Человек без стадного инстинкта - Боб ден Ойл

Я замолчал; я замерз и чувствовал себя очень несчастным. Наверное, все это без толку. Хотелось бы мне быть скупым на слова, сильным мужчиной, который спокойно идет своей дорогой, плюет на всех и делает то, что ему нравится.

— А у тебя не найдется сигареты?

Она кивнула и вытащила пачку сигарет. Я закурил, наблюдая за тем, как люди снова окружили командира, чтобы получить очередную порцию мудрых указаний. Нашего отсутствия они как будто же не замечали. Я повернулся к ней:

— Скажи же что-нибудь. О чем ты задумалась? Решаешь, кто тебя вернее спасет — командир или я? Или терзаешься нравственными муками? Скажи что-нибудь, выбирай, и тогда можно начать действовать.

Она сделала несколько шагов прочь от меня и остановилась, глядя в пространство. Прямо за ней был разбитый самолет, и я стал смотреть на него; я замерз и совершенно упал духом. Как хотелось мне сейчас быть дома, развалиться в покойном кресле и смотреть скучную телевизионную программу. Я мог бы встать и сделать что-нибудь, приятное: пойти вынуть из почтового ящика газету или выпить стакан пива. На худой конец, я согласен был даже сидеть с зубной болью в приемной у стоматолога и просматривать в затрепанном журнале трехлетней давности очерк о Гренландии.

Она медленно вернулась и посмотрела на меня. Я почувствовал волнение, прочитав в ее глазах, что она доверяется мне. Я нахожу, что это самое прекрасное — когда тебе кто-то доверяется. Моя надежда на спасение снова укрепилась, и я понял вдруг, что эта девушка необходима мне: один, без ее поддержки, я ничего не смогу сделать. Все мои рассуждения в основном были просто болтовней. Но, вне всякого сомнения, вдвоем мы одолеем все.

— Я подумала, — начала она, — и, во-первых, я должна тебе сказать, что не согласна с твоими взглядами на любовь, я буду считать, что я этого не слышала. Сам ты мне нравишься, и я тебе доверяю, но не думай, что это результат действия определенных желез. Да, кстати, меня зовут Джейн. А сейчас я тебе объясню, что, по-моему, нам надо сделать. Ты сказал, что не можешь повести за собой группу, потому что у тебя нет для этого данных. По-моему, ты не прав. Ведь убедил же ты меня, и поэтому я — может быть, ошибочно — полагаю, что и с другими тебе бы это удалось. Они ведь сохранили расположение к тебе, они бы к тебе прислушались. Думаю, ты ошибаешься, считая, что не смог бы привлечь группу на свою сторону. Наверное, тебе просто не хочется, может быть, ты стесняешься или что-нибудь в этом роде. Ты считаешь, что шансы выжить уменьшатся, если на твою точку зрения встанет много людей, но против этого я знаю средство. Если я тебя правильно поняла, ты просто хочешь сделать противоположное тому, что предлагает командир. Честно говоря, мне это кажется самым слабым местом в твоих рассуждениях: если ты сделаешь противоположное тому, что, с твоей точки зрения, неразумно, то это не обязательно будет нечто разумное. На практике это может оказаться еще гораздо неразумнее. Но допустим, я согласна, выбирать нам особенно не приходится. Допустим, твоя точка зрения правильная, так давай спросим у самого командира, что он собирается делать, и попробуем убедить его сделать обратное. Если нам это удастся — твоя цель достигнута, группа, без сомнения, послушается командира, а на самом деле выполнит твой план, но с одобрения и при поддержке руководства, и, я думаю, тогда твои принципы не встанут с ног на голову. Но только не высказывай командиру своих опасений так, как ты высказал их мне, а то ничего не получится. Тебе надо просто ему что-нибудь наврать, например, сказать, что ты хорошо знаешь Гренландию, бывал здесь не раз, или что твой дядя — близкий друг директора «Эр Франс». Это, конечно, нечестно, но когда речь идет о спасении людей, можно закрыть на все глаза. Давай подойдем к нему, отзовем его в сторонку. Если он заупрямится, пригрозим ему, что мы постараемся вырвать группу из-под его влияния. Это ему наверняка не понравится. Но я думаю, он согласится с нами, я с ним немного пококетничаю, раз он француз, это должно произвести на него впечатление…

— Вот это ужаснейший предрассудок, — сказал я раздраженно (мне не понравилось, что она строит планы и, в сущности, взяла руководство в свои руки). Почему француз должен скорее подпасть под твое обаяние, чем скажем, норвежец? Нездоровое суеверие, особенно распространенное среди женщин в Соединенных Штатах. Считаю это вздором.

И я мрачно уставился в пространство, избегая ее взгляда.

