли мы адекватное представление о нашем противнике, имеем ли адекватное представление о природе, родословной нашего посткоммунистического либерализма? На мой взгляд, нет. Я считаю, что было бы ошибкой сводить всю борьбу между либеральной революцией и Россией к борьбе между западным, протестантским индивидуализмом, который покоится на частной собственности, и нашей русской соборностью, которая покоится на общественной собственности.

На мой взгляд, в рамках такой трактовки и сущности наших либералов и сущности России мы обречены на вечное поражение. Всё это мифы, создающие искаженный образ и о нашем идейном противнике и о нас самих.

Либерализм Гайдара, Чубайса и Бориса Березовского не имеет ничего общего ни с дореволюционным русским либерализмом, ни с классическим европейским либерализмом. Классический русский либерал Павел Милюков прежде всего был русским человеком, включённым в русскую историю и переживающим её драмы как личную драму. Милюков обладал русским национальным сознанием. Сама свобода для Милюкова не имела смысла вне России, более того, вне Российской империи, чьи интересы он отстаивал как министр иностранных дел Временного правительства. Русские либералы были не только патриотами, но и державниками. Наши же постсоветские либералы выросли из марксистского интернационализма и из ненависти к России как к “тюрьме народов”. Наш нынешний либерализм является продол­жением марксистского классового расизма. С той только разницей, что нынешний либерализм расширил фронт борьбы с “несознательными” и отжив­шими классами. Марксисты в основном боролись с русским крестьянством, а сейчас борьба объявляется девяноста процентам страны, подавляющему русскому большинству, которому хотят, как говорит Березов­ский, “сломить волю”, сломить “русский архетип”.

Классический европейский либерализм отличается от нашего постсовет­ского тем, что он делает акцент на свободе равных индивидов, — он признаёт только ту свободу, то гражданское общество, которое строится на равных равными членами общества. Либерализм Локка, Милля несовместим с расизмом, с насилием меньшинства над большинством.

И второе — самое главное. Идеологи европейского либерализма говорили не просто о частной собственности, а о трудовой частной собственности. И Локк и Гегель определяли понятие “собственность” как поле, орошённое потом работника. И не выступал никогда русский человек против трудовой частной собственности. И не надо во имя корыстных идеологических и политических целей насиловать русское сознание и утверждать, что русский человек не имеет ничего общего ни с частной собственностью, ни с рынком.

Всё это глупость, идущая от незнания России. У меня иногда склады­вается впечатление, что наши идеологи особой русской соборности ещё более далеки от русского народа, чем так называемые революционеры-либералы. Общину ввели после Петра I во имя фискальных целей, более удобного собирания налогов для казны. Тут ничего нельзя добавить к тому, что сказал ещё в 1902 году в полемике с Тихомировым патриот и оборонец Георгий Валентинович Плеханов в своей работе “Наши разногласия”.

Русские крестьяне в своей истории работали лучше всего, с наибольшей отдачей тогда, когда получили землю в частную собственность. То есть в период нэпа. Если бы большевики выступили со своей программой общест­венного труда на общественной земле, то тогда никто бы их не поддержал. А они победили благодаря эсеровскому лозунгу “Землю — крестьянам”.

Поэтому согласен с Егором Семеновичем, что к концу восьмидесятых объективно назрели перемены и в советской экономике, и в советском укладе жизни. Была необходимость и в переходе к свободе как свободному выражению своих мыслей и мнения и в признании частной собственности, рынка, свободы товаропроизводителя.

И беда не в так называемых “чуждых нам ценностях Европы”, а в том, что назревшие преобразования были подменены практикой разрушения и страны, и экономики, и народного быта. В реформах, которые проводились в России, не было не только ума, но и элементарного уважения к её гражданам, к их интересам. Реформы проводились не для своего народа, а, наоборот, против этого народа. Верно сказал Егор Строев: “Как для Маркса крестьянин был непонятным “иероглифом для цивилизованного ума”, так и для некоторых наших политиков “неправильность”, в кавычках, России служит безупречным оправданием их глупости, а может быть, и преступления”.

Я уже обращал внимание на то, что, на мой взгляд, легче всего пережили лихолетье реформ, распада промышленности те люди, которые в советское время обладали предпринимательской жилкой, кто был связан с остатками частной собственности. Только теперь выясняется, что советская индустриа­ли­зация, разрушение крестьянского уклада жизни были не модернизацией, не рождением нового человека, а просто маргинализацией. Теперь выясни­лось, что, когда старая система разрушилась, старые системы советского принуждения к труду отпали, когда многие, очень многие бывшие советские рабочие и колхозники стали предоставлены самим себе,  у них не оказалось ни навыков самоорганизации, ни волевых, моральных качеств, необходимых для того, чтобы взять ответственность за себя и свою семью. Старый русский крестьянин ни на кого не рассчитывал, а потому научился выживать и работать при всех неблагоприятных условиях. А постсоветскому человеку очень не хватает патернализма, всех тех моральных начал, которые давали стимул к ежедневному, систематическому труду. Теперь выяснилось, что патриархаль­ный русский крестьянин обладал куда большей внутренней самодисцип­линой, большей жизненной стойкостью, чем советский индустриальный рабочий. И совсем не случайно после распада СССР, после распада советского производства и рабочие, и крестьяне утратили свою классовую принадлежность и превратились в выживающих людей.

Но всё же самое трудное позади. Маргиналы поневоле уходят. А остаются те, кто выстоял, кто сохранил в себе начала осмысленной духовной жизни. Для того чтобы закрепить нынешний перелом в настроениях, закрепить победу устоявшей России, необходимо сейчас уделить величайшее внимание качеству нашего патриотического движения и патриотической борьбы. Никаких криков, никакой ругани и брани. Ум и достоинство уверенного в себе патриота, который в открытой и честной борьбе отстаивает интересы своего народа, своей культуры — вот что нужно. Величайшее значение приобретают человеческие качества лидеров патриотического движения, их мастерство и авторитет, как людей, умеющих делать своё дело. Можно по-разному относиться к Никите Михалкову. Но однажды он сказал фразу, которая навсегда засела у меня в сознании: “Патриот, любящий Россию, может победить только на поле работы, доказывая, что русский человек умеет делать своё дело не хуже других”. Лучше всегда доказывать свой патриотизм талантом, бесспорными достижениями.

Теперь выясняется, что среди наших идеологических противников очень много поверхностных людей, мыслящих либеральными штампами, не способных к качественному мышлению. Если мы преодолеем мифологи­ческие представления и о своём противнике, и о себе, то тогда лучше поймём смысл и суть борьбы. Речь не идёт о борьбе между европейским индивидуа­лизмом и русским коллективизмом, о праве России на свой особый путь развития. К сожалению, в критические минуты русской истории русский человек иной раз проявлял даже избыток индивидуализма. Русский крестья­нин бросил фронт ещё весной 1917 года, чтобы успеть к расхвату земли. Многие русские голосовали за суверенитет РСФСР в 1991 году в надежде отколоть и украинцев, и белорусов, не говоря уже о республиках Закавказья и Средней Азии, от запасов нефти. Конечно, к таким решениям их подталкивали многие дурные обстоятельства. Но говорить, что русскому человеку не свойственен индивидуализм, не стоит.