Стихотворения - Александр Дольский

Молчать, молчать - вот высшее искусство,

невысказанность переполнит нас.

И вот однажды мысль или чувство

вдруг выплеснется миру напоказ.

И в них молчаний наших многогранность,

переизбыток опыта и сил,

внезапная раздумчивая странность,

которую не ведая носил.

И то, что может быть другим явленьем

принадлежать должно по пустякам,

сливается в одно без сожаленья,

и истина мерцает по строкам.

И вновь молчать до новых вдохновений,

чтоб на мгновение возник в нас гений.

МОНОЛОГ

Детство мое, да оставь ты меня,

Не до седин же мне быть мальчишкой...

В детстве я книжки на хлеб менял,

Теперь на жизнь променял все книжки.

А жизнь, словно девушка, хороша!

От слепящего солнца белей молока

Надо мной пусть плывут и плывут облака

Пусть леса и озера летят в никуда.

И сверкают внизу города, города.

А в неоновом зареве разных столиц

Лишь один человек с миллионами лиц.

Он огромен, он весь устремился вперед,

Только знает ли сам он куда он идет?

Я только писал бы туда, где мой дом

И на перронах любого пути,

Не оставлял бы в слезах мадонн

С младенцами теплыми на груди.

Я только касался бы талых губ,

Чем были бы женщины поражены,

Но я и без этого не однолюб.

Жизнь и свобода - две лучших жены!

От слепящего солнца белей молока

Надо мной пусть плывут и плывут облака

Пусть леса и озера летят в никуда.

И сверкают внизу города, города.

А в неоновом зареве разных столиц

Лишь один человек с миллионами лиц.

Он огромен, он весь устремился вперед,

Только знает ли сам он куда он идет?

Ну что ж, опять мечты, мечты...

Только повымерли нынче маги.

Эмблема века - меч и цветы,

Меч дамоклов, цветы из бумаги.

Но я не верю в бумажный цветок,

Нет я не верю и в меч дамоклов.

Верю я в мастера, что смог

Сделать в окнах цветные стекла. 

МОНОЛОГ ГАРРИ БЕЛЛАФОНТЕ

Ну, кто сказал, что неграм хуже?

Смотрите, зал, - кто залу нужен,

Смотрите, зал, - глаза, как раны.

Я так играл, что все в нем пьяны.

Я так рыдал, и так смеялся,

Мой голос кровью в сердцах спекался.

И пусть я негр, и пьян от боли

Кто у кого сейчас в неволе?

Мой голос мягок, как губы милой.

Упруг мой голос, как груди милой.

Мой голос может согреть полмира,

Сердца у негров уж задымились.

Заполнил зал я своей душою

И не остался в нем даже шорох

И пусть нельзя мне, куда вам можно.

Руки мне вашей коснуться страшно.

Вы поступили неосторожно,

Проникну даже я в сердце ваше.

И там останусь, и как не странно,

Отныне с вами я постоянно,

И в ваших спальнях, и в ваших женах,

И даже в детях, пусть не рожденных.

Ну, кто сказал, что неграм хуже?

Смотрите, зал, - кто залу нужен?

Смотрите, зал, - глаза что раны,

Я так играл, что все в нем пьяны.

МОРЕ ПРАВДЫ

Море Правды, Море Ясности -

Там не тонут корабли,

Там и рифы, и опасности

Издалека всем видны.

Но путь туда через моря

Надежды и Терпения,

Через пролив Ненужных слов

И море Заблуждения.

Кто парусом ловит ветер Утех,

И в море Сытости якорь бросает

Тонет корабль всегда у тех

В мутных водах земного рая.

Море Правды, Море Ясности -

Там не тонут корабли,

Там и рифы, и опасности

Издалека всем видны.

Туда добраться нелегко

Сквозь штормы и туманы,

Но Честность будет маяком,

А Совесть - капитаном.

МОЯ ЗЕМЛЯ

В дорогах дальних,в моих скитаньях,

я видел небо,людей, леса,

земля открыла мне свои тайны,

просторы, краски и голоса,

и одарила теплом и словом.

чтоб зрелый разум вместил потом,

и то, чтоб было ее покровом,

и то, что стало ее нутром.

