Морана (СИ) - Кулаков Алексей Иванович

— Хм?.. Общеизвестно, что товарищ Калинин покровительствует Большому театру и молодым балеринам. Некоторых он приглашает к себе на дачу «на чай» с ночевкой. Еще ему нравится, когда молодые грации пляшут перед ним на столе налегке, в одних лишь пуантах… По слухам, товарищ Сталин не очень доволен таким досугом, и даже стал иногда называть товарища Калинина «всероссийским козлом».

Побледнев, а потом и вообще посерев лицом, Липницкая ухватилась за край стола, разом поверив своей юной, но не по возрасту много знающей воспитаннице.

— Какой кошмар… Сашенька, надо что-то делать! Может, получится как-то обменять билеты и уехать уже сегодня? Я прямо сейчас поеду в кассы! Нет, он же может вернуться в мое отсутствие!.. Вот что: сейчас быстро собираемся и выходим, потом…

— Тише-тише-тише!

Поднявшись, девушка вытянула из своего багажа сумочку-аптечку и накапала перенервничавшей опекунше солидную дозу спиртовой настойки пустырника — благодаря чему Галину Ивановну понемногу начала отпускать хватка внутреннего напряжения.

— Хотя о развлечениях председателя ВЦИК знают все, кому не лень, но любая огласка для него все равно очень нежелательна. Просто поднимем небольшой шум, и все — его порученец сам убежит, да еще и виноват со всех сторон окажется. По нему же видно, что дурак с большим самомнением: никто и не удивится, что простейшее дело завалил.

— Ф-ф-фу-х!!! Саша, я с тобой с ума сойду. Если раньше не умру от разрыва сердца. Только я отошла от тех газетных подшивок и остальных твоих откровений, а тут это! Нет, лучше бы я поехала в Ташкент, и… Я не…

Ударная доза успокоительного мягко погрузила женщину в сон, благотворно подействовавший на ее нервную систему: продремав три часа и проснувшись ранним вечером, Галина Ивановна сходила с Сашей на ужин, который окончательно вернул ей душевное равновесие. Правда от новой небольшой дозы пустырника она не отказалась; и даже не стала спрашивать у лиловоглазой фельдшерицы, зачем та аккуратно мажет гостиничную мебель там и сям из пузырька с валериановыми каплями. Появление жизнерадостного (и крепко благоухающего хорошим коньяком) порученца тоже не смогло поколебать ее равнодушный настрой: с легкой полуулыбкой директриса наблюдала, как Георгий Семенович выгружает на стол очередную горку женской радости в виде американских шелковых колготок, тюбиков помады, молочного шоколада и новых упаковок французских духов.

— Все сделал. А! О твоей богадельне тоже узнал, красавица: уже в этом году в Ярославль поедете! На передержку, ха-ха-ха!!! Держи, я тут адрес черкнул.

Непринужденно развалившись на гостиничном стуле, порученец вдруг начал жаловаться на свое начальство. Чем дольше слушала взрослая женщина грязноватые откровения крепко выпившего чиновничка, тем сильнее «выдыхался» текущий по ее жилам пустырник: и кто знает, чем бы все в итоге закончилось, если бы не Александра. Встав, она сначала убрала со стола в свой чемодан все подношения, потом зачем-то приоткрыла дверь в номер, вернулась — и с обворожительной улыбкой влепила гостю звонкую пощечину, от которой тот легким перышком слетел на пол.

— Да как ты смеешь клеветать на товарища Калинина!!!

— Х-хэк…

Даниэлян (к слову, оказавшийся Гагиком Самвэловичем), и рад был бы что-то сказать в свое оправдание, но юная чемпионка с плавной ленцой пнула его в живот, и в прикрытой полувоенным френчем утробе что-то опасно забулькало.

— А ну-ка вон отсюда!

Вздернув взрослого мужика за шкирку на колени, блондиночка все с той же улыбкой легонько махнула рукой, вскрыв левую скулу порученца до самого мяса своими ухоженными ноготками:

— Я сказала — пошел вон!!! Или я всем расскажу, как ты порочил своим поведением партию! Сволочь!.. Тварь! Скотина!..

Взвыв, растерянный «клеветник» прижал к щеке ладонь, меж пальцев которой тут же начали просачиваться первые капли крови.

— У-ух! Бл-ох-ё!..

— Сам такой! Я сейчас милицию позову!!! Вон из номера!

Со своей кровати Липницкая наблюдала за всем так, словно сидела в первых рядах возле цирковой арены: увлеченно и с непроизвольно приоткрывшимся от удивления ртом.

