Пиковый туз. Авантюрный роман - Стасс Бабицкий

– «Известия» окончательно испортились. С тех пор, как их выкупил тот заезжий богатей, с Волги. Представляешь? Сапожником начинал, торговал обувью. А ныне газеты коллекционирует, влиятельной фигурой стать желает…

– А кто не желает? – хитро подмигнул Мармеладов. – Между тем три часа пробило, засиделись мы тут. Моцион! Немедля на моцион!

Из-за стола вставали слегка покряхтывая.

– Прогуляемся до реки, – предложил Митя.

Шли вдоль берега, каждый думал о своем. Добрались до Никольского моста. Пару лет назад стоял деревянный патриарх на четырех столбах, а недавно на его месте появился железный здоровяк с коваными решетками. Мармеладов резко остановился.

– Ай да Порфирий.., – прошептал он. – Хват! Прежде уже выгибал меня наизнанку, а теперь снова все переворачивает!

Почтмейстер, чуть осоловевший от обеда, не поспевая за его мыслями.

– Мост. Этот самый, улучшенный, крепкий. Не грозит ему вернуться в прежнее состояние, за один миг сделаться шатким, трухлявым и ненадежным. Так? А возьмем меня. Было явление в жизни, которое доктора называли мудреным словом «ипохондрия». Нервическое состояние, болезненное, раздраженное. Сейчас, вроде, другой – сильнее, спокойнее. Нормальным стал по меркам общества. Но ведь нет гарантии, что останусь таковым на века! Наоборот, впасть в прежнюю проклятую ипохондрию – раз плюнуть. Железный мост не боится превратиться обратно в деревянный. А я, Митя, боюсь…

Впервые за год, прожитый на свободе, Мармеладов объяснил приятелю, почему занялся именно критикой. Не от большого интереса к писателям, этих он частенько презирал за излишнюю многословность, в которой тонет сюжет. Ему необходимо было изо дня в день занимать разум новыми историями, чтобы то душераздирающее состояние из юности не вернулось. В любую повесть, новеллу или роман он вгрызался, как голодный ребенок в хлебную горбушку. Искал головоломки, интриги, – лишь бы не допускать свои мысли в ту опустевшую пещеру, где прежде обитало кровожадное чудище. Пустота коварна, непостоянна, рано или поздно ее начнет заполнять тьма.

– А г-н N мне предложил и загадку, и возможность победы над злом. Надежду посулил или, на худой конец, отсрочку. Знал, не смогу я пройти мимо убийства фрейлин.

За рекой виднелся старинный павильон, окруженный красиво подстриженными деревцами.

– Нескучный сад? – изумился Митя. – Ох, не к добру…

III

Титулярный советник Хлопов встретил их без приязни. Был он всегда человеком мелким, в душевно-нравственных качествах, да и фигурой, надо признать, не вышел. Университетские зубоскалы в бытность оную коверкали фамилию: «Клопов росточком мал, пальцем ткнешь – смердит». Зато сие насекомое больно кусает! Мстительный юноша записывал в книжицу неосторожные речи и вольнодумные пашквили, а после сдавал обидчиков жандармам. По выходу из университета протекцию получил: стал следственным приставом в Петербурге. Затем определили на повышение, в Московский окружной суд, где он уже пятый год страдал от зависти, глядя на стремительные карьеры молодых дворянчиков: одно-единственное дело закрыл – и в прокуроры. А он навечно застрял в чине и в должности. Хотя и письма рассылал с предложением реформ, столь модных в наше дни, доклады ежемесячные. Излишними стараниями вызвал у столичного начальства насмешливую реакцию: теперь его именовали не иначе, как Хлопотов. В том числе и в официальных бумагах, нет-нет, да проскакивало. Чему же тут радоваться?! А после доклада об убийстве фрейлин, ему навязали чертова помошничка. Бывший убийца на сторону законников станет, слыхали вы такое?! С другой стороны, может это и не преступник вовсе? Любит г-н N проверки да провокации устраивать… Придется принять, но улыбаться посетителям следователь не обязан.

Обстановка его рабочего кабинета действовала на людей угнетающе. Из нагромождения столов и шкапов буквально-таки выпирала жесткая неуютность, причем нарочитая, продуманная. Увидит вошедший лаково-черную картотеку во всю стену, оскал ее выдвинутых до половины ящиков, живо представит – империя под надзором, все про всех известно, за самый ничтожный грешок сейчас отвечать придется, – коленки дрогнут… А этот робости не испытывает, прошел и сел на одинокий стул посреди комнаты.

– Мармеладов? Разве так вас рекомендовали? – сухой тон, никаких любезностей. – Нет, совершенно точно-с, под другой фамилией. Вот, в письме из столицы указано…

– Это в прошлом, – посетитель бесцеремонно оборвал следователя на полуслове. – Я в каторге венчался и взял фамилию жены.

