Тимур на Кавказе - Александр Дьячков-Тарасов

Арбалетчики открыли беглый огонь. Две лодки от паники, поднявшейся в них, опрокинулись, и стрелки били по подплывавшим к судну людям.

— Бить только по лодкам! — рявкнул рупор.

Не жалость подсказала этот приказ: Чезаре жестоко хотел проучить зихов за нападение на генуэзский флаг. На упавших в воду не стоило тратить стрел.

Опять раздался ястребиный крик, и лодки стали окружать судно. Они нажимали друг на друга, и вдруг все разом ринулись на «Сперанцу». Вижу: крюки заброшены, и князь в кольчуге, как кошка, первый прыгнул на палубу.

Рупор резко крикнул: «Взять живьём!» Несколько человек бросились на кучку зихов. Шашка князя сверкала как молния. Уже отсекла кисть руки у матроса. Миг, и Джовани Пиларо с высокой кормы прыгнул на палубу и с мечом бросился на князя. Удары сыплются. Ловкий, как бес, Джовани выбивает за борт шашку. Князь, как рысь на зайца, бросился на маленького Пиларо, — они падают, и оба шарят у себя рукоятки маленьких кинжалов: кто скорей найдёт. Но Бенвенуто Сфорца не зевал. Этот «бык» слышал приказ: «Живьём взять», и страшным ударом кулака оглушил князя, Его связали, а шестерых его спутников изрубили.

— Бомбарды! Огонь! — крикнул рупор.

Грохнули чудовища. Великое бедствие постигло зихов. Ядра разбили сразу две лодки, через минуту ещё три. Сотни людей барахтались в воде. Грохотала «Сперанца», гудели горы и ущелья. Ужас охватил нападавших. Они только теперь поняли, что «Сперанца» — военное судно. Лодки повернули и устремились к берегу.

— Десант! — орал неистово рупор.

И две наши лодки с лучшими стрелками и сильными ловкими гребцами погнались за зихами.

Ещё раза четыре бомбарды через головы десанта плюнули ядрами в отставшие лодки, и вновь человеческая каша забарахталась в воде. Десантные лодки брали в плен легко раненых.

В это время повеял морской бриз[27], паруса надулись, и «Сперанца» подошла к берегу ближе и била по лодкам, по кучкам зихов, прятавшихся в прибрежных кустах барбариса. Пять лодок ещё было потоплено. Потеря у горцев была около 100 человек, 26 было взято в плен. У нас было трое раненых. Чезаре велел отобрать побогаче одетых, в надежде получить за них хороший выкуп, а остальных 12 человек повесить на реях. Когда это было исполнено, крики ярости поднялись на берегу.

Чезаре приказал ещё ближе подойти к берегу: лот показывал глубину в тысяче шагах около 30 локтей.

Наша быстроходная каракка хорошо слушалась руля и, рейсируя взад и вперёд между двумя устьями рек (притона «камаритов»), била ядрами по каждой показавшейся из леса кучке горцев. Часовой с мачты сообщил, что в ущелье одной из речек видны какие-то постройки. Как оказалось потом, это были сараи для рабов, которых отсюда ромеи[28] увозили на катерах в сопровождении военного судна: они хорошо знали о существовании «камаритов».

Пустили туда несколько ядер, и сараи были снесены.

Победу велено было отпраздновать: выкатить бочку трапезондского вина, которое мы везли в Каффу, и убить быка. Отойдя в море на три мили, капитан нашёл удобное место для стоянки и отдал якорь. Матросы занялись приведением судна в порядок: вырвали из бортов стрелы, зачинили паруса, вымыли палубу, искупались, хорошо поели, напились. Часть экипажа уснула, часть пела и плясала.

