Непристойное предложение - Керстин Гир

— Таких подробностей я, собственно, и не хотела знать. — У меня и так перед глазами стояла картина, как Оливер и Эвелин веселятся на кровати в номере отеля, пробуя позиции, представленные в книге пятидесятых годов. — А зачем вам обязательно нужен ребенок?

— А почему вы не хотите детей? — ответил вопросом на вопрос Оливер.

Я пожала плечами:

— Слишком большая ответственность. Даже когда человеку кажется, что у него достаточно мужества, чтобы решиться на это, он заблуждается.

— Да, но такова жизнь.

— А мне не хотелось бы отвечать за искореженную в будущем жизнь, — жестко сказала я. В действительности же я испытывала страх перед родами. Не перед схватками и страшной болью (хотя Элизабет и Ханна в лицах и не раз рассказали мне об этих ужасах при рождении Маризибиль и Каспара), а перед тем, что наступает потом. Перед тем, что называется материнскими чувствами по отношению к маленькому, беспомощному существу. Человек, имеющий ребенка, обязан думать не только своим умом, но и рассуждать с позиции малыша. Когда тот опрокидывает на себя тарелку с кашей, делает первые шаги, страдает из-за того, что его лучший друг оказывается умнее или сильнее его или уходит играть с другими детьми, когда воспитательница в детском садике не желает пожалеть его, — все это мать должна чувствовать и пропускать через себя. И это, с моей точки зрения, были совершенно нормальные, человеческие представления. А своя собственная жизнь была уже и без того слишком тяжела. — Уж лучше я сама обеспечу себя пенсией, а когда станет совсем невмоготу, уйду в приют, так будет честнее.

— Но ведь это так важно — иметь семью, — сказал Оливер. — Ты знаешь, с тех пор как я научился думать, эта картина постоянно у меня в голове: дети, бегущие тебе навстречу, когда ты приходишь с работы. Мастерящие что-то тебе в подарок ко дню рождения. Сидящие на твоих плечах, когда идешь с ними гулять. Запускающие вместе с тобой змея. И жена, готовящая домашнее варенье и улыбающаяся тебе, когда ты возвращаешься с работы.

— Это все очень похоже на рекламный ролик, — сухо ответила я. — Слабо верится, что у Эвелин в голове точно такая же картина.

— Да, у нее такой картины нет, — сказал Оливер. — Она хочет ребенка, потому что так подсказывают ей ее биологические часы.

— Ха-ха, — сказала я. — Они начинают тикать у тех людей, которые видят такие картины. Лично у меня ничего не тикает. А если я и вижу какие-то картинки, то они полны забот, бессонных ночей у постели заболевшего чада, страха, что ребенок принесет в дом какие-нибудь нехорошие слова, или скандалов с соседями, в собаку которых он запустил камнем.

Оливер покачал головой:

— Может быть, счастливые семьи — это и есть некое клише, но то, что все идет от этого, в этом мой отец, безусловно, прав. Нам всем нужны рядом люди, которые от нас зависят. Которым мы можем передать все, чему научились сами. За которых мы должны постоять и которые смогут постоять за нас и в хорошие и в трудные времена, как бы высокопарно это ни звучало.

Я снова пожала плечами:

— Этого ты не можешь знать точно. Нет никакой гарантии, что ты сможешь всегда быть при своих детях. Мои родители, например, умерли, когда мне не было и семи лет, и меня воспитывали чужие люди, в окружении совершенно неродных мне братьев и сестер.

— Я и не знал ничего об этом, — сказал Оливер. — Я думал, что тогда, на свадьбе, присутствовали твои настоящие родители.

— Это мои приемные родители. Они в порядке, но это не настоящие родители. Я вижу их очень редко. Они живут за четыреста километров отсюда. Мы пишем друг другу письма на Рождество и открытки ко дню рождения. И это все. Я всего лишь приемная дочь.

— Бедняжка… — Оливер сделал движение, словно собираясь погладить меня.

— Ах, только не начинай мне теперь рассказывать, что без еженедельных завтраков в компании своего отца ты не можешь прожить, — зло сказала я.

— Отчего же, — усмехнулся Оливер. — Может быть, не каждое, а каждое второе воскресенье, но мне бы их очень недоставало, если бы их не было, правда. — После короткой паузы он добавил: — Исключая, может быть, общение с Эберхардом.

— Во мне, видимо, этот семейный ген так и не смог развиться, — сказала я. — Несмотря на то, что моя приемная семья была очень хорошая. Ни малейшего следа «Отверженных» или «Дэвида Копперфилда».

— Копперфилд — тоже сирота?

— Не фокусник, персонаж романа Диккенса.

— Мы были… и есть, наверное, не семья из книжки с картинками, — сказал Оливер. — Но тем не менее я хочу иметь детей. Еще и потому, что смогу быть для них лучшим отцом, чем мой отец для нас.

— Это будет не так сложно.

— Ты думаешь? — Оливер с сомнением посмотрел на меня. — Я не знаю — он был не таким уж плохим. Всегда делал так, как считал лучше.

— Да, так делают все родители, — неприязненно сказала я. — Я рада, что Штефан относится к этой проблеме так же, как и я.

И Штефан был рад, что я отношусь к этой проблеме так же, как он. Он не хотел детей, потому что это «стоило бы лучших лет жизни». Так он говорил. Вкладываешь в них деньги и время, чтобы через двадцать лет понять, что вкладывал не то и не туда. Но ты сам становишься за это время на двадцать лет старше, и многие вещи уходят, так и не познанные тобой. Впрочем, это свидетельствовало скорее о том, что думали-то мы по-разному, но вывод делали один и тот же. И без детей жизнь может быть наполненной и счастливой.

Или как минимум просто нормальной.

Моя, впрочем, в данный момент была довольно паршивой. Я посмотрела на часы. Ровно десять. Что сейчас делают Эвелин и Штефан? Улеглись ли они в свою обновленную белоснежную кровать и начали практиковаться в позах, обнаруженных в той смешной книжке начала пятидесятых?

А что, если позвонить и слегка подпортить им настроение, подумала я. Но это не было мне позволено. Фриц может просмотреть телефонные счета, и миллион уплывет от меня мгновенно.

Впрочем, я могу позвонить из телефона-автомата.

Я решительно поднялась с места. Оливер взглянул на меня.

— Пойду прогуляюсь вокруг дома, — сказала я уже на полпути к двери. — Глотнуть свежего воздуха.

Оливер кивнул.

— А у тебя есть телефонная карта?

Я застыла на месте.

— Откуда ты знаешь?..

Оливер улыбнулся и достал из кармана брюк портмоне.

— Должно быть, хорошо, когда тебе кого-то недостает. Там должно быть как минимум десять евро.

— Спасибо, — ответила я.

Я с удовольствием рассказала бы ему, что Штефану совсем не недостает меня, скорее напротив — он уже улегся в постель с его женой. Но зачем портить настроение еще одному человеку?