Сделка - Макс Коллинз

И мы это делали. Много раз.

11

В воскресенье я спал до полудня. Я был в своей постели, в своей комнате, в моем отеле. Я ушел из «Колони клаба» часа в четыре утра. Я заметил, как на меня покосился Сонни Голдстоун, но не придал этому никакого значения. Я знал, что невозможно встретиться с Эстелл без того, чтобы об этом не узнала Компания. Но Эстелл была моей давней страстью, к тому же любой мужчина, увидев ее, не стал бы спрашивать о том, что мы с ней делали вдвоем в течение шести часов.

Я попросил портье записывать все звонки. Когда я шел на ленч, я забрал записки и выяснил, что Пеглер все утро пытался мне дозвониться. Почему же он не был в церкви, молясь за падение профсоюзов? Так или иначе, но я позвонил ему из автомата: он остановился в «Дрейке».

– Мне надо немедленно вас увидеть, – сказал Пеглер.

– Мне надо купить чего-нибудь поесть, и у меня еще есть кое-какие дела. Встретимся у меня в офисе около четырех.

– Геллер, мне надо успеть на поезд.

– Когда?

– В восемь вечера.

– Встретимся в моем офисе в четыре, – повторил я и повесил трубку.

Я бы мог вообще с ним не встречаться, но не знал, как избежать этой встречи: Монтгомери был моим клиентом, и он предполагал, что мы будем сотрудничать с Пеглером, во всяком случае, до некоторой степени. Но встречаться с ним – значило поставить себя в затруднительное положение, и эта встреча могла принести мне много неприятностей, поэтому я был рад, что он придет не в рабочий день, а в воскресенье. Конечно, если его увидят входящим в мой офис в выходной день, это могут принять за секретную встречу и...

Что за черт! Я почему-то чувствовал себя в безопасности, и не только из-за пистолета под мышкой. Я выиграл: сделал работу для Монтгомери, выполняя задание Биоффа. У них, конечно, слегка разные интересы, но кто узнает об этом. И сейчас, когда я шел по Лупу в этот тихий воскресный зимний полдень, подняв воротник и засунув руки в перчатках поглубже в карманы, мое настроение было приподнятым. Я оглядывался по сторонам, проверяя, нет ли за мной «хвоста».

Кажется, за мной не следили, и я в одиночестве позавтракал в ресторане отеля «Бревурт». Мне подали грудку куропатки, кукурузные хлопья, свежие грибы. Две чашки крепкого кофе несколько остудили мой пыл. Впечатления от поездки в Калифорнию постепенно гасли: воспоминания от сексуальных развлечений последней ночи согревали меня, и я уже привык к мысли, что вскоре у себя в офисе я буду печатать конфиденциальное письмо для Роберта Монтгомери, после чего смогу позвонить Вилли Биоффу и закончить день встречей с Вестбруком Пеглером. Встреча эта будет рискованной, но выгодной для меня.

Был час с чем-то, когда я поднялся на четвертый этаж здания, принадлежащего Барни. Мои шаги гулко отдавались в по-воскресному пустом помещении. Я уже приготовил ключи, вытащив их из кармана еще на лестнице, поэтому я приближался к своей двери совершенно бесшумно.

Но что-то происходило внутри моего офиса.

Слева, сквозь матовое стекло, рядом с дверью я смог различить чей-то силуэт. Он двигался. Потом я услышал какое-то ворчание.

Спокойно, спокойно. Я вытащил из кобуры пистолет.

Пеглер? Нет, не мог же он прийти на два с половиной часа раньше. А, может, телефон Пеглера в гостинице прослушивался? Что если кто-то узнал о нашей четырехчасовой встрече и поджидал тут, чтобы покончить с нами одним разом в этот воскресный вечер? Судя по звукам, некто делал там какую-то нелегкую работу – наверное, обыскивал мой офис, не предполагая, что я приду так рано, а может, искал место, куда припрятать два тела.

Не снимая перчаток, я крепко сжал пистолет в руке и изо всех сил дал по стеклу. Осколки и обломки стекла разлетелись в разные стороны. Сунув руку с пистолетом в отверстие с торчащими обломками стекла, я направил пистолет в сторону теней. Раздался женский визг, а мужской голос произнес:

– Вот черт!

В моем офисе, на моем черно-белом диване в стиле «модерн» со Всемирной выставки вверх своей голой волосатой задницей лежал Фрэнки Фортунато. Он весь был голый и волосатый. Фрэнки смотрел на меня: его глаза умудрились быть и распахнутыми и сощуренными одновременно. Под его тощим телом лежала красивая обнаженная девушка.

Ба, да это же Глэдис!

– Вот это да! – воскликнул я, опуская пистолет.

– Мистер Геллер, – сказал Фрэнки, впервые называя меня «мистером», – я могу все объяснить.

Он слез с Глэдис, которая теперь являла собой что-то вроде картины «Сентябрьское утро» и была чертовски соблазнительной. Она больше не кричала, но ее немое унижение было так велико, что и в голову не приходило над ней смеяться.

