Бразильская история - Рэчел Линдсей

– Значит, вы были готовы покрывать его, даже если это грозило мне потерей контракта?

– Я не видела здесь никакой связи с получением контракта. Я считала, что ведется честная борьба и победит тот, кто предложит действительно лучшие условия. Вот почему я так обрадовалась, когда мы отправились к месту будущего строительства и там вы нашли способ значительно сократить стоимость проекта.

– После чего позаботились о том, чтобы Мастерсон узнал эти цифры! – язвительно заметил Лукас.

– Нет, – громко и отчетливо заявила она. – Я этого не делала!

– Но вы же передали ему мои предыдущие расчеты. Это вы не будете отрицать?

– Лукас, не будь к ней слишком суров, – мягко проговорила Майя. – Она любила Роланда. Не обвиняй ее…

– Замолчи! – закричала Филиппа.

– Я всего лишь пытаюсь помочь тебе.

Португалка направилась в ее сторону. По мере того как улыбающаяся Майя подходила все ближе, Филиппу охватывал ужас. Ей вспомнились часы, проведенные взаперти; пережитый кошмар, когда ее везли навстречу гибели; острые концы стального ограждения на площадке, впивающиеся в ноги в тот момент, когда се вот-вот могли столкнуть в пропасть…

– Не подходи! – отчаянно крикнула она. – Лукас должен мне поверить!

На одном дыхании, не заботясь о связности изложения, она рассказала обо всем, что произошло: о том, как увидела фотографию и письмо, как поняла, что именно Майя передала Роланду данные о первых расчетах Лукаса, о своем посещении прекрасного дома на пустынном берегу, где она сказала хозяйке о своих подозрениях. Только в тот момент, когда Филиппа перешла к рассказу о возвращении в отель и известии о смерти миссис Марш, голос се дрогнул, и она помолчала, пытаясь справиться с подступающими слезами.

– Я испытала такое облегчение, словно мне отменили смертный приговор, – прошептала она. – Ужасно, что я так говорю, но это правда. Ее смерть означала, что мне больше не нужно молчать. – Ее голос окреп. – Я совершила большую глупость: позвонила Роланду и сообщила ему о смерти матери, а он, видимо, перезвонил Диегосу.

Лукас хотел что-то сказать, но Филиппа не обратила на это внимание и продолжала рассказывать, зная, что стоит ей только остановиться, и она расплачется.

– Я ничем не могу доказать, что меня похитили, – закончила она. – А после смерти Роланда не могу доказать и то, что в этой истории замешана Майя. Но даю честное слово – если у вас осталась хоть капля веры в мою честность, – что я рассказала чистую правду.

Подняв голову, Филиппа взглянула Лукасу прямо в глаза. Он был бледным и сдержанным, ничем не выдавая, поверил он ей или нет. Девушка отвернулась от него, и взгляд ее наткнулся на Майю. Филиппа вынуждена была признать, что восхищается выдержкой, с которой та выслушала все обвинения в свой адрес.

– Вы не так наивны, как я думала, – негромко проговорила женщина. – Теперь, когда Ролли мертв, я тоже не могу попросить его подтвердить мои слова. Мне остается только надеяться, что Лукас сам поймет, насколько лжив ваш рассказ!

Одно грациозное движение, и Майя очутилась рядом с ним:

– Я не стану унижаться и отрицать все эти россказни. Дорогой, я уезжаю домой. Если позднее ты захочешь меня увидеть, позвони. Если нет – встретимся завтра. – У дверей она остановилась и сказала, обращаясь к Филиппе: – Если бы вы не были мне так отвратительны, я бы пожалела вас.

Лукас, словно очнувшись, встал со стула:

– Я провожу тебя.

– В этом нет необходимости, дорогой. Думаю, будет лучше, если ты вызовешь для мисс Смит врача.

– Сначала я провожу тебя до машины, – повторил он и, выйдя следом за Майей, закрыл дверь.

Филиппа бессильно оперлась на ручку кресла, понимая, что проиграла. До чего же глупо было думать, что она сумеет одолеть эту изворотливую особу. Неудивительно, что Майя считала ее наивной.

Морщась от боли, она прошла в свою комнату и огляделась, словно оказалась здесь впервые, подошла к туалетному столику и взяла в руки фотографию отца, снятого в саду перед домом. Как она нуждалась сейчас в утешении родных отцовских объятий.

– Папочка! – воскликнула она и заплакала, опустившись на колени.

Много позже, уже с сухими глазами, отупев от плача, она сняла изодранную одежду и отправилась в ванную. Только после того, как Филиппа отмокла в горячей воде, к ней вернулась хоть какая-то возможность чувствовать, а вместе с тем и новые слезы. Жизнь кончена. Чем скорее она смирится, тем лучше.

Завернувшись в халат, девушка вернулась в свою комнату и улеглась на кровать. Она чувствовала себя слишком измученной, чтобы укладывать вещи и выяснять, есть ли завтра рейс на Лондон. Правда, это не имело никакого значения. Она была готова улететь куда угодно: в Париж, Нью-Йорк, Мехико – лишь бы как можно дальше от Лукаса.

Услышав стук в дверь, она мгновенно села, дрожа, как натянутая струна.

– Филиппа, – раздался голос Лукаса. – Нам нужно поговорить.

Девушка не отозвалась, и он заговорил снова:

– Я знаю, что ты здесь. Хочешь ты этого или нет, но я вхожу!

Филиппа снова легла, крепко закрыв глаза и сжав кулаки. Дверь открылась. Раздались мягкие шаги, и кровать прогнулась, когда он присел на краешек. Казалось, целую вечность Филиппа лежала неподвижно, зная, что Лукас смотрит на нее, но отказываясь открыть глаза.

– Незачем притворяться, будто ты спишь, – спокойно сказал он, – потому что я прекрасно знаю, что это не так.

Наступило короткое молчание.

– Филиппа, посмотри на меня.

Снова молчание. На этот раз она почувствовала, как Лукас взял в свои руки ее крепко сжатый кулак.

Девушка заставила себя оставаться неподвижной, хотя каждой частичкой тела стремилась броситься в его объятия и умолять поверить, что она сказала правду.

– Если ты всегда будешь так упрямиться, мы будем страшно ссориться, после того как поженимся.

Она широко раскрыла глаза и уставилась на Лукаса.

– Поженимся? – переспросила она шепотом.

Лукас сурово смотрел на нее:

– Из того, что ты сказала, когда я признался тебе в любви, у меня создалось впечатление, что тебе не по душе жить во грехе!

– О, Лукас! – Голос Филиппы дрогнул, и она больше не смогла вымолвить ни слова.

Но слова и не понадобились. Лукас приподнял ее и сжал в объятиях, ласково поглаживая волосы и шею.

– Эй, – произнес он чуть позже. – Мне не по душе, когда мою рубашку омывают слезами.

– Я плачу не потому, что несчастна, – прорыдала Филиппа, – а потому, что не могу поверить.

– Тому, что я люблю тебя?

– Нет. – Она по-прежнему прятала лицо у него на плече. – Тому, что ты поверил мне, а не Майе.

– Говорила она довольно убедительно, – признался Лукас, – но мне не пришлось долго колебаться, чтобы принять решение.