Но, подумав, я решил, что предложение ее правильное и именно оно-то и приведет нас к быстрому решению. Командир, без сомнения, будет с нами так груб и высокомерен, что всякое обсуждение окажется невозможным. Я дал ей себя уговорить и в первый раз назвал ее по имени:

— Ты права, Джейн.

Обрадованные, что, наконец, то мы можем что-то делать, мы вместе подошли к командиру. Я остановился перед ним, всем своим видом выражая желание что-то сказать. Он был занят беседой с механиком, который размахивал плоскогубцами у него перед носом, но моя красноречивая поза вынудила его посмотреть на меня. По его не довольному взгляду я понял, что он никогда не согласится на наше предложение, что никакой разговор с ним невозможен, и это меня обрадовало.

— Мосье, — начал я сухо, — вы обещали спасти нас и вывести из щекотливого положения. Хоть это и ваша прямая обязанность, все же отрадно видеть, что вы столь энергично взялись за дело нашего спасения. Я рукоплескал бы вам, если бы это не было преждевременно. Поясню, что я имею в виду. Мы, то есть эта дама я, полностью вам доверяем и понимаем, что наша жизнь в ваших руках, вернее, наши жизни, ибо речь идет о двух жизнях, то есть множественное число тут более уместно. И вот, стало быть… — Тут я потерял нить, кашлянул и начал снова: — Наше доверие к вам и к компании «Эр Франс» непоколебимо, несмотря на постигшее нас несчастье. И все же мы, а когда я говорю «мы», я имею в виду…

— Эту даму и себя, — сказал командир.

— Совершенно верно. Мы хотели бы услышать от вас, каковы ваши планы, то есть каким именно образом вы собираетесь спасать нас и выводить из этого положения. Как уже было сказано, не потому, что мы вам не доверяем, а потому, что… э-э,… видите ли…

Мне трудно было объяснить ему — почему, хоть и очень хотелось. Во время моей, признаюсь, не слишком изящно сформулированной речи этот противный тип смотрел на меня презрительно и высокомерно, ввернул уничтожающее замечание и, что было хуже всего, стоял и улыбался Джейн, которая улыбнулась ему в ответ. Мы об этом договорились заранее, и все же мне было неприятно.

— Я буду, краток, — заявил командир. — Мне не кажется разумным на этом этапе полностью раскрывать мои планы. То, что я считал нужным, я уже сообщил группе, и если бы вы не отделялись, то или бы в курсе дела. Повторять я не собираюсь, тем более вам. Вы вели себя недостойно как во время самой катастрофы, так и здесь, не понимаю, мадемуазель, — тут он с любезной улыбкой повернулся к Джейн, — почему вы оказались в обществе этого господина. Насколько мне известно, вы были с мистером Лейном, и, хотя я ничего не хочу сказать, ибо это не входит в мои обязанности, мне все же кажется…

— Благодарю вас, мосье пилот, — сказала Джейн, — можете не продолжать.

Я безумно обрадовался. Вот это характер! Я сам на ее месте бросил бы меня и под влиянием командира, который внешне гораздо меня интереснее, вернулся бы в группу.

— И я теперь буду, краток, мосье пилот, или, вернее, мосье командир группы, — сказал я. — Вы бестактны. — Я думаю, что ему и раньше об этом говорили, потому что он тут же надулся. — И мы просим вас не рассчитывать на наше сотрудничество. Прощайте.

Мы повернулись и медленно двинулись к прежнему месту, старательно обходя группу. Энтузиазм, вызванный необходимостью помочь, мистеру Лейну, явно угас, старик с несчастным видом привалился к какому-то мужчине, который небрежно обнимал его за плечи. Джейн быстро подошла к нему и что-то сказала. Я видел, как он на нее окрысился. Вполне понятно, ну что же, ничего не поделаешь. Джейн вернулась ко мне.

— Что он сказал?

— Что он еще ни в ком так не ошибался.

Этого и следовало ожидать, но Джейн огорчилась. Постепенно чувство разочарования в нас овладело всей группой. Все они теперь повернулись и смотрели на нас. Удручающее зрелище. Я взял холодную руку Джейн в свои — что еще я мог сделать? А группа неодобрительно качала головой.

Мы шли молча. Все наши дальнейшие планы, все то, что мы собирались делать после разговора с командиром, стало теперь бессмысленно, об этом не стоило больше говорить. Если разобраться, то все правы — и командир, и группа, и мы. В том, что происходит, ничего нельзя изменить. Страх, радость, да и другие человеческие чувства совершенно излишни. Кто-то — а может быть, и все — будет спасен, а кто-то погибнет, и тут уж ничего не поделаешь. Можно только выжидать и наблюдать.