– Вы женаты, мил’стивый гос’дарь? – Хлопов проявил ненужную дотошность.

– Вдовец.., – отшлифованная каторгой душа ощущала огромную боль потери той единственной, сумевшей не только понять, но и простить. Той, которая сожгла свое доброе сердце, чтобы рассеять тьму. Назвавшись Мармеладовым по приезде в Москву, он не пытался сбежать от прошлого, да и не вышло бы, ноша тяжела. Просто хотел вернуть те самые животворные, чистые лучи в свою жизнь. Однако поверять сентиментальный порыв каждому неприятному типу, с которым сводит случай, не собирался. – Но это пустяк, к нынешней коллизии отношения не имеющий. Мы к вам по убийству двух фрейлин.

– Трех, – со вздохом поправил титулярный советник.

– Трех? – удивился Митя, до того молчавший. – Когда третью успели?

– Вчера утром нашли, в Нескучном саду. Я изложу по порядку.

Рассказ следователя содержал живописные, но до того тошнотворные подробности, что почтмейстер распахнул окно, даже не спрашивая хозяина кабинета, и шумно задышал. Мармеладов сидел неподвижно, зажмурившись и скрестив руки на груди.

18 июля, ближе к полуночи, возле Охотничьего домика Трубецких была найдена первая жертва – Варвара Владимировна Кречетова, двадцати трех полных лет. Ей перерезали горло (здесь опустим, уважаемый читатель, вдруг у вас поблизости нет окошка, но запомните принципиальную деталь – рану убийца нанес тонким лезвием). Наткнулись на тело подвыпившие гуляки. Одного из них, приезжего из Киева цирюльника, сразу заподозрили. Душегуб мог действовать обычной бритвой, правильно? А откуда удобнее бритву взять? Именно, именно из цирюльни! Арестовали эту компанию, упрятали по разным камерам в исправительной тюрьме и на третий день они готовы были сознаться. Но тут…

21 июля, около часа ночи, в двух шагах от летнего домика графа Орлова зарезали Марию Самсоновну Ланскую, двадцати двух полных лет. Способ убийства тот же, но сия жертва успела закричать. Выбежали слуги и даже застали фрейлину чуть живой, впрочем она ничего внятного не поведала, поскольку… (вторично опустим, Хлопов излагал историю с животным натурализмом и без всякого сочувствия к погибшей). Убийцу никто описать не сумел, так, мелькнула тень вдалеке, черная или серая.

– Как я докладывал в Петербург, иного насилия не совершалось. Кольцам серьги не взяты, значит, не ради ограбления смертоубийства. Последняя жертва, Лизавета Генриховна фон Даних, двадцати пяти полных лет, сжимала в кулаке алмазную брошь, – следователь многозначительно поднял палец, – и ювелир впоследствии оценил украшение в семь тысяч рублей. Судя по положению трупа и по тому, как кровь залила платье, перед убийством фрейлина стояла на коленях, умоляя о пощаде.

– Но преступник, выходит, презрел и мольбы, и каменья, – пробормотал Митя. – И что, тоже зарезал?

– Понятно, зарезал. Место также совпадает – в Нескучном, на мостике, прямо возле каменной осыпи. Влюбленная парочка бродила там ранним утром 25 июля. Примета есть у молодежи: ежели на рассвете по переправе этой пройтись, взявшись за руки, то семейная жизнь будет долгой и счастливой. А в итоге что? Невеста рыдает, в падучей бьется, доктор от нее не отходит. Жених в кабаках пьет горькую, дабы смыть из памяти кровавую картину. Но это невозможно. Пусть десять, двадцать лет пройдет, а перед мысленным взором будет маячить… Мил’стивый гос’дарь, вы не заснули, часом?

– Напротив, ваше благородие, я за долгие годы, можно сказать, впервые проснулся, – Мармеладов распахнул глаза и посмотрел на заваленный казенными бумагами стол. – И ясно вижу: забрели вы в тупик с этим делом. Руки дрожат, письмо в Петербург дописать не можете – кляксы ставите постоянно, а скомканные листы бросаете в угол. С порога эту деталь приметил, попробовал сосчитать – сбился, но их не меньше дюжины. Что пугает вас в этой истории? Какая мрачная мистерия покоя не дает?

Хлопов сник и затеребил нервическим движением узел галстука, будто тот его душит.

– Вы правы, есть загадочная деталька. Пока я об этом г-ну N не докладывал. Он мигом потребует объяснений, а я не знаю как ответить… Бумагу мараю предположениями, но впустую! Деталька такая, – дрожали уже и подбородок, и второй подбородок, и желтоватые щеки следователя, – рядом с каждой из убитых фрейлин находили игральную карту. Пикового туза из глазетной10 колоды. Сперва я подумал, обронил кто, не обязательно же убийца. Но после третьего стало ясно: изверг нарочно тузов подкладывает. Только никак не исхитрюсь взять в толк, что это значит.