И обошел я все земли предков,

и поклонился святым местам,

и подивился речам их метким,

зело искусным в трудах перстам.

Впечатал в сердце, как буквы в камень,

былины древних жестоких лет,

и землю мытыми я брал руками

запомнить запах и вкус и цвет,

И я увидел причуды духа

и непрерывность стихий и лиц,

и усмиренье пределов слуха,

пределов зренья, золу страниц,

надежд ветшанье и слов старенье,

и надорвавший дыханье шаг,

и подозренье, и подозренье,

и полинявший в парадах флаг.

И я услышал слова простые,

что унижая сведут с ума,

и увидел глаза пустые,

пустые жизнь и закрома,

остатки древних пристанищ духа,

в пыли опалы по воле слуг,

корней забвенье, искусств разруху,

двойную совесть, двойной испуг.

И пережил я с моей землею

века печали славы дни,

тянулся в небо, ее золою,

и за родные цеплялся пни.

Солнце слепит меня даль застилают туманы,

души бродяг, как плотва попадаются в сети дорог.

Что же не манят чужие далекие страны?

Землю свою разглядеть я сквозь слезы не смог.

МУЗЫКА НАД МОЕЙ ГОЛОВОЙ

Я слышу гармонии звуки,

и веки краснеют от слез.

Как будто над городом руки

израненный вскинул Христос.

И как предводитель оркестра,

Отца симфонический хор,

дарует бездушный маэстро

простым обывателям нор.

А люд, потребляя котлеты,

вином запивая тоску,

не слышит ни арфы, ни флейты,

и в чай насыпает песку.

Служители русской разрухи

преемники лживых убийц,

на музыку тоже безухи

играют с историей блиц.

А время как будто до пата

за ходом продумало ход,

готовя жестокого мата

мухлевщикам чистый исход.

И публика смотрит на доску

в подсказках теряя запал,

и свечи церковного воску

закапали красный портал.

А музыка мерным прибоем

в бесчувственный бьется народ

то скрипкой, то грустным гобоем,

то тембром космических нот.

Одни за другими солисты

выходят на сцену судьбы,

то гений поэзии чистой,

то джазовый гений трубы.

А руки великого Сына

точны в партитуре Отца,

но громкая песня кретина

возносится выше венца.

И глушит великих гармоний

тончайшей ажурности ткань,

и гром коммунальных агоний

врывается в свежую рань.

МУЧЕНИЦА

Среди шелков, парчи, флаконов, безделушек,

Картин и статуй, и гравюр,

Дразнящих чувственность диванов и подушек

И на полу простертых шкур,

В нагретой комнате, где воздух как в теплице,

Где он опасен прян и глух.

И где отжившие в хрустальные гробницы

Букеты испускают дух.

Безглавый женский труп

Струит на одеяло багровую живую кровь.

И белая постель ее уже впитала

Подобно призрачной, во тьме возникшей тени.

Как бледны кажутся слова.

Под грузом черных кос, и праздных украшений

Отрубленная голова на столике лежит, как лютик небывалый

И в пустоту вперяя взгляд, как сумерки зимой, белесый, тусклый, вялый.

Глаза бессмысленно глядят.

На белой простыне приманчиво и смело

Свою раскинув наготу,

Все обольщения выказывает тело, всю роковую красоту.

Подвязка на ноге глазком от аметиста

Как бы дивясь, глядит на мир

И розовый чулок с каймою золотистой

Остался точно сувенир.

Здесь в одиночестве ее необычайном,

В портрете, как она сама,

Влекущем прелестью и сладострастьем тайным,

Сводящим чувственность с ума.

Все празднества греха: от преступлений сладких,

До ласк убийственных, как яд.

Все то, за чем в ночи таясь в портретных складках

С восторгом демоны следят.

Но угловатость плеч, сведенных напряженьем

И слишком узкая нога,

И грудь и гибкий стан изогнуты движеньем

Змеи, завидевшей врага.

Как в ней все молодо,

Уже с судьбой в раздоре,

От скуки злой, от маяты, желаний гибельных,

Остервеневшей своре свою судьбу швырнула ты.