Поэма “Нити” - Ю. Шестов

Молчали мирно так, уютно.

Бытовка. Шкафчики каютно

Их обрамляли уголок -

Получка, душ и праздник в срок.

* * *

Скажите: «Мало им для счастья…»

А где грань солнца и ненастья?

Да обратитесь хоть к себе:

Нужна ли вам вся жизнь в борьбе?

Не все ж бойцы… Недолго — можем.

И кости старые погложем,

Но станем несколько лютей

И как бы мягче — позверей.

И неприязнь сосед внушает:

Чего он дверь свою строгает…

Мы извести себя готовы,

Чтоб недруг наш надел оковы.

(Ах, Александр Сергеич Пушкин,

Ведь Ваши рифмы, как игрушки.

И, каюсь, взял, не удержался -

Сравнить я нравы попытался.

У Вас: «друзья… надеть оковы».

У нас: «друзьям» слог ныне новый.

Во время Ваше слово «честь»

Шло чаще в ход. У нас — «поесть».

Людские мы поправ понятья,

Гранитный крест несем заклятья.

Продавлен след… Мозги в тумане…

Саднит душа… Греха гвоздь в ране.)

И каждый бьется не на шутку,

Как пес цепной, забравшись в будку.

Остервенело огрызаясь,

Быть обойденным опасаясь.

Смутны настали времена.

(Кто вденет ноги в стремена?…)

Призыв «Спасайся в одиночку»,

Пожалуй, будет точка в точку.

И сразу все его поймут

Спасать, чем животы живут.

И не о нравственном познанье

Речь поведут — недоеданье.

Чем провинилась ваша мать,

Чьи думы только как достать,

Как накормить, во что одеть,

Обуть, прикрыть — ну надо ведь!

…А в общем, жизнь для философий

Дает изрядно. И утопий

Счас можно ворохи наместь,

Да мимо все. Охота есть.

Нет тормозов. Вот это страшно.

Всяк по себе — уже опасно.

А неумен, голодный, злой,

Труслив, но жаден… Бог ты мой!…

Не все, согласен. Индивиды

Есть до сих пор, но инвалиды

Души, мозгов необычайно

Порасплодились. Что, случайно?

Случайной жизни не бывает,

Из моря рек не вытекает.

Вы в дней сплошном круговороте

Все время сеете и жнете.

Веселый экскурс закруглив,

Сравним, как яблока налив

Вбирает соки все подряд…

Но только здесь, увы, не сад.

* * *

Так чем питались корешки,

Что за делишки в гумус шли,

Под слой пролетных наших лет

Заглянем — вдруг найдем ответ.

* * *

Труд на износ. Гроши платили.

Бывало, кости даже ныли.

И понимал я — обирают.

За что — теперь младенцы знают.

Но я ругался с мастерами,

Хитрил, халтурил, слал их к маме

Не потому, что был плохой,

Раз вы мне так — и я такой.

Вот случай. Как вагон ячменной

Муки (глаза сорит отменно)

Пришлось зимою выгружать

Рублей за десять, не соврать.

Да, кстати, россыпь, не в мешках.

Лежал до крыши тяжкий прах.

Само собою, напахался.

И то — червонец! Постарался…

А в бухгалтерии наряд

На два рубля… Я не был рад:

Дня три глаза с муки кровили,

И два рубля — вы б тоже взвыли.

Я так ругался первый раз.

Не деньги жаль, но в этот час

Я ощутил плевки нам в души,

И тухлость слов, что лезли в уши.

Я до сих пор ту помню …

(Легко рифмуется с «Минерву»).

Пацан, четырнадцать годков…

Да совесть спит в таких без снов.

И этих шавок бухгалтерий,

Гор-рай-жилкомов, новых мэрий

Не вырезать, не утопить:

Хозяин есть, и шавке быть.

Еще штришок и, в общем, хватит

Обилья трудовых понятий

О совести, рабочей чести…

Сорняк с цветком взрастает вместе.

Тащили все подряд с завода

(Ох, незатейлива природа!).

С овцы паршивой что возьмешь -

Так, комбикорма наберешь.

Но за забором что творилось,

Вам в детских снах бы не приснилось.

Вниманье! Там была продбаза

(Еда мила любому глазу).

И даже я там подкормился,

Свои пьяны — и я годился.

Легло бы на плечи мне прочно,

Груз тянут ноги денно, нощно.

Бродяг в котельной разговоры,

Бичей неконченые споры

О правде жизни на земле…

А рядом пар сипит в котле.

И про детей своих далеких,

И бывших жен, таких жестоких,

Непонимании людей,

Несправедливости судей,

О сроках, паспортах забытых,

И о начальниках сердитых…

Чего я только не узнал,

Пока вагоны с ними ждал.

