Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы - Ярослав Галан

Публицистический талант Я. Галана повернулся своими новыми гранями в советский период творчества. Эти годы (непол­ное десятилетие) отмечены высокой творческой активностью именно в жанрах публицистических. Писатель испытывает острую потребность в постоянном общении с читателем, в диалоге с ним на остроактуальные темы внутренней и международной жизни, литературные и театральные. Я. Галан понимал, что основой основ советского общества является дружба народов. В одной из статей он с гордостью писал о вечной дружбе украин­ского и русского народов, благодаря которой «мы живем и будем жить как народ, как страна, как государство» («То, чего не за­бывают»).

Особенно плодотворным в жизни Я. Галана был нюрнберг­ский период. Он интересен смелыми творческими поисками писа­теля жанровых возможностей, новых выразительных средств. Именно Я. Галану принадлежит большая заслуга перед нашей публицистикой в расширении эстетических возможностей такого жанра, как памфлет-портрет. Он создает на документальной основе цикл таких памфлетов («Сверхчеловек»., «Геринг», «Йоахим фон...», «Когда убийца смеется», «Акушеры третьей империи»). Писатель разоблачал не только реакционную сущ­ность фашистской идеологии, украинского национализма, но и идеологию католицизма, философию клерикализма. Здесь он достойно продолжал традиции классической украинской литера­туры (И. Вишенский, Т. Шевченко, И. Франко). В таких памфле­тах, как «С крестом или с ножом», «Что такое уния?», Я. Галан достоверно показал мужественный и драматичный путь борьбы украинского народа против экспансии католицизма.

Публицистическое творчество Я. Галана — это и научно- исследовательская деятельность. Работая над антицерковными памфлетами, Я. Галан изучал произведения основоположников марксизма-ленинизма о религии, историю папства, глубоко знал первоисточники, умело анализировал и отбирал факты (здесь ему помогал художественный опыт). Автор тонко сочетал анализ конкретных событий с домыслом, с материалами био­графии исторической личности. К этому приему он, например, обратился в памфлетах «С крестом или с ножом», «Сумерки чужих богов», в которых он прослеживает почти полувековой путь предательств и преступлений митрополита Шептицкого. Понятно, почему так злобно реагировали представители като­лической церкви на антирелигиозные произведения писателя, вот почему так жестоко с ним расправились, подослав наем­ных убийц.

Только теперь заокеанские украинские националисты узнали, что В. Росович (автор брошюр «С крестом или с ножом» и «Что такое уния?»), а также И. Семенюк (автор брошюры «Доволь­но!»)— одна и та же личность — Ярослав Галан. Было это для них как гром среди ясного неба. Когда в книжных магазинах и киосках Львова появлялись эти издания, они раскупались бук­вально за несколько часов. Интерес к ним, правда, был разный. Как потом стало известно, одни покупали, чтобы узнать правду о реакционной политике церкви на западноукраинских землях, а иные — чтобы их потом сжечь в печах и каминах. После И. Вишенского, Т. Шевченко, И. Франко, Остапа Вишни, А. Довженко в истории украинской литературы не было такого последова­тельного разоблачителя католицизма и украинского национа­лизма. Его имя по праву стоит в ряду имен лучших пред­ставителей мировой антиклерикальной литературы — Эразма Роттердамского, Поля Лафарга, Анатоля Франса, Максима Горького.

Украинские буржуазные националисты не прекращают своих нападок на Я. Галана и на всю советскую литературу. На европейских и американских книжных полках появляется немало разного рода «исследований», «публикаций» и даже «воспоми­наний», в частности и о Галане, авторы которых беззастенчиво прибегают к фальсификации и подделкам. Эти их «методы» очень хорошо знал Галан, всегда умевший находить неопровержимые контраргументы на злобные нападки врагов. Обезоруженные, они часто переходили к злобной клевете и к открытым угрозам в адрес писателя.

Сегодня националистические «исследователи» его творчест­ва дошли до того, что утверждают, что, дескать, Я. Галан, хотя и был «агентом Москвы», но в ряды Коммунистической партии его не приняли. Автору этих строк, опираясь на документы и факты, уже не раз приходилось публично опровергать подобные провокационные выдумки. В частности, на такой неопровержи­мый документ, как протокол собрания партийной организации Львовского отделения Союза писателей Украины (он сохраня­ется в музее-квартире Я. Галана), на котором Ярослав Алек­сандрович единогласно был принят в ряды Коммунистической партии Советского Союза. Автору этих строк тогда выпала честь не только отдать свой голос за Ярослава Галана, а и быть пред­седателем того памятного собрания. Как говорят в народе: у лжи ноги коротки.

