Темные воды Тибра - Михаил Попов

Сказав это, Марий зашагал к дому.

Ничего не понявший народный трибун, сотрясаясь как гелеполь, заспешил следом, чтобы выспросить, что имелось в виду. Поскольку Марий шел по узкому проходу между бассейнами, гиганту трибуну никак не удавалось идти рядом.

Наконец такая возможность появилась, и на недоуменный вопрос своего невольного соратника Марий ответил:

– Если бы я мог отдать на растерзание берберам, азиатам, понтийцам, да хоть и диким зверям не только Цецилию, но и его первую любовь – Илию вместе с прекрасной дочерью; Элию, сумасбродную, но милую; Клелию с ее бесплодием, то и в этом случае Сулла пальцем бы не шевельнул, чтобы предпринять что-нибудь серьезное.

Сульпиций, сам не избегавший никаких порочных и привлекательных сторон жизни, о чем свидетельствовал его облик, скорчил понимающую гримасу.

– Да, мне рассказывали, при нем всегда находятся привлекательные мальчики.

Марий просто махнул рукой в знак прощания и медленно удалился, оставив гостя в серьезном недоумении. Впрочем, оно длилось недолго. Опытнейший демагог Сульпиций объяснил, что старик просто не в себе, лишившись кампанской армии, он просто повредился разумом. Успокоив себя этим объяснением, народный трибун отправился в сенат.

Постановление об объявлении Луция Корнелия Суллы вне закона он решил принять сегодня же.

Марий забрался в самый прохладный угол своего дома, лег прямо на пол, на тонкую камышовую циновку – таким образом ему удавалось избавиться от утомительной ноющей боли в спине. Он велел позвать Публия Вариния.

Давно отошедший от военных дел Публий Вариний сделался, что называется, клиентом Мария. Своей преданностью и исполнительностью он завоевал доверие своего господина. Единственное, что мешало ему выдвинуться в число самостоятельных политиков, это редкостная глупость.

Вариний явился в тот момент, когда Марию удалось заснуть. Сон полководца был священным делом в доме, поэтому терпеливый клиент простоял довольно долго в ногах у лежавшего и тихо посапывавшего тела с огромным животом и кривыми ногами, откровенно любуясь этим видом немыслимой славы и могущества.

– Это ты? – спросило тело, очнувшись.

– Я.

– У меня есть к тебе очень важное дело, поважнее прочих прежних.

Вариний переступил, чмокнув кожаными подошвами своих сандалий, как бы давая понять – вот он я, весь готовый к любым делам.

– Тебе дадут сотню человек… Нет, начать надо с другого. Помнишь представление в термах Суллы семнадцать лет назад, где он самым непотребным образом высмеял римский сенат?

Вариний глубоко вздохнул, раздувая костер памяти.

– Кое-что помню…

– А тех, кто участвовал, помнишь?

– Кое-кого.

– Например?

– Марка Порция Катона Старшего, например.

– Осел! Кто изображал Марка Порция Катона? Ну, вспоминай.

– Кажется, его звали Тигеллин, был там еще некто… Табалий, остальных…

– А Квинт Росций?

– Да, да, господин, был и Квинт Росций, хотя моя память уже не та, но я помню, что этот архимим весьма отличался и его шуткам смеялись больше всего.

– Хорошо. Сегодня ночью ты с теми людьми, которых я тебе дам, выловишь мне всех участников того представления.

– Но как же…

– Проверишь все таверны, все театральные школы – и сардинскую и испанскую. Возле главного цирка живут флейтисты и кифареды из Тарента и Коринфа. Есть и другие места. Расспрашивай и выведывай. Кто-то из них умер, мимы и танцовщики долго не живут.

– И я же…

– Веди сюда их друзей, знакомых. Сегодня Гай Страбон давал на Эсквилине громадный пир, многих найдешь там. Только не трогай симфониаков, они поют на религиозных церемониях. Сулла всегда их не переносил, и не надо волочь ко мне всякий мелкий сброд вроде скабилляриев.

– Рядом с моим домом – в доходном доме живет целая корпорация сирийских флейтисток.

Марий одобрительно кашлянул.

– Сортировать товар не надо, всех, кроме храмовых певцов, сюда, я сам разберусь с ними, ты меня понял?

– Я уже иду.

– Погоди.

– Что еще ты хочешь узнать, о великий?

– А сам он?

– Сам? Он?

– Ну, что ты там пыхтишь, неужели не понятно, что спрашиваю я о том, как вел себя Сулла?

Нублий Вариний даже пыхтеть перестал, пытаясь в размытой временем памяти отыскать очертания того, о ком шла речь.

– Он был счастлив.

– Счастлив? – Марий даже попытался сесть, но это у него с первого раза не получилось, да и со второго кое-как.

– Счастлив? Сулла Счастливый?! – Марий еще раз двадцать на разные лады повторил это слово, то иронически, то злорадно, то язвительно, то саркастически, то раздраженно.

Бывший пропретор, почувствовав, что он больше уже не нужен хозяину, торопливо вышел из темной комнаты.

Глава третья

Сулла

88 г. до Р. Х.,

666 г. от основания Рима

Консула разбудил Метробий. Он умел это делать лучше всех. Тихо, ласково, но требовательно. С годами этот полуперс превратился в род домашнего животного: большого, породистого, вовремя кастрированного кота.

Сулле было приятно видеть именно его лицо, просыпаясь. По выражению этой бездумной физиономии много можно было сказать о наступающем дне, о погоде, о положении дел.

Метробий в этот раз лучезарно улыбался.

– Что случилось? – настороженно спросил Сулла. Никаких особо приятных известий он от мира не ждал. – Марий издох? – Впрочем, если бы этот интриган издох, вряд ли он обрадовался бы. – Так что же случилось?

– Твоя жена приехала, господин.

– Жена?!

Сулла вскочил на постели.

– Цецилия?

– Да, господин, с дочерью.

Не задавая больше вопросов, консул стал торопливо одеваться.

Супругу и дочь консула, спасая от лучей уже довольно высокого солнца, препроводили во внутренние покои дома.

Повсюду царило оживление. Слуги и рабы носились из угла в угол, готовя соответствующий прием: нужно было сменить воду в бассейне, нарвать цветов и устлать ими атриум, как, по слухам, любила госпожа. Нужно было узнать о ее пожеланиях относительно завтрака (именно пожеланиях, ибо распоряжения отдавал всегда Сулла).

Толпившиеся, как всегда, поутру в саду меж терракотовыми и мраморными статуями офицеры не скрывали своего удовлетворения фактом прибытия супруги консула. Теперь не оставалось никаких препятствий к тому, чтобы отплыть в Азию, где каждый рассчитывал наконец обогатиться, что трудно было сделать, воюя в Италии.

И до прибытия Цецилии в порту полным ходом шли работы по ремонту судов, на пристанях громоздились горы тюков и бочек – притом что жена и дочь консула находились в руках марианцев. Какой же размах примут работы теперь, по их счастливом возвращении!