* * *

Но если честно, то до срока

Досталась тех ночей морока.

Подряд две смены многовато.

Пульс двадцать восемь, ноги — вата…

Без всяких шуток. Испугался,

Когда до цифры досчитался.

Запомнив озаренье нови:

На каждый год — два тика крови.

Мой друг, напарник по работе,

С ним задыхались вместе в шроте,

Постарше был, но все пацан,

И тот же сердца злой канкан.

Я вспомнил год назад у гроба:

Морозно, ночь и два сугроба

Дрожжей белковых под вагоном.

Мешки-каменья рвем со стоном.

Семь-восемь ходок и валюсь

На грязный снег, не отдышусь.

И сна провал, и Витя громко:

«Очнись!» — в ночи скрип рельсов тонко.

* * *

Мне дальше жить — ему лежать.

Мне крест нести — ему не встать.

И будто голос до сих пор:

«Эх, Витя-Витя… Сдал мотор».

* * *

Вопрос: чего я надрывался

И за мешки, как клещ, цеплялся?

Работать мог бы и в тепле

Или полегче — при метле.

Но это было б слишком просто

В стране чудес, где штампик ГОСТа

Лежит на душах и мозгах,

Делах, поступках, вещих снах.

В стране «Артека» и «Орленка»

Как символ, берегли ребенка.

И лишь с шестнадцати годков

Не брать, нести мог в отчий кров.

(Но если вас научат брать,

И государство будет врать,

Что все для вас и все открыто,

Что вам отцов укор сердитый?)

И ясно, там, где потеплей,

Мне шиш казали из дверей.

А где ручонок не хватало,

Там нужен был, и лет не мало.

Я расскажу (как вам понять…).

Грузили дуст вагонов пять.

Там, где потел и дуст попал,

Он кожу,как когтями рвал.

А где потел, вы догадайтесь.

Жара за тридцать (улыбайтесь,

Но я на йоту не соврал).

К тому ж мешки еще таскал.

* * *

Все, утомила тема эта.

Добавлю я, тех лет примета,

Слова и жизнь — один чулок,

Но наизнанку, в этом сок.

* * *

Нутро меняется неброско.

Нас жизнь формует, как из воска.

Не торопясь, но каждый день.

Год прочь, и на — былого тень.

Я понял это, с Витей встретив

Друзей-спортсменов, их приметив

По оживленному веселью…

Зима сочилась с крыш капелью.

Ну, шел в кирзе, неторопливо,

Мыслишек куцых нить лениво

Вилась в подсчетах тонн, вагонов

И бухгалтерии препонов.

Наш шаг размечен ожиданьем

На смену — минимум — заданьем.

Я знал, кувшин моих силенок

К концу работы станет звонок.

Друзья же веселы, довольны.

Сравниться с ними — малахольный.

Их жизнь — туман прошедших грез…

«В команду мне… — Во чушь понес!»

Но мал-помалу все же понял,

Да случай был, до яви пронял.

Пройдут года, и все вагоны,

Пыль, грязь и быдлости кордоны?

* * *

Да, случай. Может, интересно…

Мы шлялись улицей безвестной.

Замерзла грязь, зелен закат,

Проулки меж заборов, хат.

Окраина. Стоят домишки.

Друг другу сунулись подмышки.

И тесно так — сарай, забор,

Крыльцо, собака — все в упор.

(Как будто кто-то издевался:

На, дрянь, клочок, чтоб ты ломался

От тесноты и жил убого,

И почитал земного бога.)

3а домом дом перебирали

(Электрика мы так искали).

А он домой ушел к обеду,

Щиток сгорел — и мы по следу.

«Зажегся свет в кривом окошке:

«Там баба, Вить… Да брысь вы, кошки!

Стучи в окно! Не слышит в двери…

Идет, глухая… Ну, тетеря!»

Я было начал речь о Коле

И вмиг осекся. В старой школе

Меня учила года два.

И на тебе — признал едва.

Она-то первая узнала,

Хоть удивленья не скрывала.

Ведь был отличник, а теперь!…

Бог знает в чем… Колотит в дверь…

О школе что -то рассказала.

Как сон чужой — не взволновало.

«А что вы ходите — ведь ночь…»

«Ну, мы пойдем», — и ноги прочь.

Щиток мы сами починили

(3а Колей дольше проходили).

Вцепились руки в мехлопаты,

Как тонна вон — три «коп» зарплаты.

* * *

Я в душе на пол сел. Вода

Журчит меж пальцев без следа.

Ступни, как будто острова,

В колени ткнулась голова.

Блаженна тела пустота.

Движений тяжких суета,

Настынув ледяным комком,

Покоем скрыта под замком.