Писатель обладал удивительной работоспособностью. Был чрезвычайно требователен к себе. Прежде чем приступить к работе над произведением, он тщательно изучал материал, анализировал факты, события и только после этого садился за чистый лист бумаги. Писал не спеша, вдумчиво, работал над каждым словом, образом, эпитетом, о чем он рассказал в замет­ках «Моя работа в Нюрнберге». Был нетерпим к штампам, шаб­лонам, разного рода «стилистическим цветочкам» и «энциклопе­дической эрудиции». Считал, что писатель должен писать «правду и только правду в большом и малом». С исключительным доверием относился к читателю. Главное — «заставить самого читателя мыслить».

Был он человеком неспокойным и любознательным. С юно­шеских лет очень любил путешествовать. Незадолго до траги­ческой смерти, после очередной поездки по Закарпатской земле, он, шутя, сказал, что вот, когда он постареет и не будет сил путе­шествовать, тогда сядет за свой письменный стол и напишет самую главную книгу обо всем виденном, пережитом, передуманном. Есть что-то неумолимо жестокое и непоправимое в том, что не стало человека, который так доверительно признавался, что «до боли страстно хочется жить». В расцвете творческих сил, боль­ших замыслов он погиб, как солдат в бою. 24 октября 1949 года под видом «просителей» враги пришли на квартиру писате­ля с топором и за письменным столом злодейски зарубили его.

Уже сразу после войны Я. Галан призывал советских людей к бдительности, ибо, как дальновидно писал он в памфлете «Их лица», «отродье фашистского сатаны» еще не исчезло «с лица зем­ли». Темные силы, те силы, которые породили Муссолини и Гитлера, «еще живут и действуют», а это накладывает на каж­дого из нас обязанность последовательно и беспощадно бороться с реакцией «во всех ее проявлениях». В статьях, памфлетах писатель предупреждал «не играть с огнем», высказывал твердую убежденность, что окрепшие рукитрудового народа «под знаме­нем СССР сумеют осадить бешеных лошадей войны».И в этой борьбе против реакции,задело прогресса и мира на вооруже­нииу советского народа пламенноеслово писателя-коммуниста, гражданина-патриота Ярослава Галана.

Таким непримиримым патриотом-художникомон вошел в историю нашей многонациональной литературы. И в том, что сегодня украинская советская литература стала явлением не только всесоюзным, а и международным,— большая заслуга и Ярослава Галана.

Борис Буряк

Рассказы

КАЗНЬ

Когда его ввели в зал суда, там еще никого не было. За окнами уже третий день бесновалась метель, и сквозь облепленные сне­гом стекла в зал заползали сумерки. Он сидел между двумя хму­рыми конвоирами и робко покашливал хриплым, глубоким каш­лем. Ему было неловко нарушать своим кашлем тишину и сидеть на самой середине огромного зала, куда его привели и усадили так, чтобы все могли осматривать его невзрачное крестьянское лицо, его старую, потертую куртку и военные, еще русские, са­поги со смешно загнутыми носами. Он знал, что его опять будут допрашивать об этой неинтересной, осточертевшей ему истории, и хоть не станут больше остервенело бить в зубы и под бороду, все же придется снова, в четвертый или пятый уже раз, рассказы­вать про эту гниду — осадника Миколайчика, про собачью его душу, про неудачное нападение на него и глупое бегство с дев­чонкой на руках.

Нет, ни за что не надо было брать Гапку с собой, да еще в такую стужу. Гапка могла спокойно остаться у тети Пелагеи (только теперь вспомнилась тетя Пелагея), там бы и росла, а довелось бы ему вернуться, и отца вспомнила бы. Матери вот и не видела толком, а не забыла, шестой год уже, а не забыла, вспоминает. Вспоминала бы и его. Нет! Гапка вспомнила бы... «Она моя»,— прошептал он, и от этого у него под сердцем что-то екнуло, и так остро, так остро захотелось ему увидеть Гапку! Он окинул взглядом зал и никого не увидел. Тогда ему захотелось выглянуть за двери, в коридор: там темно, может, он и не заметил ее, стоявшую где-нибудь в уголке. Он уже собрался было бро­ситься к дверям, выбежать в коридор и позвать ее во весь голос, но в этот самый миг дверь отворилась и в зал вошел пристав. Он почистил тряпочкой медное распятие, стоявшее на столе, и как раз вовремя положил около свечей спички: в тот же момент в боковых дверях появился председатель трибунала, пухлый ста­рикашка с заспанным лицом, которое он никогда не брил, скрывая огромную бородавку на левой щеке. Но вместо бороды росла се­дая щетина, нисколько не прикрывавшая безобразной бородавки, и, должно быть, поэтому судья уже двадцать лет лечился от кам­ней в печени. Он исподлобья поглядел на подсудимого и недо­вольно покосился на пустующее место секретаря. Затем повер­нулся, подобрал тогу и вышел. У подсудимого беспокойно заби­лось сердце. Ему почему-то казалось, что взгляд судьи, его гримаса и то, что он вышел, хлопнув дверью,— все это вместе предвещало дурное.