Дьюри, или Когда арба перевернется - Нодар Хатиашвили

Белая материя упала, закрыв лицо Ицы. Дьюри овладело чувство безысходности. Другой рукой он потёр своё лицо, как бы приходя в себя.

Силы совершенно покинули его. Он сполз на пол, возле стола, голова упала на руки. «Ну вот, дожил… Бог услышал… И что? Лучше, был бы он глух к моим мольбам в минуту гнева… и прислушался к моим здравым просьбам… За что меня так? За то, что я её любил? Нет! Нет… Здесь что-то не то… За любовь люди наказывают, а не боги… Как я устал жить… Не её надо было лишать жизни, а меня… Она жила и хотела жить… Я всё время мучился из-за неё, а теперь… оставлен, чтобы понять и испытать, как жутко без неё? Что я натворил… Боже, неужели и ты слеп, как люди? Неужели и тебе нужны слова, а не моя душа? Я чего-то не понимаю… Устал… Пьян… А быть может… Чего-то самого главного не понял… Кому нужен храм без божества… Без любви…»

В похоронном бюро была необходима метрика о рождении Ицы. Он, конечно, не знал, где же она лежит, поэтому перерыл буквально все вещи Ицы. Во время поисков, он всё время поражался, какие малозначительные, на его взгляд, вещи могла хранить Ица. Некоторые из них напомнили ему отдельные эпизоды из их совместной жизни. Но основная масса «барахла», как он называл, эти вещи, ничего не напоминала ему. Он также наткнулся на стопку бумаг, исписанную рукой Ицы. Оказалось, что это исповедь. Конечно, сейчас он не собирался читать листки, но немного заглянуть в них решил сразу.

Глава 2

Дневник Ицы

«Почему я завела дневник? Задаю себе этот вопрос, чтобы проверить, смогу ли я писать правду.

Начала писать только потому, что было модно, а затем… Первые дневники сожгла, в них всё было фальшиво. Теперь пишу только для себя, для того чтобы понять, что происходит во мне и вокруг меня. Ведь мне не с кем поговорить. Не такая уж я плохая, как может казаться другим, и кажусь сама себе. У меня нет подруг, с кем можно поделиться… Да и никому всей правды не скажешь… Порой даже себе… Одним не хватает мужества честно взглянуть себе в лицо, такое, какое есть, без помады и кремов, у других нет привычки смотреть правде в глаза (они врут даже себе, по привычке), третьим же – и того и другого…»

Дьюри прервал чтение, слишком много того, что он называл «водой». Он перевернул страницу. Ну, вот, например… и он прочёл:

…Я верю, что послана на этот свет, чтобы осчастливить хоть одного человека. Кто-то из великих мудрецов сказал: «Мир спасёт любовь» – возможно: «Мир спасет красота». Мне кажется, это одно и то же. Что за любовь без красоты?

И что за красота без любви? Хотя… Я всё-таки с ним согласна. Я это чувствую всем своим существом, каждой своей клеточкой…

– Я тоже, – тихо пробормотал Дьюри и начал перелистывать тетрадку в поисках той страницы, где Ица, наконец, начнёт описывать их жизнь. На шестой странице он прочёл:

«Впервые мы с Дьюри встретились у моей приятельницы, когда я забежала на минутку. И почти сразу же почувствовала, что я понравилась ему, почувствовала по взгляду его глаз, которые он сразу смущенно отвёл, как девушка. Мне понравилось, и пока я была у подруги, всё время пыталась заставить его посмотреть мне в глаза, но так и не смогла. Когда он собрался уходить, я попросила его проводить меня, но он под предлогом занятости ушёл так быстро, что я даже не успела взять зонтик из другой комнаты. В течение месяца мы не сталкивались, хотя я иногда пыталась увидеться с ним. Встретились же мы, наконец, на званом обеде у моих знакомых. Он всего раз подошёл ко мне, говорили о чём-то незначительном, недолго. Весь вечер он ухаживал за Эстер. Я чувствовала, что она ему не нравится, но он упорно не отходил от неё. В этот вечер я была в ударе. Буквально всё мужское общество активно ухаживало за мной. Только Дьюри был вне поля моего влияния. В конце вечера это мне просто надоело. Поймав его взгляд, я предложила выпить за Любовь. Не помню, кто предложил пить на брудершафт, но первым возле меня был Дьюри. Мы выпили. Он скромно поцеловал меня в одну щеку, а когда собирался поцеловать в другую и губы его были близко от моего лица, я подставила ему губы. Всего на одно мгновение встретились наши губы и глаза, но этого было достаточно. Весь остаток вечера он был подле меня. Потеряв надежду вернуть Дьюри, разъярённая Эстер вскоре уехала, благо без сцен ревности. С этого вечера Дьюри рядом со мной. Он оказался щедрым поклонником. От его дорогих подарков у меня кружилась голова и, как потом выяснилось, у его родителей тоже, которые ему этого не простили, ведь он был помолвлен в Будапеште на богатой невесте, в которой они души не чаяли.

