Запретный плод - Наташа Колесникова

На ужин было азу по-татарски с солеными огурцами, на гарнир — жареные кабачки. Мария Петровна поставила перед Мариной тарелку, села напротив.

— Ну, рассказывай, что за проблемы у тебя, детка.

— Петровна, постельная сцена… Ну, так надо по сценарию. Я могла лежать с Муравьевым и в джинсах, изображать дикую страсть…

— Игорь Муравьев хороший актер. Да и парень симпатичный, мне нравится. Ну и что он?

— Не может играть, если я не совсем раздета, представляешь?

— Не совсем, но ты рассказывай.

— Что ты не совсем понимаешь? Кстати, вкусно, кабачки и азу у тебя, как всегда, обалденно получились.

— Не совсем понимаю, как можно изображать страсть. Я ее всегда чувствовала. Это такое… что не знаю, как можно изобразить.

— Ох, Петровна… Ты лучше закадычной подруги. Но мне там нужно было, понимаешь? А помреж, тетка старая и тупая, лет сорок, наверное, но с тобой не сравнить, дура невероятная, захотела, чтобы я легла в постель голой, прикинь, да? Вот так разделась перед всей съемочной группой, сняла трусы и пошла в постель!

— Исключено, Мариша.

— Я так и сказала. Но потом все же легла с ним в трусах и лифчике. Так он стал меня лапать, лифчик снял, трусы начал стягивать, прикинь?

— Мариша, это наглость. Дашь слабину — пропадешь. Выражаясь современным языком, нужно этих козлов поставить на место, — уверенно сказала Мария Петровна.

— Я и поставила. Сцену так и не сняли, меня отправили домой, снимают следующие эпизоды.

Марина с аппетитом поедала азу и кабачки, поглядывая на домработницу. Так называть Петровну она даже в мыслях не хотела. Кто она тут — не важно, просто Петровна и все. Родной и близкий человек — вот так!

— Значит, нужно сделать… — задумчиво сказала Мария Петровна. — Во-первых, поговорить с отцом. Иван Тимофеевич — продюсер этого сериала. Если кто-то не понимает этого — их нужно убрать. Он этот вопрос решит. А ты не поддавайся на провокации, артистка ты хорошая, я это точно знаю, и десять лет назад была артисткой еще той!

— Спасибо, Петровна, что бы я без тебя делала?

Марина отодвинула пустую тарелку, встала из-за стола, поцеловала домработницу в щеку и пошла в свою комнату, там можно было отвлечься от грустных размышлений за компьютерными играми. Но не только грустными были ее размышления. Объятия знаменитого актера Муравьева были приятными, она была влюблена в него с пятнадцати лет, как и многие ее сверстницы, но… не на глазах же у всех! Вот что больше всего возмущало. Если бы он был таким… ну, скажем, на их даче в Агаповке, когда в камине горят толстые березовые поленья… Совсем другое дело. Но он… нахал, идиот самый настоящий!

В семь приехала с работы мать, но с ней Марина не хотела делиться своими проблемами, перекинулись парой слов и разошлись.

В половине восьмого вернулся домой отец, высокий, импозантный седовласый мужчина с голубыми, как у дочери, глазами. Властным жестом отослал плечистого охранника, который сопровождал его до двери, вошел в квартиру. Марина тут же перехватила отца, увела в свою комнату.

— Пап, у меня проблемы, нужна твоя помощь, — сказала она.

Стернин послушно пошел за дочерью. Внимательно выслушал ее рассказ, согласно кивнул, досадливо морщась. Голубые глаза банкира посветлели от ярости.

— Ты права, Маринка, такие дела не должны остаться без внимания. Что у нас сегодня на ужин?

— Азу по-татарски с жареными кабачками — обалденно вкусное мясо с солеными огурцами, а кабачки…

— Мама уже поела?

— Наверное, смакует еще. Вкусно все, папа.

— Не сомневаюсь. — Стернин достал из внутреннего кармана пиджака мобильник, быстро нашел в его памяти нужный номер, включил автодозвон, прижимая миниатюрный аппарат к уху. — Але, Вадим Андреевич? Добрый вечер, Иван Тимофеевич Стернин вас беспокоит. Да, спасибо. Моя дочь не совсем выпадает из актерского ансамбля? Нет? Даже так? Спасибо, весьма приятно. Нам нужно встретиться, дело срочное, не терпит отлагательства. Завтра в десять пятнадцать жду вас в своем офисе. Да, попрошу не опаздывать.

Стернин сложил миниатюрный аппарат, сунул в карман пиджака.

— Ты все слышала, дочка? Кстати, он отзывается о тебе вполне положительно. Остальное решим завтра. А что посоветовала Мария Петровна?

— Пап, ты на Селиванова не очень наезжай, с ним у меня вполне нормальные отношения. Это помреж, Сушина…

— Я все понял, дочка. Так что сказала Мария Петровна? Ты же с ней советовалась, верно?

— Верно. Не сдаваться и надеяться на тебя.

— Слушай, я ей доверяю больше, чем некоторым своим заместителям. Повезло нам с домработницей.

— Она не домработница, пап, она моя Петровна, — уверенно сказала Марина.

— Наша Петровна, — усмехнулся Стернин. — Ты уж не особо… приватизируй хороших людей. Их чертовски мало в нашем мире. Ладно, пойду ужинать.

Марина усмехнулась, глядя вслед уходящему отцу. Он все решит, и эта мымра Сушина поймет свое место! А Муравьев… тоже поймет, кто есть кто. Если захочет, чтобы их отношения были не только рабочими… должен предпринять усилия, и немалые, а она еще подумает, стоит ли отвечать на них.

У Сушиной была просторная квартира на Земляном валу. После гибели сестры обменяла ее и свою «двушки» на эту трехкомнатную. Одну комнату отдала детям, своим дочерям, Елене и Розе, пятнадцати и тринадцати лет, и двенадцатилетней Оксане, племяннице. Разницы между детьми не делала, одинаково строга была ко всем, и девчонки радовали ее, жили дружно, умело хозяйничали в доме, что было немаловажно, ведь Сушина редко бывала дома, готовить не умела, а прибираться не любила. Две другие комнаты были ее спальней и гостиной, где незазорно было встретить любого важного посетителя.

Зарабатывала она неплохо, но тратить деньги с умом не умела, поэтому взяла за правило отдавать половину своих гонораров старшей дочери, Ленке, — на еду, одежду и прочие нужды, приказав: если останется что — спрятать и ей не говорить где. До тех пор, пока не скажет пароль. Лена была хозяйственной девочкой, наверное, немалую сумму уже скопила, но Сушина, потратив свою половину, предпочитала занять у друзей до следующего гонорара, а не спрашивать у дочери, где деньги. Видела, что девчонки прилично одеты, в доме все есть, но особого мотовства не наблюдается. И радовалась, что дочь избавила ее от проблемы считать деньги и планировать семейный бюджет, да к тому же наверняка что-то скопила на черный день. Сама она вряд ли смогла бы так толково распорядиться своими деньгами.

В половине двенадцатого ее «девятка» остановилась во дворе дома. Вместе с Татьяной из машины вышел изрядно пьяный Муравьев. Три месяца назад он развелся со своей второй женой и теперь утешался в объятиях давней подруги, которая, хоть и была на десять лет его старше, в постели могла дать фору любой двадцатилетней девчонке. К тому же она пригласила его на главную роль в многосерийном телефильме, так что «романтические» отношения между давними любовниками вспыхнули с новой силой. Гонорар, правда, мог быть и больше, но двенадцать серий и намеки Тани на проценты от рекламы сделали свое дело.