— Пош-шел прочь! Вон, вон отсюда, животное!!!

С небольшой «помощью» тринадцатилетней провинциалки порученец наконец-то покинул негостеприимный номер, открыв дверь собственным лбом — и едва не зашибив подтянувшуюся на звуки скандала дежурную по этажу. Следом за ней в коридор вышло несколько жильцов из соседних номеров, с интересом уставившихся на убегающего на карачках по ковровой дорожке московского армянина в мятом френче.

— И подарки свои поганые забери. Н-на!

Получив пустым портфелем по загривку, порученец хоть и сунулся носом в дорожку, но не упал: подобрав кожаный снаряд и вздев себя на ноги, товарищ Даниэлян с нарастающей скоростью ссыпался вниз по лестнице, стремясь как можно быстрее покинуть гостиницу. Встревоженная дежурная, разрывающаяся между желанием немедленно позвонить начальству и все доложить — и необходимостью узнать хотя бы суть конфликта, подошла поближе и строгим голосом поинтересовалась:

— Это что такое сейчас было⁈ Девочка, за что ты его так?

Однако строгость пропала втуне: осмотрев работницу гостиницы, беловолосая девица сначала внятно и довольно обидно пробормотала:

— Сначала пускают сюда всяких подозрительных пьяниц, а потом еще и спрашивают… Развели тут бар-рдак!!!

И уже гораздо громче, так, чтобы услышали все «случайные прохожие» в коридоре, звонко и четко пояснила:

— За подлую клевету на товарища Калинина!

[1] Ридикю́ль — небольшая женская сумочка с коротким ремешком, носилась на руке и заменяла карманы.

Глава 10

Глава 10

Доставив воспитанницу в Ковров и взяв с товарища Дегтярева клятвенное обещание присмотреть за беловолосой сироткой — директриса в тот же день отправилась в Ярославль, на место временного размещения минского детского дома номер четыре. Ну и заодно немного отдохнуть и восстановить душевное спокойствие, которое стараниями воспитанницы Морозовой заметно расшаталось и поистрепалось. Опять же, надо было передать внезапно образовавшиеся подарки Танечке Валеевой (еще недавно бывшей Белевской): и хотя у молодой жены сейчас как раз был «медовый месяц» совмещенный с отпуском, она с радостью согласилась приютить любимое начальство на пару дней. В итоге вышло на три: сначала Галина Ивановна вдумчиво проинспектировала здоровенные четырехэтажные корпуса нового детдома, в котором, похоже, собирались разместить всех минских сирот разом. Потом навестила городской РОНО, невзначай показав там свежие фотокарточки с Чемпионата СССР и заведя несколько полезных знакомств, благодаря которым и узнала, что таки да — первых маленьких жильцов в новострое ожидают уже в декабре. А если совсем конкретно, то ближе к новогодним каникулам. Не успела Липницкая переварить эту новость, как веселый молодожен потащил ее хвастаться новыми цехами своей швейно-скобяной артели — и как-то так вышло, что к концу затянувшегося осмотра ушлый снабженец и опытная директриса вовсю обсуждали будущую учебу и производственную практику девушек-сирот старшего возраста. Даже предварительно прикинули, что в итоге выйдет по деньгам в смысле стипендий юным швеям-мотористкам: вроде бы получалось очень даже неплохо, вполне на уровне работниц казенных швейных фабрик!.. Осмотр ярославских достопримечательностей (а их хватало), новое посещение стройки на месте детдома, знакомство с младшим братом и пожилыми родителями «молодого» Петра Исааковича — разумеется, после этого пришлось поучаствовать и в небольшом застолье…

В итоге, большую часть обратной поездки в Ковровженщина просто проспала — и если бы не просьба проводнице, то и вообще проехала бы мимо нужной станции. Но хоть отдохнула и набралась сил: правда город на Клязьме встретил ее мелким дождичком позднего августа, и пока директриса добралась до ведомственной гостиницы, она опять начала зевать. Даже мелькнула предательская мыслишка завалиться на чистую белую простынку, и добрать минуток двести сна, ибо дождик за окном шуршал так усыпляюще-спокойно… Собственно, Галина Ивановна уже стянула с себя влажный саржевый сарафан, и как никогда была близка к тому, чтобы пасть в объятия подушки — но когда она открыла дверцу платяного шкафа, намереваясь повесить на нее отяжелевшее платье, ей на ногу довольно болезненно приземлилась небольшая сумка из новенького темно-зеленого брезента.