Любовь на полях гнева - Стэнли Джон Уаймен

Принесли фонарь, и старшина, закутав свое дородное тело в плащ, вышел со мной из дома.

На площади царила кромешная тьма. Огни, горевшие в момент моего прибытия в город, были уже потушены. По безлюдным улицам носился внезапно поднявшийся ветер. Без желтого огонька фонаря нельзя было бы и шагу ступить, хотя он и освещал дорогу всего на два-три шага вперед, оставляя позади еще более густой мрак. Я не мог разглядеть даже крыши домов и совершенно не представлял, в каком направлении и как далеко мы отошли от гостиницы.

Вдруг Фландр остановился и, подняв фонарь, осветил им серую каменную стену, в которой виднелась низкая, обитая железом дверь. Посередине ее висел огромный молоток, а над дверью была маленькая решетка.

– Прочно запрятаны, прочно, – повторял старшина, заливаясь жирным смехом.

Но вместо того, чтобы постучать в дверь молотком, он часто забарабанил палкой по решетке. Сигнал был услышан и понят. За решеткой показалась голова, и через секунду открылась дверь.

Старшина двинулся вперед. После прохлады ночи мы вдруг очутились в теплой спертой атмосфере, пропитанной запахом скверного табаку, огурцов и еще чего-то, не менее неприятного. Кто-то молча затворил за нами дверь и, взяв у старшины фонарь, повел нас вниз по темному, низкому коридору, в котором даже одному трудно было идти. Пройдя немного, этот кто-то остановился у первой двери налево и распахнул ее.

Фландр вошел первым. На пороге он стал снимать свою шляпу, на несколько секунд закрыв собою просвет. Из соседней комнаты в том же коридоре слышалось громкое пение каких-то фривольных песен. Из конца коридора донесся вой цепной собаки, которая, заслышав нас, бросалась, гремя цепью, в нашу сторону. Я успел заметить, что стены коридора были грязны и покрыты пятнами сырости. Потом я услышал, как кто-то ответил на приветствие Фландра, и голос этот заставил меня остолбенеть. То был голос маркизы де Сент-Алэ!

Хорошо, что невероятная мысль о возможности такой встречи пришла мне в голову еще за ужином, и я внутренне был несколько готов к этому.

На мое счастье, комната была полна табачного дыма и пара от сушившегося у огня платья. Я нарочно закашлялся у входа, не торопясь выходить на свет.

Кроме старшины здесь было еще четыре человека. Мне некогда было разглядывать каких-то хмурых мужчину и женщину, игравших в карты за столом посередине комнаты. Глаза мои устремились на маркизу и мадемуазель Денизу, сидевших на стульях подле камина. Девушка прислонила голову к стене и прикрыла глаза. Маркиза стояла около и внимательно следила за старшиной с презрением во взгляде. Ни тюрьма, ни опасность положения, ни даже Грязное общество в этой вонючей дыре – ничто не могло сломить ее гордости и самообладания. Но когда ее взор, скользнув несколько раз по старшине, остановился на мне, из уст ее вырвался громкий пронзительный крик.

Может быть, вследствие окутавшего комнату дыма она еще сомневалась, кто стоит перед ней. Но этот крик вывел из забытья мадемуазель: она в испуге вскочила на ноги, но, увидев меня, опять опустилась на стул и громко зарыдала.

– Эге! Что тут такое? – спросил старшина.

– Кажется, тут произошла ошибка, – заговорил я, заранее подбирая слова. – Слава Богу, сударыня, что я оказался здесь в такую минуту, – продолжал я, кланяясь маркизе с самым равнодушным видом, на какой только был способен в данный момент.

Она что-то пробормотала в ответ и прислонилась к стене. Видимо, она еще не успела прийти в себя от изумления.

– Вы знаете этих дам? – спросил старшина, поворачиваясь ко мне. В его голосе слышалась нотка подозрительности, и он быстро посматривал то на одного из нас, то на другого.

– Очень хорошо, – отвечал я.

– Они действительно из Кагора?

– Из окрестностей Кагора.

– Однако, когда я назвал вам их имена, вы сказали, что вы таких не знаете.

У меня перехватило дыхание. Украдкой я бросил взгляд на маркизу. На ее лице застыло выражение ужаса. Я пошел вперед, очертя голову – все равно мне не оставалось ничего другого.

– Вы назвали их Корва, между тем, как фамилия этой дамы Корреа.

– Корреа? – повторил он, открывая от удивления рот.

– Ну да, Корреа. Вероятно, от испуга эти дамы произнесли свою фамилию недостаточно внятно, – продолжал я с напускной вежливостью.

– Стало быть, их фамилия Корреа?

– Да ведь я так и сказала вам, – заговорила маркиза. – Еще я прибавила, что ровно ничего не знаю о вашем капуцинском монахе. Я готова подтвердить это еще раз, – продолжала она серьезно, устремив на меня взор, в котором я ясно видел страстную мольбу о спасении.

– Да, господин старшина, боюсь, что вы сделали ошибку, – поспешил я ей на помощь. – Я могу отвечать за эту даму, как за самого себя.

Старшина почесал затылок.

IV. Трое в одном экипаже

– Конечно, если вам ничего не известно о монахе, – заговорил он, обводя комнату блуждающим взором, – то, очевидно, тут произошла ошибка.

– Остается сделать только одно, – подсказал я ему.

– Но есть еще одно обстоятельство, которое требует объяснения, – возразил он, опять принимая важный вид, – Красная кокарда! Что вы можете сказать по этому поводу?

– Красная кокарда? – переспросил я, чтобы выиграть время.

– Да, что вы скажете о ней?

Я не ожидал этого вопроса и в отчаянии взглянул на маркизу. Авось ее женский ум подыщет какой-нибудь выход…

– А вы спрашивали об этом г-жу Корреа? – спросил я, стараясь отбиться от вопроса и обратить его к ней. – Вы требовали у нее объяснений?

– Нет.

– В таком случае, я спрошу ее сам.

– Меня нечего спрашивать, а спросите лучше господина виконта, – вмешалась маркиза. – Спросите его, какого цвета кокарды Национальной гвардии из Керси?

– Красного! – воскликнул я, чувствуя, что у меня словно гора упала с плеч.

Я стал припоминать кокарду на шляпе Бютона, что лежала около кузницы. Но как об этом стало известно маркизе, этого я не знал.

– А, вот что! – промолвил Фландр, сомнения которого, видимо, еще не рассеялись вполне. – Ради чего же вы носите эту кокарду?

– Нет, господин старшина, – отвечала маркиза с хитрой улыбкой. Я видел, что она хочет привести его в хорошее настроение. – Не я ношу эту кокарду, а моя дочь. Если вы хотите узнать о причине, то спросите ее сами.

Как всякий буржуа, Фландр был страшно любопытен. Его лицо после такого предложения расплылось в глупой улыбке.

– Если мадемуазель позволит… – начал он.

До этого момента Дениза пряталась в тени, за своей матерью.

Но теперь она должна была выступить вперед.

Как только она заговорила, я увидел внезапно произошедшую перемену в ней. Несколько минут назад лицо ее было бледно, как полотно, теперь же оно покрылось ярким румянцем, и глаза горели, подобно звездам.