Летняя книга - Туве Марика Янссон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вприпрыжку подбежала София.
– А я нашла настил, – сообщила она еще издали. – Большой, с настоящего корабля! Длиною с лодку!
– Не может быть, – сказала бабушка.
Стараясь не делать резких движений, она стала медленно подниматься и заметила, как перо выпуталось из прутьев и легкий ветерок относит его в сторону. Бабушка осторожно поднялась, теперь все казалось меньше, и перо потерялось из виду. Она сказала:
– А я видела перышко гагарки.
– Какой гагарки? – удивилась София. Она уже успела позабыть о птице, погибшей от любви.
Вероника
Однажды летом к Софии в первый раз в жизни приехала гостья, ее новая подружка. Они совсем недавно познакомились, у девочки были красивые волосы, Софии они очень нравились. Звали девочку Хердис Эвелине, но чаще – просто Недотрогой.
София предупредила бабушку, что Недотрога не любит, когда спрашивают, как ее зовут по-настоящему, и что вообще она всего боится, поэтому на первых порах с ней нужно держаться очень осторожно, чтобы не напугать чем-нибудь незнакомым. И вот Недотрога приехала. Одета она была чудно, в ботинках на кожаной подметке, вела себя чересчур воспитанно, слова из нее не вытянешь, зато волосы были так прекрасны, что дух захватывало.
– Правда, красивые? Сами вьются, – шепотом сказала София бабушке.
– Очень красивые, – согласилась бабушка.
София и бабушка заговорщически переглянулись. Переведя дыхание, София сказала:
– Я решила защищать ее. Давай создадим тайный союз защитников Недотроги. Жаль только, что «Недотрога» звучит неаристократично.
Бабушка предложила называть девочку Вероникой, разумеется в кругу членов тайного союза, это имя царицы, прославившейся своими прекрасными волосами, в ее честь даже назвали созвездие.
Пока шли эти чрезвычайно важные переговоры, Недотрога, маленькая и беззащитная, бродила по острову одна-одинешенька. София поспешила вернуться к своей гостье, не рискуя оставлять ее надолго. Бабушка тем временем прилегла в своей комнате и спустя некоторое время услышала, как София, сопя, спешно поднимается по ступенькам. Дверь с грохотом распахнулась, София влетела в комнату, плюхнулась к бабушке на кровать и зашептала:
– С ума сойти! Она не хочет учиться грести, потому что боится залезть в лодку. Говорит – вода холодная. Что будем делать?
Они наспех обсудили эту новость и не пришли ни к какому решению, потом София снова выбежала из комнаты.
Эту комнату пристроили к дому позже, поэтому она была необычной формы. Она лепилась прямо к просмоленной задней стене дома, ставшей теперь одной из стен этой комнаты, на ней по-прежнему висели сеть, болты, веревки и прочие необходимые вещи. Потолок – продолжение крыши – был сильно скошен, а сама пристройка стояла на сваях, потому что как раз на этом месте, между домом и дровяным сараем, где когда-то было болото, гора круто спускалась вниз. Кроме того, рядом росла сосна, поэтому в длину комната была не больше кровати, – иными словами, это был маленький коридорчик, выкрашенный в голубой цвет, с дверью и прибитыми над нею ящиками с одной стороны и непропорционально большим окном с другой. Окно доставало почти до самого потолка, а левый угол его был срезан крышей. На белых спинках кровати красовался голубой с золотом орнамент. В подполе хранились канистры с бензином и смолой, ящики, лопаты, лом, старые садки для рыбы и другое барахло, которое жалко было выбросить. Словом, что и говорить, комната эта была уютным уединенным уголком. Бабушка отвлеклась от мыслей о Веронике и снова погрузилась в свою книгу. Лежа на кровати, она прислушивалась к легкому зюйд-весту, гулявшему вокруг дома и по всему острову, к радио в большой комнате, передававшему прогноз погоды, и следила за солнечным лучом, скользящим по подоконнику.
Вдруг дверь с шумом распахнулась, и в комнату вошла София:
– Она плачет, потому что боится муравьев, они ей всюду мерещатся. Стоит на одном месте и вот так смешно задирает ноги – и все время плачет. Что нам с нею делать?
Было решено выбрать наименьшее из двух зол: посадить Веронику в лодку – там по крайней мере нет муравьев. Бабушка снова углубилась в чтение.
В ногах ее кровати висела картина с изображением отшельника, которую она очень любила. На цветной репродукции, вырезанной из книги, была изображена пустыня в сумерках: высохшая земля и небо. А посередине, в открытой палатке, лежал отшельник и читал книгу. Рядом с кроватью стоял ночной столик с керосиновой лампой. Все это: палатка, кровать, столик и круг света от лампы – занимало почти так же мало места, как и сам отшельник. А вдали, едва различимый в сумерках, сидел лев. Софии казалось, что этот лев таит в себе опасность, а бабушка считала, что он, скорее, охраняет отшельника.
Когда дует зюйд-вест, кажется, что дни сменяют друг друга незаметно, круглые сутки только и слышен равномерный, спокойный гул. В такое время папа не разгибаясь сидит за письменным столом. Рыбаки ставят и снимают сети. Каждый на острове занят своим обычным делом, настолько само собой разумеющимся, что о нем не говорят ни для того, чтобы похвалиться, ни в поисках сочувствия, и кажется, что лето тянется бесконечно, все живое только и делает, что растет с отмеренной ему скоростью. Поэтому появление Вероники (назовем ее этим тайным именем) внесло в жизнь острова неожиданные осложнения. Здешним жителям было невдомек, что девочке непривычен сам их размеренный быт, в такт медленному летнему ритму. Больше, чем моря, шума деревьев в ветреную ночь и муравьев, она боялась их самих с их особым укладом жизни.
На третий день София вошла к бабушке в комнату и заявила:
– С меня хватит, надоело. Еле-еле уговорила ее нырнуть.
– Неужели она нырнула? – удивилась бабушка.
– Ну да. Правда, для этого пришлось столкнуть ее в воду.
– A-а. Ну и что дальше?
– Ее волосы плохо переносят соленую воду, – с грустью заметила София. – Они стали такие противные. А она мне нравилась как раз из-за волос.
Бабушка сбросила одеяло и поднялась с кровати. Она взяла свою палку и спросила:
– Где она сейчас?
– На картофельном поле.
Бабушка отправилась через весь остров на картофельное поле. Оно находилось с подветренной стороны, среди скал, чуть выше