Я ушёл в каюту писать, по поручению Чезаре, донесение дожу и, сидя у себя в каюте, очень был рад, что не видел трупов моих земляков, висевших на реях. В зихов я не сделал ни одного выстрела. Не за тем я ехал на Кавказ, чтобы убивать людей, дети мои,

В ПЕЦОНДЕ

«Сперанца» медленно входила в луновидную бухту большого города абазгов Пецонду. Капитан боялся сесть на мель: он знал, что близ этой бухты, близ обозначенной на генуэзских картах «Буксовой гавани» есть банки, слева он видел за городом устье большой реки: её жёлтые воды не смешивались с синими морскими волнами и осаждались вдоль берега. Реку эту зовут Бзиба[29].

Грянул наш салют и покатился по первобытным лесам к громадному синему хребту Абасгии. Пецонда — город очень древний, дети мои. Ровесник нашего Рима: впервые его имя я встретил в сочинении греческого географа, жившего ещё до Геродота, а именно у Скилака Корианцского[30]. Имя города было «Питиунт». Это имя происходит от слова «питие», это значит по-гречески — «сосна». Я был изумлён, когда увидел между стенами города и бухтой обширный сосновый лес[31].

— Знаете, сколько этому лесу лет? — спросил я у капитана, который измерял глазами расстояние до берега и слушал матроса на «проре», выкликавшего показания лота. Он ничего мне не ответил.

— Сколько? — спросил стоявший рядом силач Бенвенуто Сфорца,

— Более тысячи четырёхсот.

Сфорца усмехнулся и локтем толкнул соседа. Это был Джовани Пиларо.

— Откуда ты это знаешь? — спросил Сфорца.

— Ты в университете был, Бенвенуто?

— Нет.

— Мне теперь понятен твой вопрос.

— Если ты такой учёный, Франческо, скажи, сколько лет вон тому белому величественному храму, который возвышается над всем городом? — спросил с насмешкой Пиларо, уже успевший нарядиться в красивый бархатный камзол, повесить на шею золотую цепь, опоясаться мечом в золочёных ножнах на поясе с топазами и изумрудами александрийской работы. Я тоже усмехнулся.

— Если благополучно возвратишься в Геную, Джовани, посети библиотеку, найдёшь там «Перипл» Ариана, побывавшего здесь (я указал на город) во II веке нашей эры, и в «Схолиях»[32] к нему прочтёшь: «Юстиниан Великий велел возобновить стены разрушенного Питиунта и построить в нём большой храм во имя св. Софии», А известно, что Юстиниан жил в VI веке, в первой его половине. Вычти из нашего 1395 года 525, получишь 870. Вот приблизительный год основания этого храма.

— Здорово! Надо зайти посмотреть.

— И вот этот мыс назван на наших картах в честь храма мысом св. Софии. Так, капитан?

— Да, да, назван! назван! — промычал морской волк, занятый своим делом.

— В древности эта местность до реки Фазиса[33] называлась не «Абасгия», а «Колхида»…

— Анкора! (якорь!) — рявкнул капитан. И цепь загремела.

Все засуетились. Надевали парадные одежды. На палубу вывели пленного князя и его воинов. Они были в цепях. Я поймал его унылый взгляд: он смотрел на трапезондского грека, красовавшегося в его кольчуге с золотыми насечками в налокотниках и в блестящем шишаке. Чезаре всё это продал ему за 200 цехинов. Спускали обе лодки.

Префект нашей фактории на красивой лодке, убранной азийскими коврами, с гребцами в белых рубашках и красных головных платках уже спешил нам навстречу: в зрительную трубу он узнал генуэзский военный корабль и считал, что он везёт консула из Каффы. Вот он поднялся на каракку. Представился Чезаре Дориа, Это был высокий, тонкий человек в тёмной одежде; длинный меч висел на чёрном кожаном поясе. Лицо его, правильное, изжелта-бледное, носило следы болезни. Его худые пальцы часто теребили клиновидную чёрную бородку с проседью, глаза, тёмные, как агат, беспокойные, искательные, казалось, все видели.