Я отпер дверь и вошел в комнату. Фрэнки уже почти успел натянуть штаны, а Глэдис потянулась за платьем и села, прикрываясь им. Она явно была испугана и чувствовала себя неловко.

– Нам больше некуда было пойти, – запинаясь произнес Фортунато. Он уже застегивал на «молнию» свои брюки. – Глэдис живет со своей матерью, а я – с тетей и дядей.

– Не надо, – остановил его я. Я сам был смущен. И опустил пистолет. – Это необязательно.

– Мы уволены, мистер Геллер? – с трудом выговорила Глэдис. Ее большие карие глаза побелели от страха.

Я подошел к ней и сел на край ее стола: опасность миновала. Осколки стекла валялись на полу, как огромные хлопья снега. Дыра в стекле открывала вид на подпольный абортарий, который находился на другой стороне коридора.

– Никто не уволен, – заявил я. – Одевайтесь, Глэдис. Быстро собирайтесь. Я даже не буду смотреть в вашу сторону, зайдите в мою комнату и оденьтесь. Кш-ш!

Она исчезла. Но я подглядывал уголком глаза.

Только лишь ночь, проведенная в объятиях Эстелл, помогла мне пережить мысль о том, что сегодня я попросил Глэдис надеть одежду на ее прекрасное розовое тело.

– Господи, мне очень жаль. Геллер, – проговорил Фрэнки. Он уже полностью оделся и сейчас повязывал себе галстук.

Он уже забыл про «мистера».

– Все в порядке, – сказал я. – Я знаю, каково это. Надо всегда пользоваться моментом.

– Вы не сошли с ума? – спросил он, приглаживая свои жидкие волосы.

– Я просто ревную.

Вошла Глэдис, одетая в бело-голубое воскресное платье со скромным бантом на шее, и сказала:

– Я заплачу за окно.

Я взглянул на Фрэнки. Он пожал плечами.

– Мы поженимся.

– Фрэнки, – промолвил я. – Кажется, благородство еще живо. О нем забывают иногда, но оно еще живо. Я заплачу за окно. Это моя вина.

– Как это может быть твоей виной? – осведомился Фрэнки.

– Со мной что-то происходит сегодня. К тому же меня подстерегает опасность, иначе я бы не ворвался сюда. Это моя ошибка, произошедшая оттого, что я так долго работаю один.

Фрэнки заботливо поддерживал Глэдис.

– А сейчас мы пойдем, – сказал он. – Если все в порядке.

– Будьте уверены, что если бы не моя работа, я бы предоставил вам этот диван.

Фортунато ухмыльнулся, а Глэдис, все еще смущенная, отвернулась. Но она позволяла ему держать себя под руку.

– Да, кстати, – произнес я. – Кто-то из вас мог бы достать из шкафа швабру и подмести осколки. Но будьте осторожны. Конечно, судя по этому, вы, похоже, уже... соберите их тоже, пожалуйста. – Я имел в виду пакетик из-под презервативов, валяющийся возле дивана.

Глэдис плакала или притворялась, что плачет. Я взял ее за подбородок, приподнял лицо и посмотрел в ее большие карие глаза:

– Я не хотел, чтобы вы себя плохо чувствовали. Просто я ревную, понятно?

И тут она сделала нечто, что помогло мне забыть о нашей недавней стычке: она мне улыбнулась.

Я зашел в свою комнату, поставил на стол пишущую машинку и принялся печатать отчет для Монтгомери. Через некоторое время я услыхал, как в ведро ссыпаются осколки стекла. К моему удивлению, в дверь заглянула Глэдис, а не Фортунато.

– Извините меня, мистер Геллер.

– Вам не за что извиняться. Я могу задать вам вопрос?

– Конечно.

– Почему именно с ним?

Глэдис пожала плечами.

– Он довольно мил.

И она ушла, а я принялся за свой отчет. Я записал все: все сплетни, все анекдоты, каждую оговорку, которую сделали Браун, Дин, Биофф, Баргер, Костон и Эстелл. Но я указал, что все, что они сказали, – лишь слухи, поэтому такую информацию можно использовать лишь как основу для чего-то более реального или как отправную точку для настоящего расследования. Никто из этих людей никогда не скажет всего, что знает. Все заняло у меня около двух часов. Затем я сделал несколько исправлений ручкой, свернул шесть листов, исписанных с одной стороны, и положил их в конверт, на котором был напечатан домашний адрес Монтгомери. Я не подписался и не написал обратного адреса. В конце концов, он обещал мне не упоминать моего имени, так почему бы не напомнить ему об этом?

Положив ноги на стол, я позвонил Вилли Биоффу по тому номеру, который он мне дал. Это был телефон его ранчо. К телефону подошла горничная, и потребовалось несколько минут, прежде чем я услышал его голос. Звонить на такое расстояние и слушать в трубке тишину довольно долгое время – это все равно, что бросать деньги на ветер. Но учитывая, что вскоре я получу вторую из обещанных Вилли тысяч я мог себе позволить понаблюдать, как часть этих денег улетает впустую.