Турецкие письма - Келемен Микеш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А ежели вы, милая, читаете историю взятия Константинополя, то я скажу, что это — очень хорошее и полезное времяпрепровождение. Султан Магомет Второй[239], который захватил Константинополь в середине пятнадцатого века, был великий полководец. О нем пишут также, что он знал несколько языков, а это среди турецких султанов большая редкость. Про то я сам читал, что он перенес свои галеры и большие корабли через гору Пера, это нынче было бы совершенно невозможно, да и тогда должно было быть делом невероятно трудным. Такое свершение больше подходило бы древним римлянам, которые решали почти невозможные задачи, такие, о которых мы и сейчас слышим с удивлением. Нынешние турки не только не выполнили бы эту огромную работу, но им бы и в голову не пришло ее делать. Магомету же необходимо было решать подобные трудные задачи, потому как противником его был греческий император, который умело оборонял свой город и смог бы его защитить, ежели бы при ежедневных потерях у него появлялось бы много новых и новых воинов. Но в долгой осаде людей у него оставалось все меньше, и в конце концов император сам бросился в битву, сражаясь с турками на улицах, где его и убили[240]. Магомет же свой народ не жалел, а тех, кто во время осады обращался в бегство, он убивал собственноручно. Но увидев, что люди его упали духом и без всякой охоты идут на штурм, он объявил, что отдаст город на разграбление. Тогда все его многочисленное войско воодушевилось и, не ожидая приказа, кинулось вперед. Горожане, защищая жен и детей, держались до последнего. Вот почему пролилось так много крови при взятии города. Потом город был разрушен и разграблен, турки творили ужасные вещи. Город этот построил император Константин[241], а отдал его туркам, вместе со своей жизнью, другой Константин, греческий. Но ежели вы интересуетесь историей взятия города, не могу не описать вам один невероятно жестокий поступок Магомета. Может быть, случай этот упоминает не каждый историк.
После взятия города к одному паше привели очень красивую греческую девушку, и паша, увидев ее красоту, подарил ее султану. Султан же так полюбил девушку, что провел с нею целых три дня, никого не пуская к себе и не отдавая никаких приказов своим подданным. Визирь и другие паши встревожились; паши попросили визиря, чтобы он пошел к султану и сказал ему, что войско находится в растерянности и не знает, как понимать его поведение. Визирь пошел с этим к султану, и тот приказал созвать пашей. Паши собрались. Султан нарядил девушку, которую звали Эрини[242], в самое красивое платье. Паши изумились красоте девушки, а султан спросил их: разве вы не можете понять, почему я провел с этой прекрасной девушкой три дня? Все закричали: очень даже можем понять. Султан сказал им: почему же вы возмутились, почему решили, что я забыл, кто я такой и зачем я здесь? Но сейчас я вам покажу, что пускай я люблю удовольствия, но могу и отказаться от них и докажу, что достоин вами командовать. И, достав саблю, на глазах у пашей отсек бедной, ни в чем не повинной девушке голову. И после этого сказал: тот, кто был тому причиной, мне заплатит. И паши заплатили: султан велел обезглавить тех, кто давал ему советы. Но ежели он и отомстил за бедную девушку, то это совсем не оправдывает того, что он сам стал ей палачом. Милая кузина, сердце мое так сжимается, когда я думаю о смерти несчастной, словно я ее хорошо знал. Этой жестокостью Магомет перечеркнул все свои великие деяния, потому как стать палачом невинного создания, которое он еще за несколько часов перед этим любил и которое лишил целомудрия, это невероятная жестокость! Натура человеческая содрогается от подобной жестокости, которую мы не можем вообразить даже у безмозглых тварей. Ведь не возьми Магомет Константинополь, этот поступок не стал бы для него таким позором. Но довольно нам рассуждать об этом палаче, довольно оплакивать бедную девушку, лучше вы заботьтесь о своем здоровье, а еще вы должны очень-очень любить меня, потому как я этого заслуживаю. Правда ведь, милая кузина?
Чтобы закончить письмо тем же, чем я его начал, будем в нашем изгнании надеяться на Господа, и ежели мы и вздыхаем и жалуемся, то не будем отчаиваться, потому как есть много людей, которым живется еще хуже, чем нам. На это вы скажете, милая, что не такое уж это большое утешение, и какая польза для умирающего от голода в том, что в Коложваре[243] пекут вкусный хлеб. Это правда, но правда и то, что непрестанные требования лучшей жизни не нравятся Господу. Вздохи и стенания смягчают тоску, ибо:
Участи несчастных вздохи помогают,
Вытерпеть тоску и горе облегчают.
Дикие народы умно поступают,
Что рабам стенать и плакать позволяют.
Но вздохи-стенания будут не столь тяжки, да и пользы от них будет больше, ежели мы обратим их к Господу и только Его станем молить о помощи. Нет ничего легче, чем давать правильные советы. Я — как тот священник, который корил свою паству за грехи и всегда учил их уму-разуму. Однажды ему сказали, что вот другим-де он дает правильные советы, а сам им не следует. Он ответил: я ведь только для вас проповедую, а не для себя. Пожалуй, я могу сказать вам то же самое, вместе с пожеланием доброй ночи.
64
Родошто, 23 septembris 1725.
С князем нашим мы пришли навестить господина Берчени, который чувствует себя очень плохо и, может, какое-то время еще будет выносить свой недуг, но не настолько, чтобы полностью излечиться. У него из ног вытекает очень много воды, на что цирюльники[244] только головой качают, подозревая тяжелую гангрену, которая ежели вселится