Все мои желания выполнялись беспрекословно, кроме одного – пить на брудершафт с кем бы то ни было. Это меня забавляло, при удобном случае я делала вид, что пытаюсь нарушить его запрет. Он мгновенно вспыхивал, как от пламени соломинка, я сразу ему уступала, и тогда, словно в благодарность, весь вечер он становился ручным и старался скрыть ревность. До замужества, да и долгое время потом, мне нравилось, что он меня ревнует. Мне тогда казалось, что ревность его – первый признак любви. А единственное, о чём я всегда мечтала, и мечтаю сейчас, – безумная, и всёпоглощающая любовь. От жизни мне ничего не надо, кроме Любви. Одно мгновение любви и потом… Хоть смерть… Я рождена именно для такой любви, и не для чего другого… Единственное, в чём я не сомневаюсь! Тогда я всего этого не знала, но чувствовала и мечтала… И мне казалось, что время пришло. Мы редко говорили о серьёзном, а возможно, и не говорили вообще, не помню. Он всегда старался угодить, мне это льстило и нравилось, ведь он считался лучшим женихом в городе – прекрасный адвокат с большой клиентурой, не говоря о богатых родителях в Будапеште…»

Прошлое вдруг разом свалилось тяжёлым грузом, чуть не разорвав сердце. Дьюри перестал читать, откинулся на спинку стула, стараясь глубоко дышать. А перед глазами мелькали лица: разгневанное отца, заплаканное матери и растерянное невесты. А в ушах постоянно звучала гневная фраза отца: «Чтобы ноги твоей в моем доме не было. ВОН!!!» Благодаря тебе я всё потерял, а ты… хотя знаешь об этом, но как ни странно, это не влияет на твои поступки… – Воспоминания настолько не давали покоя, что он решил продолжить читать дневник.

«Понемногу я стала узнавать этого человека уже после замужества, вернее, в медовый месяц, когда мы, путешествуя, надолго оставались одни.

Выяснилось, что нам не о чем друг с другом говорить. А вокруг столько красивых, начитанных, возвышенных, утончённых, богатых мужчин, что просто глаза разбегались. Вернулись мы раньше намеченного времени. В меня влюбился один джентльмен. Дьюри от ревности закатывал мне каждый вечер истерики, и вечером вместо приятного общества, где я ожидала увидеть моего ухажёра, мы оказалась на вокзале. Пока носильщик вносил вещи, во мне постепенно нарастала ярость. Я была настолько потрясена его выходкой, что потеряла над собой контроль. В поезде я устроила ему впервые скандал… Тогда я начала понимать, до чего может довести его ревность и как она вскоре начнёт отравлять мне жизнь. Жалость к себе придала мне уверенность. В эту минуту мне трудно было владеть собой. Дьюри вначале возмутился, затем, боясь скандала, начал успокаивать меня, но я больше и больше распалялась. Несмотря на его мольбы успокоиться и взять себя в руки у меня не хватало сил, а обещание вернуться обратно в город, я из гордости отвергла. Постепенно успокаиваясь, я вдруг почувствовала, что равнодушно слежу, как бы со стороны, за собой и за ним, и уже не эмоции руководят мной, а чистый расчёт. Мне стало стыдно. Я села и замолчала. Дьюри, очевидно, решил, что его слова подействовали, присел ко мне и стал нашёптывать что-то ласковое и нежное и вскоре потушил свет. Впервые за вечер, я ему была благодарна. За окном стояла тёмная ночь. Колёса стучали на стыках, словно отстукивали время, а также и расстояние, которое всё увеличивалось между нами и тем городом, где мне было так хорошо. Этого я, конечно, не могла простить Дьюри, ведь я ему пока не изменяла, мне просто доставляло удовольствие кокетничать, но сейчас я поняла без особой радости, но с полной уверенностью, что с этой минуты хозяйка Я и только Я. Мне вдруг стало страшно. Я хотела убежать, вырваться из вагона, где стены, диван неподвижны, а поезд мчался… За окном жизнь, полная страстей и перемен. Я как зачарованная смотрела в окно. Ночь настолько тёмная, что я не могла разобрать, где небо, где земля. Я упорно смотрела в окно в поисках своей звезды…»

Дьюри прекратил читать. – Опять «вода», – раздраженно пробурчал он, – когда же, наконец, она напишет, чего она хочет? Пробегая глазами написанное, он перевернул несколько страниц в поисках именно тех слов, которые объяснят ему многое. Когда же Ица кончит «лить воду» и начнёт описывать прожитую жизнь? Его внимание привлекла фраза: «…у меня родилась дочь…». – Ну, наконец, пошла жизнь, – облегчённо вздохнул он, и перелистал несколько страниц назад, найдя, как ему показалось, начало жизнеописания. Дьюри продолжил чтение.